Представление было назначено на воскресенье 5 февраля после обедни, но почему-то не состоялось, и было перенесено на 7-е, на 12 часов дня.
Представляющихся было всего трое, два брата Мансуровых, по случаю назначения в Государственный совет, и я.
Ровно в двенадцать вышел государь император, поздравил Мансуровых с назначением и пригласил их к завтраку, а мне сказал:
– Ты подожди меня здесь.
В час дня подошел ко мне скороход и доложил:
– Его Величество изволили отбыть в манеж и повелели вам прибыть сюда завтра в 11 часов утра.
У меня упало сердце, думалось, что я так и не увижу государя, особенно когда, прибыв на другой день во дворец, других представляющихся не оказалось, и дежурный флигель-адъютант встретил меня словами:
– Что вам угодно?
Я изложил ему суть визита.
– В таком случае прошу вас подождать, у Его Величества с докладом шеф жандармов, когда выйдет, доложу о вас.
Через несколько минут из кабинета Его Величества вышел генерал-адъютант Дрентельн, мой первый начальник дивизии, узнал меня, поздравил с переводом в Генеральный штаб и сказал:
– Его Величество приглашает вас в кабинет.
Государь стоял у письменного стола и, проговорив: «Здравствуй», сел к столу и, указав на стул против себя, добавил: «Садись».
Никто так подробно не спрашивал меня не только в общем, но и по каждому вопросу в отдельности.
Обаяние Александра II было так велико, что я забыл свою застенчивость и докладывал все, что знал и видел, до мельчайших подробностей, ничего не утаивая.
Выслушав доклад, государь молчал несколько мгновений, затем вдруг спросил:
– Заметны ли последствия войны? Что дала она краю?
По самому тону этого вопроса я почувствовал, насколько эта мысль волнует государя, и ответил:
– Лучше всего Вашему Величеству это будет видно из следующего: если теперь выехать по железной дороге из Константинополя на Адрианополь и далее, то весь путь будет идти словно по вымершему краю. На станциях тишина, пусто, никакого движения, разве лениво пройдет один-другой человек. Подъезжая к Мустафе-паше, уже издалека слышен гул голосов, на самой станции толпится народ, жизнь кипит. По всей Восточной Румелии в полях народ, везде слышны песни, жизнь бьет ключом, а по воскресеньям и в праздники утром звонит колокол, всюду идет обучение в гимнастических дружествах, а после обеда появляется волынка и все танцуют «хоро» (болгарский народный танец).
Государь перекрестился и тихо проговорил:
– Слава богу, значит, война все же принесла пользу, и жертвы были не напрасны.
Встав, государь добавил:
– Спасибо тебе, что ты говоришь всю правду своему государю, – обнял меня, поцеловал и на этот раз не помешал мне поцеловать его руку.
Это было около полудня 8 февраля 1881 года, а 1 марта государя не стало. Но образ государя императора Александра II и пребывание с ним с глазу на глаз навсегда оставили во мне неизгладимое впечатление, особенно слова: «Спасибо тебе, что ты говоришь всю правду своему государю».
В это же пребывание в Петербурге мне, наконец, удалось повенчаться с моей невестой, с которой мы пробыли в разлуке свыше двух лет, и в обратный путь на Константинополь и Филиппополь мы выехали уже вдвоем.
Наше первое путешествие прошло не совсем гладко. Едва успели устроиться в купе, как на высоте Колпина поезд остановился, произошла какая-то серьезная поломка и мы простояли до тех пор, пока из Петербурга не подали новый состав. Вагоны не успели обогреться, и мы порядком озябли в течение первых часов пути.
В Одессе рейд оказался замерзшим, ледоколов еще не было, и пришлось прожить в Одессе 12 дней, так что до Константинополя мы добрались лишь в последних числах февраля.
1 марта вечером было получено известие о кончине государя и о воцарении императора Александра III. На панихиде в Посольской церкви не только мы стояли подавленные, но и по лицам всех иностранных послов и приехавших в большом числе чинов посольств было видно, что они не только отбывают долг вежливости, но вместе с нами переживают весь ужас совершенного злодеяния. Гостившая у посла старушка баронесса Боде, войдя в церковь, опустилась на колени и так разрыдалась, что упала на пол и, рыдая, пролежала всю панихиду.
В Константинополе я уже не застал князя Лобанова. Он был перемещен послом в Вену, а на его место в Константинополь прибыл бывший много лет послом в Вене статс-секретарь Новиков, находившийся под сильным обаянием австрийского премьера графа Андраша.
Когда я доложил послу о намеченных мероприятиях по укреплению вооруженных сил Восточной Румелии, отметив, что все эти мероприятия одобрены министром иностранных дел статс-секретарем Гирсом, и просил его содействия, то посол воскликнул:
– Вы забываете, что Австрия едва допускает существование Восточной Румелии, мое имя – это мир, а вы хотите мне навязать проведение военных мероприятий.
Едва удалось заручиться его содействием.
В Филиппополе уже не оказалось моего друга и сотрудника князя Церетелева. Тяжкий недуг заставил его уехать в отпуск, а затем и совсем покинуть службу. В следующем году этот недуг свел его в могилу на 43-м году жизни.
Отъезд князя Церетелева явился большим ущербом для нашего дела в Восточной Румелии.
В начале лета были благополучно доставлены в Бургас винтовки с Тульского завода и патроны с завода Гилленшмидта. Прибыли военный прокурор полковник Хольмблат и командир учебной конной сотни, донской казак есаул Дубовской.
Полковник Хольмблат был выбран лично главным военным прокурором В. Д. Философовым, и выбор оказался весьма удачным. К началу открытия сессии Областного собрания полковник Хольмблат выработал проект уставов дисциплинарного, военно-уголовного и военно-судебного, внес их и доложил собранию на чистом болгарском языке.
Выбор есаула Дубовского состоялся следующим образом: военный министр направил меня к начальнику Офицерской кавалерийской школы. В то время как я поджидал генерал-лейтенанта Тутолавина, в школу вошел великий князь Николай Николаевич – старший. Увидав меня, он спросил:
– Что ты тут делаешь?
На мой доклад великий князь сказал:
– Весной оканчивает школу есаул Дубовской, рекомендую тебе его как отличного во всех отношениях офицера.
Стоит заметить, для милиции московским купцом Селивановым были доставлены семь тысяч пар сапог отличного качества и по весьма сходной цене, по 2 рубля 70 копеек.
Когда же к нему обратились с таким же предложением на следующий год, Селиванов сам приехал в Филиппополь и так закутил, что не было с ним сладу. Он заявил, что он подарит сапоги, а подряда не возьмет. Когда же председатель Постоянного комитета ему ответил, что подарка они не могут принять и просят его взять подряд, как и в прошлом году, Селиванов обиделся и уехал в Москву, не дав никакого ответа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
