— Ты чем ночью занимаешься, Измайлов, если спишь до одиннадцати?
— Думаю.
— Да, это серьезно.
Измайлов безостановочно просил добавки, но наконец и он застонал:
— Не могу больше.
Я убирала со стола в комнате, мыла посуду, а он скакал за мной, как привязанная консервная банка. Во всяком случае, шума от него было не меньше. Наступило время проявить неподдельный интерес к его работе. Или службе? Неважно.
— Как там со звонками? Раскопали что-нибудь?
— Жду Бориса с докладом, — довольно ответствовал он. — А ты вытираешь чашки и хмуришься.
Наблюдательный, не проведешь.
— Измайлов, займись со мной, пожалуйста, профилактикой преступной деятельности, — выпалила я.
— Это все, что нам по силам после завтрака?
— Правда, займись.
Я рассказала ему о встрече с Анной Ивановной.
— И что же в тебе я должен предотвратить?
— Я становлюсь злобной. Сначала потеряю жалость к людям, потом бросаться на них начну. Она мне про свою прокладочную беду говорила, а я думала: «Это тебе в наказание за все подлости». Как мелко, как пошло, раньше я такой не была. И слесарь, конечно, мерзавец. Мне за бутылку и деньги сделал — не придерешься, а над старухой за «спасибо» поиздевался. Мне бы на этом и прекратить думать. Но нет, бес вредности морочит. Анна Ивановна откуда-то знает, что я приводила слесаря, что ремонт занял два дня. А двоих в подъезде убили, она и не пронюхала. Почему так?
— Поля, когда ты была у Виктора после убийства, ты ничего странного не заметила? — вдруг спросил Измайлов.
— Кроме трупа? Ничего. Ой, не напоминай, иначе меня наизнанку вывернет.
— Я надеюсь, не тортик тому причиной?
— Неблагодарный.
— Полина, как часто ты сама с собой разборки устраиваешь и упрекаешь себя в мелочности и пошлости?
— А что?
— Оптимизму не способствует.
— Это мое. Я к людям редко пристаю с результатами самоистязаний. Так, накатило что-то.
— Молодчина. Я уже было о твоем мальчике забеспокоился. Сыновьям нужны нежные, но уверенные в себе матери.
— Уверенность в себе должна на что-то опираться, полковник.
— На костыли, к примеру, — улыбнулся он.
С ним было легко. С ним не было нужды притворяться более мужественной, чем я была. И более красивой, умной и решительной тоже. Мои сладостные внутренние рулады прервал звонок в дверь. Явился Борис Юрьев, тщательно созданный природой для того, чтобы мешать с нам Измайловым настраиваться друг на друга. Вот у нас говорят: «Явился — не запылился». С неодобрением роняют, мол, надо же, как быстро и беспроблемно ты до нас добрался. По-пластунски не полз, о колючую проволоку штаны не рвал, ров с тиной не преодолевал, через горячий обруч не прыгал. Стоит усложнить полосу препятствий, беззаботный гость. А ведь только представить себе: вваливается пыльный, черт знает в чем вымазавшийся Юрьев… Как славно, что ни чистого, ни грязного вчера его не было. Иначе несчастному полковнику и обнять бы меня не удалось. Измайлов постоянно спрашивает: «О чем ты задумалась?» Надо ли посвящать его в мои упражнения с пословицами и поговорками? Вряд ли. Эх, не быть мне объективно оцененной, что, впрочем, к лучшему.
— Мрак, Виктор Николаевич, — тем временем обреченно признавался Юрьев.
— Сейчас тебя Полина тортом угостит, повеселеешь, — распорядился Измайлов.
Похоже, стряпня — единственное, что Юрьев считал во мне приемлемым. Наблюдая его расправу с тортом, я убедилась: когда уплетаешь за обе щеки, за ушами действительно трещит.
— Балкову оставь кусочек, — проворчала я.
— Он сегодня сюда не успеет, — отмахнулся Борис и съел остатки.
Измайлов, слопавший в три раза больше, чем Юрьев, с тоской смотрелся в глянец опустевшей тарелки. Все-таки в молодых подвижных мужчинах есть что-то инстинктивно-хищное. Я вообразить себе не могу женщину, споровшую у начальника все до последней крупинки да еще и упрекнувшую: «Хорошо, но мало».
— Докладывай, — сказал Измайлов.
Борис покосился на меня, дескать, при ней прикажете распинаться?
— Пусть поприсутствует. А то она пытает себя вопросом, почему главная подъездная сплетница Анна Ивановна всевидящим оком не заметила убийцу.
А я и не обиделась на то, что он проигнорировал недавно мой риторический вопрос. А он и не проигнорировал. Чуткий.
— Потому же, почему и секретарша ничего не услышала, — объяснил Юрьев.
Девушка подтвердила, что ее руководители несколько раз, взяв трубку и буквально тут же вернув ее на рычаг, менялись в лицах и позволяли себе грубые восклицания. А потом уединялись где-нибудь и бурным шепотом совещались. Однако просил их к телефону приятный мужской голос, не теряющий звучности на вежливых словах «будьте любезны» и «пожалуйста». Она представления не имела, что говорил мужчина Коростылеву, Артемьеву и Ивневу. И не могла поручиться за то, что мужчина был один и тот же, а не десяток разных.
— Сергей все-таки по магазину работает, Виктор Николаевич, — без энтузиазма отчитался Борис. — А я объехал и опросил конкурентов, аж семь штук. Но мог бы и семнадцать, и тридцать семь. Зацепиться не за что. Даже перебежчиков от Ивнева в другие фирмы нет.
— Борис, ты чего-нибудь странного в квартире Артемьева не заметил? Гнетет какое-то впечатление, никак не разберусь, — так же, как меня, огорошил Юрьева Измайлов.
— То, что для вас странное, для нас никакое, — обобщил Юрьев, вероятно, прошлый опыт.
— Дрянь дело, если ты подлизываешься, а не перечишь.
— Подниматься к Артемьеву будем? — дипломатично по отношению к себе воздержался от комментариев Борис.
— Обязательно.
— Виктор Николаевич, дайте мне время убраться из дома, — попросила я. — Вы там будете топать, разговаривать, а я только-только приучила себя к тому, что за стенкой никого нет и быть не может.
— Уважим просьбу дамы? — спросил Измайлов.
Будто бы Юрьев мог отказать. Он, обрадованный тем, что я, очевидно, не готовая расщедриться еще на один торт, исчезну, неприлично оживился:
— Да, Виктор Николаевич, пусть ка… Пусть идет. Мне все равно надо с вами следовательские идеи обсудить. Парень новенький, нервничает…
— Полина, до свиданья, — перебил его Измайлов.
— Угу, до скорого. Я буду готова через час.
— Так долго собираешься?
— Для сборов туда, куда я хочу наведаться, час — не долго.
Я постаралась произнести это мечтательно, но получилось разочарованно. Пусть. По приятельницам я понесусь, по приятельницам. А они у меня мастерицы перемывать не только кости, но и все, что под костями и на костях. Словом, я не пыталась расшевелить в Измайлове ревность. Так и быть, пусть посекретничает с Борисом. Не забыть бы позже выяснить: если существует некий следователь, то тогда кто Измайлов, Балков, Юрьев? Я забыла, каюсь. Не до того мне было после возвращения.
Я увлеклась нанесением визитов настолько, что добралась домой в девять вечера. В подъезде ни одна лампочка не горела. Когда опять успели вывернуть, паразиты? Ну, хоть бы через этаж ликвидировали освещение, много ли нам, жильцам, надо. Я иногда ловлю себя на мысли, что чем-то существенно отличаюсь от остальных людей. Я бешусь, когда подолгу нет автобуса, меня на части раздирает от возмущения. А другие стоят с отсутствующим видом, не ругаются, не выпускают пар, не хватаются за обломки кирпичей. Неужели они никуда не опаздывают? Я не терплю, когда в магазине продавщица болтает со знакомой, а очередь томится и не ропщет. Или с лампочками… Десятки человек поднялись по темной лестнице, трогали выключатель, чертыхались. Их собственные или чужие дети могли перепугаться и расшибиться, в подъезде два убийства, между прочим, случились. Хоть бы кто-нибудь почесался ввернуть недорогую стекляшку взамен украденной. Нет, добрались до своих крысиных нор, и чудненько. Выжидают, вдруг сосед дурнее окажется, вдруг разорится, сэкономив остальным? В таком состоянии призывов справедливости я никого и ничего не боюсь. Папа говорит, что редко били. Как бы то ни было, я подлетела к своей двери, довольно скоро вставила ключ в замок и, думая только о том, куда запихнула пакет с лампочками, вошла. Сквозь матовое зеленое стекло комнатной двери пробивался вожделенный свет. Секунду я испытывала удовлетворение вырвавшегося из кромешной тьмы человека, А потом резко и твердо себя образумила: «Прекрати ухмыляться, кретинка. Когда ты уходила, специально проверила, все ли светильники выключены. А вот дверь была открыта, чтобы котенок мог воспользоваться своим туалетом в прихожей. У тебя незваный посетитель. И он не торопится тебе навстречу с извинениями за вероломное вторжение». И тут я неожиданно вспомнила навязчиво повторяемый Измайловым вопрос о странном в квартире Виктора. И чью-то попытку проникнуть в квартиру Верки или Славы. И непонятно как оказавшийся у Виктора мой фужер. И Славу, зачем-то старающегося меня оболгать… Мне стало страшно. Только что беспокоилась о соседских детях и не трусила. Стоило неведомой опасности замкнуться на мне, как я моментально затряслась. Но трясясь, я пятилась, пока не оказалась на лестничной площадке. Я беззвучно заперла дверь на ключ. И, озираясь, будто могла хоть что-нибудь рассмотреть, начала пробираться к Измайлову.
