Социальная жизнь Доди — другая область, где, судя по его ощущениям, он заслуживает большего, нежели его доля нежеланного паблисити. Тогда как он не делает секрета из наслаждения светской жизнью, он все же чувствует, что информация об «определенных вечеринках» каким-то образом преувеличивает ситуацию.
— Так что я получаю удовольствие, играя периодически в пул с Доди Чэлмерсом и Ча Телфером. Все, что я могу сказать: да, признаю себя в этом виновным. Да, у меня вошло в привычку посещать такие места как Суэй Ландж, Суонниз и Клан Таверн; и мне по кайфу там от нескольких пинт лагера. Тем не менее, публика видит только обаяние запретного плода. А так не бывает, будто я напиваюсь каждый вечер. Большинство вечеров я дома, смотрю«Coronation Street»и"ИстЭндцев".И чтобы проиллюстрировать, как пресса мертвой хваткой вцепляется во всякую чушь, приведу репортаж, появившийся в одной воскресной газете, о названии которой умолчу. Там говорилось, что я принимал участие в драке на холостяцкой вечеринке в Баре Фокс. Я никогда не бываю в этой пивной, и в любом случае работал сверхурочно тем вечером! Если бы я бывал в пабе так часто, как утверждают некоторые хроникеры из колонок светских сплетен, то едва бы оказался в состоянии выполнять мою работу водителя в «Северных Перевозках». У меня, разумеется, нет намерения почивать на лаврах, когда в стране три миллиона безработных.
Босс Дика, опытный супервайзер Рэб Логан, соглашается с ним. Рэб, наверное, знает Дика лучше, чем кто-либо в бизнесе, и Дик откровенно ставит в заслугу суровомуЭдинбуржцу спасение своей карьеры. Рэб сказал нам: «Дик пришел к нам с репутацией человека, как бы мы так выразились, определенно сложного. Он был во многом индивидуалист, нежели член команды, и испытывал желание отправиться в паб, когда бы ему ни приспичило. Несомненно, такое отсутствие рвения по завершении переезда вызывало у остальных ребят негативные чувства. Мы тогда скрестили шпаги в первый и последний раз, и с тех пор работать с Диком было одно удовольствие. Я не могу им не нахвалиться».
Дик единственно слишком желает подтвердить свою признательность за устранение его недостатков.
— Я всем обязан Рэбу. Он отвел меня в сторону и сказал, что у меня есть все необходимое для преуспевания в этой игре с перевозками. Выбор оставался за мной. К тому времени я был самонадеянным, и вообще не прислушивался к чужому мнению. Тем не менее, я помню эту исключительно мрачную поездку в одиночестве домой на автобусе номер шесть в тот день, когда Рэб высказал мне горькую правду. У него есть привычка расставлять все точки над "и", и откровенно высказывать наболевшее, когда ты близок к тому, что ничего не различаешь дальше собственного носа. После головомойки от Рэба Логана человек спускается с небес на землю. Урок, полученный от Рэба в тот день, оказался самым важным. В известном смысле, бизнес с перевозками такой же, как и любой другой. Суть в том, что судят, насколько ты хорош, только по твоему последнему рейсу.
Впрочем, Дик в итоге желает получить возможность
— Ничто не может остановить нас от поездки в Лейф на праздники, — предложила тут Виктория, оторвав Мадонну от журнала.
— Праздник... праздник, — запела Мадонна.
— Да! Мы сможем отправиться в Клан, — с энтузиазмом подхватила Кайли. — Представьте там этих пиздогрызов. Да они вывалят на нас охуенными толпами.
Она зажмурила свои глаза, поджала губы, и тяжело вздохнула, качая головой из сторону в сторону.
— Тебя никогда там не обслужат, — фыркнула Ким.
— Знаешь твою проблему, Ким? Ты никогда, твою мать, не думаешь достаточно позитивно. У нас есть мак. А ты будешь сидеть здесь и говорить мне, что у нас нет героина, — запротестовала Мадонна.
— Я никогда не говорила этого. Дело не в маке.
— Тогда ладно. Мы отправимся в Лейф. Охуительно проведем время. Праздник всей жизни, — сказала Мадонна, затем продолжила петь. — Будет так, будет так прекрасно в праздник...
Виктория и Кайли в согласии энергично кивнули. Ким выглядела непреклонной.
— Вы, дуры, с ума меня сводите. — Она покачала головой. — Нереально, черт возьми!
— Какая муха тебя укусила, злобная ты пизда? — воинственно выпалила Мадонна, садясь прямо в кресле. — Ты достала меня, Ким, совсем достала.
— Мы никогда не попадем в чертов Лейф, — заявила Ким тоном презрительного отрицания. — Ты грезишь, твою мать!
— В один прекрасный день мы все же туда поедем! — воскликнула Кайли с намеком на отчаяние в голосе. Остальные согласно кивнули.
Но в самой глубине своих сердец они понимали, что Ким была права.
БАБУШКИН СТАРЫЙ ДОБРЫЙ ДЖАНК
Смотрительница, Миссис Френч, думаю, именно так ее звали, оглядела меня с ног до головы. В ее жестком взгляде застыл лед. Я определенно заслуживал негативной оценки.
— Так, — сказала она начальственным голосом, положив руки на бедра. Ее глаза подозрительно бегали, а лицо напоминало блестящую желтую маску, увенчанную копной ломких коричневых волос. — Вы внук Миссис Аберкромби?
— Да, — подтвердил я.
Я не должен возмущаться Миссис Френч. Она лишь делает свою работу. Если бы она была менее бдительна в присмотре за старушкой, то сразу же бы последовали жалобы со стороны семьи. Мне также придется признать, что я более чем непрезентабелен; длинные сальные черные волосы, на мертвенно-бледном лице опухоль, разбавленная несколькими красными и желтыми пятнами. Мое пальто видало лучшие дни. И я не могу припомнить, когда менял эти джинсы, бумажный спортивный свитер, майку, штаны, носки и боксерские трусы.
— Так, полагаю вам лучше зайти внутрь, — сказала Миссис Френч, неохотно убирая с прохода свою толстую тушу. Я протиснулся в образовавшийся просвет, но чуть не застрял. Миссис Френч напоминала нефтяной танкер, и ей потребовалось какое-то время, чтобы действительно изменить свое положение.
— Она на втором этаже. Вы же не приходите очень часто повидать ее, не правда ли? — обвиняюще спросила она с надутым видом.
Нет. Я впервые пришел навестить старушку с тех пор, как она переехала в этот Дом Престарелых. Теперь уже должно быть прошло пять лет. Очень немногие семьи близки в наши дни. Люди перемещаются, живут в разных частях страны, ведут разные жизни. И бессмысленно оплакивать что-то неизбежное, как распад разветвленной семейной сети; в известном смысле это хорошая вещь, потому что дает работу таким людям, как Миссис Френч.
— Я не живу поблизости, — промямлил я, с трудом направляясь по коридору, чувствуя острый приступ ненависти к самому себе за то, что оправдывался перед какой-то смотрительницей.
В коридорах стоял зловонный одуряющий запах мочи и немытых тел. Большинство людей, казалось, находилось здесь в таком продвинутом состоянии немощи, что единственно подтверждало мое интуитивное ощущение — такие места лишь вестибюль для смерти. Из этого следовало, что мой поступок не изменит качественную составляющую жизни моей бабушки: она едва ли заметит, что деньги исчезли. Некоторое количество этих денег наверняка станет моим в любом случае, когда она, наконец, отбросит копыта; так что какого, черт возьми, смысла ждать? Ведь может получиться и так, что они мне вообще не понадобятся! Старушка может протянуть долгие годы как овощ. И будет совершенным извращением, самопораженческой глупостью не обчистить ее теперь, позволяя сдерживать себя какой-то дурацкой, неуместной кучей табу, канающих как основы морали. Мне нужно то, что в ее банке.
Эта банка так долго пробыла в семье: бабушкина банка для песочного печенья. Просто стояла под ее кроватью, битком набитая пачками банкнот. Я помню еще ребенком, как она открывала ее на наши дни рождения и вытаскивала несколько купюр из того, что казалось целым состоянием, и эти извлечения не оказывали никакого воздействия на общий «карман».
Ее накопленные сбережения. Сбережения для чего? Сбережения для нас, вот как это надо расценивать глухой старой кошелке, слишком немощной, слишком неадекватной, чтобы наслаждаться или даже использовать свое богатство. Ну а я просто должен получить мою долю сейчас, бабушка, спасибо тебе большое.
Я постучал в дверь. Аберкромби, с красным клетчатым рисунком шотландки на заднем плане. Моя спина заледенела, суставы совершенно онемели от ломки. Я долго не продержусь.
Бабушка открыла дверь. Она выглядела столь же маленькой, как сморщенный щенок, как Зелда в «Земле Ястребов».
— Бабушка, — улыбнулся я.
— Грэм! — воскликнула она, и ее лицо расплылось в сердечной улыбке. — Господи, я не могу в это поверить! Заходи! Заходи!
Она усадила меня, болтая без умолку в возбуждении, ковыляя взад и вперед с ее маленькой, примыкающей к комнате кухни, где она медленно и неуклюже готовила чай.
— Я продолжала спрашивать твою мать, почему ты никогда не приходишь повидать меня. Ты всегда раньше приходил по субботам на обед, помнишь? А твой сладкий пирог, помнишь, Грэм? — говорила она.
