Измайлов позвонил в восемь вечера. Двенадцать часов прошло. Всего или целых?
— Поля, ты у меня туфли забыла.
— Да, и мне их остро не хватает.
— Так спускайся в тапочках, по-домашнему.
— А в подъезде никого больше…
— Зайчиха ты, Поля. Ладно, высылаю Балкова встречать.
«В тапочках…» Скажет тоже. Будто у меня одна пара туфель. Принарядившись поненавяз-чивей, я вспомнила, что Измайлов не дает Сергею и Борису спиртного. Но ведь арест преступника — событие и, следовательно, повод? Очухался мой телефон.
— Полина, — заорал в трубку Слава Ивнев, — я остался жив. Кольку Муравьева повязали! Приходи ко мне пьянствовать, обмоем это дело в скопившейся пыли. Мы с Норой уже такие косые.
Мне хотелось спросить, не тянет ли булыжник за пазухой. Но человек остался жив, стоит ли лезть к нему с обидами?
— Слава, я искренне за вас рада. Но вы вдвоем боролись за спасение, вдвоем и отмечайте.
Сомнений больше не было. У них праздник, и у нас праздник. Я достала бутылку шампанского и вышла. Сергей терпеливо дожидался меня, дымя на ступеньках.
На столе у Измайлова шампанское, однако, уже стояло.
— Она всегда с чем-нибудь, но со своим, — засмеялся Юрьев. — Вот теперь, Полина, обе бутылки и выпьешь.
— А вы?
— Мы для тебя достали. Сами мешать не
будем.
— Значит, мне не показалось, что от Сергея пахнет водкой?
— Балков, я ведь просил тебя держаться от нее подальше, — насупился Измайлов.
— Да она за версту чует, Виктор Николаевич, — приписал мне спаниельи способности Щедрый Сергей.
— Перестаньте, иначе я умру от нетерпения. Как вы додумались до слесаря?
— Это все полковник, — сказал Борис.
И я простила ему подковырки и выпады против меня, потому что он смотрел на Измайлова тепло, как честолюбивый отец на сыночка-вундеркинда. Я воззрилась на полковника, как амбициозная мать. Но ему это не понравилось.
— Что ты уставилась на меня зверем? — спросил он.
— А почему вы не рассказываете?
— Я тебе? Но про слесаря ты мне все рассказала.
— Вы вроде немного пили, Виктор Николаевич, а симптомы белой горячки явные.
Сережа Балков наловчился выталкивать наши с Измайловым забуксовавшие отношения из любой колдобины:
— Поля, Муравьев сохранил у себя бумажники с визитными карточками и деньгами Коростылева и Артемьева. И здорово сглупил у Виктора. Но, если бы полковник его не вычислил, мы бы об этом даже не догадались.
— Я сразу понял, что орудовать в одном подъезде может кто-то для этого подъезда свой, — остался доволен вступительным словом Балкова Измайлов. — Сергей соглашался и настаивал на том, что этот кто-то — Ивнев. Борис категорически возражал и предлагал на роль убийцы наемника, канающего под дилетанта. Потом ты, Поля, воспела изумительную импортную сантехнику Артемьева и удобство ее установления специалистами из магазина. Потом счастливо сломала кран и добилась от слесаря за бутылку идеальной починки. Потом Анна Ивановна посетовала, что ту же работу он ей сделал безобразно. Плюс точный портрет алкоголика из анонимного кабинета, преданного друзьями, но спасаемого женой.
— А при чем тут проломленные черепа? — поразилась я.
— Скажи, Полина, когда Муравьев отправился от тебя за прокладками, он ведь взял с собой чемоданчик?
— Да, я поэтому и испугалась, что он не вернется.
— А почему его не оказалось в твоей квартире, когда Сергей расспрашивал тебя и Веру? Балков же предупредил: «Дожидайтесь меня втроем».
— Потому что слесарь сначала протрезвел было, а потом его скотски развезло. И Верка ему велела уползти, пока он мне квартиру не изгадил и не уснул. Мы Сергею объяснили.
— Ты объяснила, частично обеспечив Муравьеву алиби. Сказала, что он с утра возился с твоими кранами, а о выходе за прокладками не упомянула.
— Мне и в голову не… Он на десять минут отлучился… Он Виктора убил, когда… Прокладки… Виктор Николаевич, изложите вы связно, как все случилось, — взвыла я.
— Последний вопрос, — не снизошел Измайлов. — Ты ему платила деньгами во второй раз? «Мне за бутылку и деньги сделал — не придерешься, а над старухой за «спасибо» поиздевался». Вспоминай.
— Вот это память. Я учту на будущее, что кто-то может запомнить мой треп наизусть. Нет, я посулила ему вознаграждение в купюрах, но обстоятельства не позволили расплатиться.
— Это для тебя были обстоятельства. А для в стельку пьяного мужика нет. Он же подвиг совершил — безупречно починил тебе все. Неужели не было момента потребовать оговоренную сумму?
— Были, конечно. Он парень простой, суровый и агрессивный. А Верка поначалу ничего толком и не рассказывала, только голосила.
— Ну, так оно и было, — с облегчением произнес Измайлов.
Он откупорил шампанское, налил в мой фужер и показал Юрьеву на бутылку «Столичной»:
— Поддержим компанию.
Я выждала окончания розлива и упрямо спросила:
— Как оно было? Вы можете членораздельно изъясняться? Как было?
— Виктор Николаевич, а и правда, «сделайте красиво», будто в романе, потешьте Полю, — беззаветно поддержал меня Сергей.
И тут свершилось чудо. Борис Юрьев укоризненно взглянул на разбаловавшегося победителя и пробурчал:
— Хватит уж соседа-то изображать.
Я подумала, что Измайлов его пристрелит. Но он лишь горько констатировал:
— И ты, Брут…
Затем обозвал нас заговорщиками и выдал все-таки монолог.
19Коля Муравьев быстро допился до горя. Ему давали пристанище в паре частных фирм, но скоро раскусывали и выбрасывали. В итоге он оказался слесарем-сантехником в домоуправлении. Кстати, его и оттуда собирались увольнять по требованию добропорядочных жильцов. Узнать в этом отощавшем, заросшем, пожелтевшем и неопрятном типе денди Колю Муравьева не смог ни Петр Коростылев, захаживавший к Верке, ни купившие по его рекомендации квартиры Слава Ивнев и Виктор Артемьев. Для них он, даже если и видели во дворе мельком, был неопохмеленным «вздыхающим и качающимся на ходу бычком». Но он-то их узнал. И решил, что начались галлюцинации. Пока бывшие компаньоны не мозолили Муравьеву глаза, он редко расковыривал струпья на душевных болячках. А выяснив у вездесущей Анны Ивановны, что два коммерсанта купили жилье, уезжают и приезжают на служебной машине, бывают под хмельком, Коля потрудился вспомнить все. Удивительно, но в этом неправедно ослабевшем теле очень окреп злой дух. «Трус, — говорил о нем Слава. — Мухи не обидит, значит, неизбежно обидит себя». Только пообижав себя вдосталь, так, что дальше было уже некуда, Муравьев стал способен обижать других. Он не все потерял, он и приобрел кое-что в новом своем положении. Например, зависимые от его умения прекратить потоп или усмирить буйство канализации неудачники, слезно благодарившие избавителя, весьма способствовали сознанию того, что он не пропал, как предрекали ему Петр и Слава. Более того, он мог влиять на настроение и самочувствие людей согласием или отказом явиться на экстренный зов. Это позволяло ему держаться. Но вновь лощеные морды старинных приятелей испортили уравновесившиеся гирями водочных бутылок весы. Все мы до тошноты одинаковые и до нервного срыва разные. Один уверяет, что он — сторож, другой, что — ночной директор. Коля Муравьев, почувствовавший себя было хозяином каждой трубы, каждого крана и вентиля в нескольких огромных домах, снова очнулся спившимся младшим партнером ребят, выпрашивавших у него в институте лекции, а затем присвоивших доходы от его идеи. Тогда он и повадился маниакально набирать врезавшийся в память рабочий номер. А потом и домашние номера Славы и Виктора. Хотел убить? Нет, попугать, чтобы жизнь малиной не казалась. Надрываясь: «Вас убьют», Коля скорее имел в виду карательные функции сил небесных. Но однажды, при случае, присвоил эти функции себе, не перекрестившись.
В субботу он поднимался на пятый этаж, матеря мертвый лифт. Предстояло выгребать дерьмо из унитаза сумасшедшей мамаши неуправляемых близнецов, осточертевшей ему предложениями выпить липово-земляничного чая и закусить сырой овсянкой с изюмом и урюком. Коростылев трезвонил в дверь Ивнева. Он обернулся на звук шагов, скользнул рассеянным трезвым взглядом по забулдыге слесарю и продолжил свое занятие. И вдруг ощущение всесильности овладело Муравьевым. Живой может гадить, ломать чью-то судьбу, выигрывать любые турниры. А труп? Все было так элементарно. И почему он Петра, Славу и Виктора еще пять лет назад не порешил? Владел бы безраздельно фирмой, бросил зелье безо всякого кодирования, нет, употреблял бы только самые дорогие сорта виски понемногу. Но ведь не поздно осуществить возмездие. Гаечный ключ в руке. Коля приблизился к Петру и ударил его по голове, будто в детстве кулаком по роже. Коростылев медленно повернулся к нему и недоуменно прошептал:
