«Папа сильно изменился. С появлением Дороти он потерял интерес ко всему, кроме самой Дороти. Он плывет по течению, ловит каждое ее слово, делает только так, как скажет Дороти… Так корабль-призрак, неуправляемый и молчаливый, двигается, подчиняясь воле ветра и волн. Он как… «Летучий голландец», мертвый корабль, который только издали кажется нормальным, а подойдя ближе, замечаешь, что он совершенно безжизнен.
И он снова начал пить. Хотя это уже не так заметно, как в те первые, самые страшные дни, но все равно слишком часто от него пахнет алкоголем. Преодолев себя, я пыталась поговорить с Дороти, но она заявила, что это не только не опасно, а даже полезно, потому что таким образом мужчины снимают стресс. И я вдруг поняла, что она не только не противится его пагубной привычке, а, наоборот, поощряет его и даже сама покупает ему спиртное.
От меня больше ничего не зависит. Дороти окружила отца такой «заботой» и опекой, что мне иногда становится немного не по себе. Она контролирует каждый его шаг. За несколько месяцев эта женщина все взяла в свои руки, и собственный дом стал для меня чужим. Иногда мне кажется, что я ее ненавижу. И дело вовсе не в банальной ревности. Но еще больше я ненавижу Тома с его прыщавым лицом и липким взглядом. Он нечасто приезжает, но в те дни я стараюсь как можно меньше времени находиться дома. Мне кажется, что он следит за мной, подглядывает в замочную скважину, так что я даже не рискую переодеваться и принимать ванну, пока он в доме.
Последним шансом хоть что-то изменить был разговор с папой. Но он выслушал меня молча и у него был такой отсутствующий взгляд, что я поняла: все старания напрасны. В ответ на мои слова он заявил, что Дороти безумно его люби
Но во всей этой череде неприятностей должны быть и хорошие моменты, и они есть. Во-первых, меня оставили в покое. Никто не интересуется, где я провожу время. Мне кажется, меня бы не хватились, даже если бы я вообще исчезла. У меня масса времени, которое я посвящаю рисованию. Я участвовала в первой в своей жизни выставке, и две моих картины были проданы. У меня появились деньги, заработанные собственным трудом! Летом я собираюсь отправиться на ранчо Ромеро – сеньор Габриель строго предупредил меня в последнем письме, что не примет отказа, и я уже приняла это приглашение. А потом я поступаю в распоряжение Лидии – меня ждет художественный колледж…»
Кристин выдержала ровно полгода рядом с новоиспеченным счастливым семейством. Именно рядом, потому что так и не вошла в него: у нее не было, нет и не будет шанса это сделать – это Кристин понимала предельно ясно. И она начала осуществлять свой план, начальным пунктом которого был ее визит на ранчо.
Изабель едва не задушила ее в объятиях при встрече (Кристин улыбнулась, вспомнив неуемный восторг подруги и ее буйную радость), сеньора Августина прослезилась и тут же начала хлопотать вокруг «бедной девочки», а сеньор Габриель обнял и сказал, что они рады приветствовать ее дома. Он так и выразился – «дома», как будто это был и дом Кристин. И от избытка чувств она тогда не выдержала и совсем по-детски расплакалась, и все кинулись ее утешать… Позже сеньор Габриель осторожно поинтересовался реакцией на ее отъезд Джонатана – он до сих пор очень болезненно переживал разлад в их отношениях.
Из писем Кристин Габриель знал о женитьбе ее отца, но информация была слишком осторожной и строго дозированной, чтобы Габриель мог представить истинное положение вещей. Кристин просто было стыдно открыть ему всю правду.
Сейчас же, отвечая на вопрос Габриеля, Кристин довольно непринужденно улыбнулась и ограничилась полуправдой.
– Никто не был против.
На самом деле она просто уехала, оставив лишь записку, в полной уверенности, что мачеха и сводный братец будут счастливы, что она перестанет мозолить им глаза. А отец… Ему уже давно все равно, и он, скорее всего, даже не заметит отъезда родной дочери, как не замечал ее постоянного отсутствия дома.
Никто не знал – даже Лидия – как неуверенно и скованно она себя чувствует, как страшится того, что ждет ее в будущем. Кристин очень многого стала бояться, а ее страх и подозрения ассоциировались с чем-то неясным и тяжелым, ворочающимся в глубине души, как клубок холодных змей.
– Какие у тебя планы, Кристин?
– Поступить в колледж, – ответила она.
– Насчет колледжа можешь не волноваться, я помогу тебе.
– Нет, спасибо, не нужно. Я хочу добиться всего сама. Я очень вам благодарна за поддержку и за то, что вы пригласили меня на ранчо, но больше я не хочу беспокоить вас.
– Что за глупости? – попытался возмутиться Габриель, но Кристин твердо стояла на своем. Только так, и никак иначе.
– Но почему, Кристин? Это не благотворительность, и моя помощь нисколько не оскорбит тебя, – все еще продолжал настаивать Габриель. – Ты мне как дочь, дорогая, точно так же я помог бы Антонио или Изабель!
– Я знаю. И спасибо вам огромное. – Кристин подавила непрошеные слезы и тепло улыбнулась Габриелю. – Вы мне и так слишком много помогаете.
– Хорошо, поступай как знаешь. Только помни, что здесь твой дом и тебя всегда рады видеть здесь.
Кристин захлопнула старую, пожелтевшую от времени тетрадь и невидящим взглядом уставилась в стену, на которой плясали тени, вызванные к жизни желтым колеблющимся светом свечи. Она собиралась написать несколько писем, но, пока искала в ящике секретера чистые листы, наткнулась на свой дневник и не смогла удержаться – засела за чтение.
Она снова, год за годом, проживала свою жизнь: целых семь лет, вплоть до того дня, когда она приехала на ранчо Ромеро. Это был не лучший период в ее жизни. Она хотела только надеяться, что жизнь сполна компенсирует ей эти годы радужным будущим. Она до сих пор надеялась на это…
10
Кристин сунула тетрадь и неиспользованные листы – настроение писать письма у нее уже пропало – обратно в секретер и взглянула на часы. Почти восемь. Конец света не спешит наступать, а значит, самое время подумать об ужине и потом отправляться спать. Возможно, буря завтра утихнет и все наконец-то наладится.
Она вышла из комнаты и поежилась – холод был почти нестерпимым. Кристин плотно прикрыла дверь своей комнаты и пошла по темному коридору. Дверной проем, ведущий в гостиную, был темен, но внимание Кристин привлекли какие-то странные, едва слышные постукивания. Кристин остановилась, прислушиваясь к звуку, и крадучись двинулась вперед.
Кристин услышала негромкое чертыханье Рика. Потом он что-то неразборчиво пробормотал, заскрипели пружины дивана… А через мгновение перед ней открылась картина: Рик сидел на диване с ноутбуком на коленях, на небольшом столике перед ним лежали листы бумаги, несколько пластиковых файлов и догорала свеча. Отсутствие удобств Рик пытался компенсировать личными дизайнерскими разработками, превратив одно из одеял в подобие пончо. Голубоватое свечение экрана освещало его лицо.
