– О чем горюешь, капитан?
Набоков рассказал, как его ограбил Стоян.
– Как ты поверил, что Стоян мог ограбить царского капитана? Тот, кто назвал себя Стояном, будет убит, а ты ступай спокойно домой, все деньги тебе будут возвращены, в том тебе Стоян порука.
И деньги были действительно возвращены Набокову.
Еще в марте 1873 года, когда мне было поручено объехать район Родопсокого восстания и выяснить причины отхода наших войск от Демотики и перехода их на левый берег реки Арды, в пути меня настигла ночь. Дикий характер Родопских гор не допускал продвижения в темноте, приходилось становиться на ночлег. Расположенные в долине села были явно разбойничьими и невольно закрадывалось опасение. Но бывший при мне переводчиком татарин, унтер-офицер 9-го драгунского Казанского полка, заверил меня, что мы для них будем посланными от Аллаха гостями, что они примут и ни за что денег не возьмут.
Пришлось согласиться, и когда мы вошли в дом богатого помака, он нас усадил, указал место, куда поставить лошадей. Я шепнул унтер-офицеру:
– Назначь часового к лошадям.
– Не надо, Ваше Высокоблагородие, это только их обидит. Они сами будут и их, и нас охранять.
Мы отлично переночевали. Утром я напрасно упрашивал хозяина взять деньги хотя бы за прокорм лошадей. Он только повторял: «Алла, Алла» и упорно отказывался. Не допустил даже подарить золотой его маленькой внучке, которая держала мою лошадь.
Простившись с хозяином, я поехал шагом по богатому селу. Когда мы подходили к околице, унтер-офицер галопом подъехал ко мне:
– Ваше Высокоблагородие, теперь надо рысью, за околицей мы для них уже не от Аллаха.
В августе я был приглашен на большие маневры Болгарской армии, сосредоточенной в окрестностях Шумлы.
Хотя всем приглашенным были отведены дома в Шумле, мне удалось устроиться в палатке с офицерами и, с разрешения князя, я остался жить в лагере. Это дало возможность присмотреться к отличному внутреннему порядку в армии, убедиться в основательном знании полевой службы.
Местность под Шумлой, пересеченная глубокими, с крутыми берегами балками, представляла значительные трудности для передвижения войск, постоянные дожди, размочившие глинистую почву, значительно увеличивали эти трудности. Но болгары – прирожденные ходоки, и надо было видеть, с какой легкостью войска преодолевали препятствия, с какой быстротой совершались все передвижения. 28 августа около полудня обе стороны сошлись под Переяславлем, древней столицей Болгарии. Князь дал «отбой», поблагодарил войска и прямо с поля шагом на своем чистокровной кобыле поехал в лагерь, до которого было 16 верст.
Подъехав к шатру, князь просил всех обедать, и мы тотчас же сели за стол. Не успели подать второе блюдо, как раздалась песня, и головная часть пехоты вступила в лагерь.
Отобедав, войска тотчас приступили к убранству лагеря, и на утро, в день тезоименитства князя, весь лагерь утопал в зелени.
Парад прошел блестяще.
После обеда начались «хоро»: танцы, пение и музыка продолжались до самой зари, которая в этот день бала назначена немного позже обыкновенного.
Житье в лагере дало возможность не только ближе познакомиться со старшими нашими офицерами, переговорить с ними о многом, но и ежедневно видеть князя и беседовать с ним.
Отпустив после обеда иностранных гостей, князь охотно оставался в шатре побеседовать с нами.
Уверяли, что с ним нельзя заговаривать о перевороте, однако, когда мы однажды остались вдвоем, князь сам заговорил об этом, о создавшейся трудной обстановке, и сетовал на то, что не получает должной поддержки от генералов, что самая твердая его опора – это войска и наши офицеры, просил высказать откровенное мнение о войсках.
На это я ответил:
– Войска настолько хороши, что настало время постепенно замещать известную часть вакансий ротных командиров младшими офицерами-болгарами старших выпусков из Софийского военного училища.
– Слишком резкое отличие, проводимое Вашим Высочеством между нашими офицерами и болгарскими, может пойти в ущерб нам, может поселить рознь между ними и подорвать авторитет наших офицеров в стране.
– Наши офицеры являются в болгарской армии временным элементом инструкторов, главная задача которых, помимо обучения войск, – постепенно подготовить командный состав из офицеров-болгар, являющихся постоянным элементом, главной основой ее в будущем.
Князь без всякой тени неудовольствия сказал:
– Вы правы, но сейчас этого делать еще нельзя.
Отпуская меня, князь добавил:
– Я не решаюсь пожаловать вам орден Св. Александра без предварительного разрешения государя ввиду вашего пребывания в Филиппополе, но прошу вас при случае приезжать в Софию, меня крайне интересует все, касающееся милиции.
25 декабря 1881 года, в самый день Рождества, родилась наша первая дочь.
Понадобилась зачем-то помощь прислуги, я заглянул в комнату девушки, приехавшей с нами из России, ее не оказалось, тогда я стал звать каваса Саву, но и тот не откликнулся. Спустившись вниз, я наткнулся на старика повара, который увидав меня, снял феску и проговорил:
– Ну что ж делать, то Божия воля.
Озадаченный этими словами я с нетерпением спросил:
– А где же Сава?
– О, Сава не покажется вам на глаза, он не захочет вас страмить.
Так я ничего и не добился.
И никто из знакомых местных жителей нас не поздравил, более того, оставление в передней банок с петмесом свидетельствовало о сочувствии нам. Оказалось, что одни боялись меня обидеть, поздравляя с рождением девочки, другие, и в том числе очень мне преданный черногорец Сава, считали, что я просто осрамился тем, что у меня первой родилась дочь. Потом мы с женой очень смеялись, но в первую минуту меня взяло зло, и я чуть не рассчитал всех людей.
Жена не смогла сама кормить, пришлось искать кормилицу, что представляло большие трудности, никто не хотел идти. Наконец удалось уговорить одну бедную, брошенную мужем болгарку, у которой была дочь всего неделею старше нашей.
Фану, когда отдохнула, подкормилась, оказалась женщиной не только здоровой, очень хорошенькой, но и удивительно ровного, веселого нрава, сильно привязалась к своей питомице, ласково и умело с ней обращалась. Мы предоставили ей самой подобрать себе костюм. Надо было видеть, с какой радостью и с каким вкусом она все подбирала. Костюм был болгарский: черный сукман, шитва по борту матовым золотом, рукава рубашки пышные, как у нас на сарафанах. Пояс широкий кожаный в серебре, передники шелковый – один ярко-зеленого, другой ярко-желтого муара, оба обшиты черным кружевом; белые чулки с вышитыми стрелками, черные башмаки. Волосы заплетены несколькими мелкими косичками, поверх которых цветной платок, очень красиво повязанный. В парадные дни сверх сукмана надевалась меховая безрукавка, расшитая золотом и шнурками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
