Но не тут-то было! Ни капитан и ни отец, не замечали его успехов, относясь ко всему с каким-то странным спокойствием. И вот когда в двадцать шесть Шабанов стал майором, поступил в академию и приехал в отпуск, готовый и за грудки взять, и послать, внезапно узнал, что капитан уж год как служит в подземных войсках.
Теперь стоял, посмеивался и звал:
— Хватит валяться-то! Встать! К воротам шагом марш!
— Я где, капитан? — спросил Герман.
— Как где? Теперь на том свете! Все, отбегался, отлетался, парнишка! — засмеялся и, обращаясь к кому-то невидимому, добавил. — Этот пацан кольцо на «Принцессе» рванул. Совершил героический подвиг, жизнью пожертвовал. Так куда прикажете отвести?
— Да пошел ты в звезду! — заорал на него Шабанов. — Отвечай, когда спрашивают! Что у меня с правой рукой?
— Оторвало! — с удовольствием сообщил тот. — Как ножиком отрезало!.. Рука — ладно, ты себе на грудь посмотри и на живот. Все разворотило…
— Почему?
— Кольцо дернул! А инструктор обманул, никаких тридцати секунд, взрывается мгновенно. Ты сейчас электроникой напичканный, как робот. Глянь, всякие диоды, триоды из брюха торчат. В «Принцессе» же не было замедлителя!
— Ну, сука!..
— Теперь поздно ругаться. Пошли к воротам.
— К каким воротам?
— В рай! За геройский подвиг автоматом влетаешь в рай, понял? Только брось оружие.
— А ты теперь здесь служишь?
— Где ж еще? Вот такой молодняк, как ты, принимаю, развожу по командам, кого в какие ворота… Беда с вами! Одна морока!
— Блин, и на том свете меня достал! — Шабанов выматерился.
— Отставить разговоры! — гаркнул капитан. — Встать! К воротам шагом марш!
— Слушай, крыса тыловая! — Герман привстал. — Отстань, а? Я сейчас полежу и все пройдет. Чувствую же, пока живой, только рука… И ухо болит.
— Ты покойник, Шабанов!
— Не хочу…
— Знаешь, брат, на том свете, как в армии, хочешь — не хочешь…
Герман потянул к себе левую руку и обнаружил в ней пистолет-пулемет «Бизон».
— Вот, наконец-то я с тобой расквитаюсь! За все насмешки и оскорбления! На, держи!
Нажал спуск, однако из ствола вырвалась струя пара или дыма, отчего капитан засмеялся, повертел пальцем у виска и преспокойно куда-то пошел: пространство вокруг было странное, нереальное — земли под ногами не существовало.
«Это же сон! — обрадовался Шабанов. — Так бывает только во сне».
Солнце пробивалось сквозь деревья и уже пригревало щеку, мир сквозь прикрытые веки виделся радужным, изломанным, и все-таки настоящим. Правда, гудело в голове, режущий, пронзительный скрип отдавался в ухе и палило лодыжки ног, однако эти болезненные ощущения становились подтверждением жизни. Разве что из сна пришло и утвердилось ощущение, будто нет кисти правой руки.
Он с трудом склонил голову вправо, тотчас услышал знакомый командный голос:
— Отставить! Когда начальник находится перед строем, смотреть только на него, вести глазами и не вертеть головой!
Это был курсовой офицер, тот самый дежурный лейтенант, встретивший его в училище.
И тоже мертвец…
Перед выпуском в училище проводилось боевое гранатометание, и по приказу начальника, подобного удовольствия удостоились лишь те, кому исполнилось восемнадцать. Их обрядили в шинели, несмотря на жаркое лето, и каски, чтобы упаси Бог не царапнуло осколком. Остальные стояли в строю на боевом рубеже и смотрели. Лейтенант вызывал совершеннолетних, вел в окоп для стрельбы стоя, давал наступательную гранату РГД с ввинченным запалом и командовал:
— Взял в правую руку! Зажал скобу! Левой разогнул усики, выдернул чеку! Теперь бросок как можно дальше!
Все шло, как по маслу, пока на боевой рубеж не вышел кадет Олег Жуков — тот самый, с которым они вместе учились в Саратовском летном и который теперь, списанный на землю, сидел на КП выпускающим. Олег сделал все, как положено, разогнул усики, выдернул кольцо, а поскольку был левша, то начал перекладывать гранату из правой в левую руку. Скоба отскочила сразу, из запала вырвался дым загоревшегося замедлителя, и кадет, несмотря на это, успел бы метнуть, но слегка запутался в длинных рукавах шинели. Лейтенант не выдержал, ударил его по руке, вышиб гранату и стал запихивать Олега в окоп. Запихал, и сам вроде спрятался, но рвануло на гребне бруствера, осколок величиной с копейку залетел лейтенанту под срез каски и попал точно в висок. Ничего не сообразивший, шокированный и придавленный сверху кадет не вылезал из окопа, пока в небо не взлетела тревожная красная ракета и не прибежали офицеры…
Теперь курсовой стоял над ним в надменной позе и читал мораль.
— Я что сказал? Выдернуть кольцо и метнуть как можно дальше! А ты что сделал?
— Это же не я тебя взорвал — товарищ Жуков! — будто бы оправдывался Шабанов. — Мне тогда не было восемнадцати, и я стоял в строю!
— Но сейчас ты сам подорвешься, пацан! — заорал лейтенант. — Кольцо дернул и время пошло! Я что, так и буду накрывать вас своим телом, оглоеды?! Бросай!
Шабанов двинул правой рукой, однако броска не получилось. Тогда курсовой навалился на него, прижал руку.
— Не шевелись! Сейчас вставлю назад чеку…
— Это невозможно, — сказал Герман, — как невозможно остановить нож гильотины. «Принцесса» — не граната РГД!
— Здесь все возможно, — проворчал лейтенант руку привяжу, чтоб случайно не дернул…
И стал ее прикручивать чем-то тягучим и липким. Шабанов терпеливо выждал и попросил:
— Ты бы меня разбудил, лейтенант… Это же все снится, правда?
— Ну, вставай! — он засмеялся и пошел. — Если не хочешь на тот свет!
Герман еще раз продрал глаза — утро, солнце встает за частоколом леса, на хуторе затопили летнюю печь…
Вдруг увидел, что в левой руке пистолет со снятым предохранителем, а правая все еще находится в НАЗе, и не вытаскивается оттуда, будто прикованная. Пальцы утратили чувствительность, и вообще, такое ощущение, будто кисть оторвало…
Приоткрыв мешок, он внезапно обнаружил «Принцессу», целую и невредимую!
Мало того, рука оказалась накрепко примотанной, прикрученной к прибору резиновым жгутом, вероятно, с той целью, чтобы случайно, во сне, не вырвать кольцо из гнезда.
Он не помнил, сам ли привязал ее, или кто-то на самом деле помог, ибо в то мгновение ощущал себя вне времени и пространства, и еще не верил, выпутался ли из этого каскада сновидений. Шабанов достал отекшую, посиневшую руку с «Принцессой», положил на колени: прикручено толково, и кончик жгута завернут петлей — потяни, и сразу развяжется…
Одной, да еще левой рукой такого не сделать. Значит, все еще продолжается сон…
— Сейчас проверим! — громко сказал он и подняв пистолет, прицелился в дерево.
Своего голоса он по-прежнему не слышал, однако резкий хлопок выстрела словно пробку в ухе пробил, и отдача была чувствительной, реально запахло сгоревшим порохом.
???
черный зрачок, откуда выкатилась мутная слеза сока…
Нет, не сон! На выстрел примчался с хутора пес, тявкнул пару раз, обнюхал все вокруг и, не обнаружив причины тревоги, также быстро удалился. Шабанов потянул конец жгута и стал осторожно высвобождать руку. Кольцо по прежнему было на безымянном пальце, и чека в виде спирального, проволочного ободка стояла на месте, внутри разъема.
Разогнать кровь в одеревеневшей кисти оказалось непросто, и еще труднее — освободиться от кольца, врезавшегося в распухший, как сосиска, безымянный палец. Зажав «Принцессу» между ног, Герман принялся растирать его и в этот миг заметил среди поленьев что-то зеленое. Он уже знал, что это, но не верил глазам. А точнее, не хотел вновь погружаться в болезненную, нескончаемую череду сновидений.
Однако кружка из-под парного молока оказалась реальной, как запах выстрела: на стенках осталась и теперь чуть сгустилась и подсохла белая пенка…
— Ганя, Агнесса, — вслух произнес он, мгновенно вспомнив самый первый сон, и тотчас принял решение — бежать!
Так и не приведя обескровленную руку в чувство, Шабанов поднял жгут и стал привязывать ее к «Принцессе» — иначе не унести, не держат пальцы. Дважды обернув прибор и кисть, он натянул резину и попытался завернуть такую же петлю, как была — ничего не получалось! Жгут или проскальзывал и тут же расслаблялся, или натягивался так, что даже пальца не просунуть. Тогда он склонился и зубами принялся вязать обыкновенный узел.
А когда оторвался от этого занятия и поднял голову, обнаружил, что перед ним стоит раскосая девочка с хутора и держит в руках деревянный поднос с кружкой молока и горбушкой, хлеба…
Она улыбалась, показывая крупные, выпирающие зубы — эдакий китайский болванчик, готовый все время кланяться.
— Спасибо! — с откровенной радостью сказал Шабанов. — Ты самая лучшая девочка на свете! Тебя как зовут?
