Сзади раздалось хриплое дыхание, шарканье ног. Валет и Хват проволокли свою тяжелую ношу. Можно идти назад, но Пашка привалился к притолоке и не двигался.
И как он попал в такое положение? Он, Пашка Америка, карманник, а не бандит. Не нужны ему чужие заботы, от которых пахнет смертью и длинными сроками заключения.
В зале неожиданно стало тихо, и Пашка поднял голову. По проходу шли, по-хозяйски оглядывая зал и посетителей, два парня и девушка. Даже если бы у них не было красных повязок на рукавах и пистолетных кобур у пояса, Пашка все равно узнал бы в этой тройке комсомольский патруль. Они шли не торопясь, девчонка строго хмурила тонкие брови, а парни, улыбаясь, переговаривались между собой. Они были одеты просто, скорее бедно, но держались независимо, даже заносчиво, будто могли купить все заведение отца Василия вместе с посетителями. Лица их бронзовым загаром и здоровым румянцем подчеркивали серую чахлость физиономий склонившихся над стаканами людей.
Троица дошла до конца зала и остановилась в двух шагах от Пашки.
— Тоже жизнь, — сказал высокий парень, щурясь от дыма.
— Их бы на лесоповал недельки на две хотя бы, — буркнул второй и закашлялся, — что они, здесь от жизни прячутся, что ли?
Девушка молчала и нетерпеливо постукивала ногой в парусиновой туфле, повернулась к Пашке и спросила:
— Кабинеты?
Пашка посмотрел в строгие серые глаза девчонки и молча посторонился, а когда патруль прошел в коридор, двинулся следом и вдруг с сожалением додумал: «Чуть опоздали, граждане начальники. На десяток минут раньше бы. Поглядел бы я тогда на гоп-компанию Серого. Эти ребята наганы не за пазухой носят и стреляют наверняка не из кармана».
Девчонка заглянула в один кабинет, потом услышала голоса и резко отдернула засаленную портьеру кабинета, где сидели налетчики.
Пашка очень жалел, что не видит лиц Серого и компании.
— Пламенный революционный привет!
Пашка узнал звонкий голос Цыгана.
Парни презрительно ухмыльнулись, а девчонка положила руку на бедро и заразительно рассмеялась.
— Вот шут гороховый! Наверное, уверен, что хорош.
Патруль обошел Пашку, словно столб, и вернулся в зал.
Пашка вошел в кабинет, сел в сторонке и злорадно оглядел присутствующих.
Цыган кусал губы и смотрел на Сержа.
— Упустил ты момент, друг детства. Встать бы тебе и уйти вместе с товарищами. Жив бы остался.
Серж не ответил и с безучастным видом продолжал полировать ногти.
В коридоре раздались быстрые шаги, и через секунду в кабинет вошел Серый. Он оглядел присутствующих, резко пододвинул стул, сел и, ломая спички, стал закуривать. Обычно его мертвенно-серое лицо сейчас было в красных пятнах, а худая спина еще больше торчала острыми лопатками. «Видно, попало от начальства», — злорадно подумал Пашка и, пряча довольную улыбку, прикрыл рот рукой.
— Никто не сбежал, все на месте, — сказал Цыган и обвел рукой кабинет. — Отсутствует Свисток, которого по твоему высочайшему повелению отправили прогуляться во двор, и сейчас он, наверное, уже купается. Ликвидировали его даже быстрее, чем я надеялся.
— Заткнись, — тонко взвизгнул Серый, — я с тобой еще поговорю. Мне Валет рассказал кое-что об этом парне, — он кивнул в сторону Сержа. — Почему ты раньше молчал?
— Только сегодня придумал, — пробормотал Серж и подул на пальцы.
— Сволочи! Все сволочи! — Серый вскочил, но поскользнулся и снова упал на стул.
* * *
Что-то обожгло спину, и Пашка подпрыгнул на табурете.
Рядом стояла Аленка, смотрела серьезными глазами и показывала ему мокрую ладошку.
— От самого рынка ледышку несла, — сказала она, — у рыбников стащила, ужасно холодная.
— Для того, чтобы мне за шиворот бросить?
Пашка двигал спиной, пытаясь избавиться от обжигающего льда.
— Ага, — сказала Аленка, сунула ему за рубаху руку и прижала к груди замерзшую ладошку.
Пашка взвизгнул, отскочил в сторону и выдернул рубашку из брюк. Ледышка упала на пол.
— Я думала, тебе приятно, — разочарованно протянула Аленка, посмотрела на Пашку совершенно серьезно, и только в самом уголке глаза плясал чертенок смеха.
Аленка накрыла на стол, наложила Пашке полную тарелку салата из свежих овощей и поставила рядом шипящую сковороду с жареной колбасой и черным хлебом, залитым яйцом, сама села напротив и, подперев голову ладонями, смотрела, как он ест, и спрашивала!
— Вкусно, Паша? Вкусно?
Пашка молчал, качал головой, обжигаясь, уплетал яичницу и хрустел поджаренным хлебом. Когда на сковородке почти ничего не оставалось, он спохватился и спросил:
— А ты почему не ешь?
Аленка улыбнулась и отобрала у него вилку,
— Вилка у нас одна, Пашка Америка. А почему тебя, Паша, Америкой зовут?
— Когда я маленьким был, — Пашка передвинул сковородку, — мне сосед подарил такие длинные толстые носки. Ребята во дворе, как увидели меня в этих носках, стали Америкой называть.
Аленка кончила есть и взглянула на будильник.
— Ты не опоздаешь?
— Куда? — удивленно спросил Пашка.
— На работу, куда же еще? Тебе вчера здорово попало, что прогулял полдня?
Пашка не отвечал и пытался вспомнить, что он спьяну наплел Аленке. Да и не было у него такой привычки, чтобы врать. Его «работа» всем известна, о ней даже уголовка прекрасно знает.
— Я что-нибудь тебе говорил? — осторожно спросил Пашка.
— Ты ничего, я у Катьки про тебя расспрашивала, она и сказала: «Америка работает в Торговых рядах, специалист высшей марки», — ответила Аленка, посмотрела на Пашку и покраснела. — Только ты не думай, пожалуйста, что я тебя люблю из-за этой «высшей марки».
Пашка растерялся. Он никогда не скрывал, что вор, и все его девчонки об этом знали и даже гордились, что их кавалер известный во всей округе карманник.
— Вот что, у нас должно быть все честно, — решительно сказал он и замялся, выбирая выражение помягче. — Я — жулик. Обыкновенный жулик, даже не высшей марки. Я думал, ты знаешь. — Пашка встал, надел пиджак и направился к дверям. — Я пошел на свою «работу» в Торговые ряды. А ты думай: хочешь — оставайся, хочешь — уходи.
Пашка вышел на улицу и постарался принять беззаботный вид. Тоже мне краля, вор ей не компания. Будто я виноват, что она не уличная, а честная. Была честная, а теперь спит с вором. Он смутился и оглянулся, не подслушал ли кто его мысли.
Пашка вошел в мануфактурную лавку и кивнул приказчику. Тот не ответил на приветствие и стал быстро листать свои книги.
— Ты что, не узнаешь? — спросил Пашка, облокачиваясь на кассу.
— Беда, Америка, — заметил приказчик и покосился на заднюю дверь. — Два дня назад приходили из уголовки и пригрозили хозяину, что, если тебя здесь или рядом увидят, прикроют заведение. Хозяин, конечно, мне накостылял. — Он похлопал по тонкой шее. — Уходи, ради бога, Америка.
Пашка ничего не сказал и зло хлопнул расхлябанной дверью.
«Так, значит, обкладывают менты! На первой же краже и сгоришь», — вспомнил он угрозу начальника. «Ну, это еще посмотрим, кто сгорит. Пашку не запугаешь и голыми руками не возьмешь». Он зашел к Когану и выпил подряд две стопки водки. Пашка прекрасно знал, что пить на работе последнее дело, но упрямо зашагал в Торговые ряды.
Как всегда, жертва появилась неожиданно. Худосочная дамочка приценивалась к детской шубке и неуверенно торговалась с улыбающимся продавцом. На остром локте дамочки болталась большая хозяйственная сумка, а из нее выглядывал уголок лакированного ридикюля. «Крестница ты моя милая»,— подумал Пашка, не примеряясь и даже не останавливаясь, быстро выхватил ридикюль и сунул его в карман. Но он забыл, что одет в новый, а не привычный «рабочий» костюм. Ридикюль не хотел влезать в карман модных брюк, и Пашка, чертыхнувшись, опустил его за пазуху. Видимо, он замешкался или неловко повернулся, и дамочка, тихо охнув, схватила его за рукав. Пашка надвинулся на нее и одними губами прошептал:
— Молчи, вмиг пришью!
Дамочка отпустила его и дрожащей рукой прикрыла бледные губы. Пашка шел нарочито медленно и ждал, когда сзади раздастся крик. «Не успею я выскочить из этих чертовых рядов. Бить будут», — равнодушно, как о постороннем, думал он.
Оставалось не больше десяти шагов, когда Пашка увидел мента из районной уголовки. Этого молодого парня он отлично знал. Тот стоял при выходе из рядов и внимательно смотрел на Пашку, который еще, волоча ватные ноги, шел ему навстречу и уже нетерпеливо ждал, когда же она заорет.
Мент посторонился, пропустил Пашку и, глядя в сторону, спросил:
— Неудачно начинается день, Америка?
«А ведь это уже грабеж». От такой мысли Пашка споткнулся, и ридикюль чуть не вывалился на мостовую. Из проходного двора потянуло прохладой и кислым запахом отбросов. Это была уже Пашкина территория, и он зашагал увереннее, хотя и не мог понять толком, как он выпутался из этой истории. Пашка вздохнул и испугался по-настоящему. Неожиданно сзади раздался дробный стук каблучков и чем-то прерывающийся голос:
