Батюшка, видимо, заподозрил у меня помешательство, так как отпрянул и испуганно воззрился на меня. Потом побледнел, взял в руки библию в серебряном окладе и шагнул ко мне.
- ... еловый лес, Бездонка, камыши, водяная мельница... - не могла я остановиться.
Отец Митрофаний поднял библию и шагнул еще ближе. Я отступила, продолжая нести полную ахинею.
- ... царица египетская, пасьянс, хромая юбка, лето в Лонжюмо, сгоревшая сосна...
Святой отец широко раскрыл глаза и сделал еще один шаг.
- Как у вас тут прохладно! - прогромыхал под сводами церкви голос Федора.
Я замолчала, а отец Митрофаний опустил руку с библией. По его виску стекала струйка пота.
- Елизавета Петровна, Вас Эмма Францевна хотят видеть. Зовут-с.
Федор взял меня за руку и потащил на свет. В голове у меня что-то звенело и побулькивало. Окружающая среда воспринималась с трудом. В молчании мы дошли до моста, и я только тут смогла спросить:
- Ты как меня нашел?
- Дядя Осип подсказал, что вы с Гошей в Трофимовку пошли.
- Зачем Эмма Францевна меня зовет?
- Уже не зовет.
- Ты выдумал про Эмму Францевну? Зачем же ты меня увел?
- Ну, я, конечно, мог подождать, пока он тебя убьет.
- Как убьет?!
- А ты думала, отец Митрофаний собрался тебя благословить увесистой библией?
Ноги у меня подкосились, и я села прямо в придорожную траву. Гоша тут же пристроился рядом. Федор возвышался надо мной Александрийским маяком, и что-то мне подсказывало, что настроение у него не очень хорошее, а скорее наоборот - сердитое.
- Ну, доигралась? Что ты ему такое сказала, что он готов был прямо в храме нарушить главную заповедь?
- Э-э, я всего лишь назвала ему несколько слов, которые могли быть паролем.
- Полина!!! - сжал он кулаки.
- Ш-ш-ш, - оглянулась я по сторонам. - Не забывай, я работаю здесь Лизой.
Федор опустился рядом и заглянул мне в лицо.
- Девочка моя, дело серьезное. Говори, что там с паролем?
- Недавно отец Митрофаний просил Эмму Францевну продать ему кусок земли за еловым лесом. Она ему отказала. Дядя Осип видел убогого паренька вместе с батюшкой у водяной мельницы. Божий человек завтракает у нас в летней кухне и расплачивается золотыми самородками. Гоша признал в нем своего похитителя. Откуда Влад знает про золото, и почему просил узнать пароль, я еще не знаю. Вот. Все.
Федор жевал травинку и сосредоточенно смотрел вдаль.
- Слушай меня внимательно: я не могу ходить за тобой по пятам и спасать от несчастных случаев. Обещай, что не полезешь больше ни в какие передряги, а?
- Что ты, Федор, я такая трусиха. Я никуда не лезу. Оно само, подняла я на него честные глаза. - Просто так получается... Знал бы, где упал, соломку подстелил.
Пахло старой соломой, сырой землей, плесенью и тем особым запахом, которым пропитана тайна.
Рано или поздно все тайное становится явным. Открываются запоры, спадает пелена тумана, солнечный луч проникает туда, где раньше царила тьма. Ключ поворачивается в замочной скважине, скрипят заржавевшие петли двери, прогнившие ступени лестницы трещат под тяжелыми шагами, свет озаряет скользкие стены, черные пауки разбегаются в щели, тайна отступает и прячется в кротовой норе.
Но что это?! Волшебная пещера Али-Бабы или мираж, колдовство, зазеркалье? Кто знает?..
Глава 12
Федор сверлил меня взглядом.
- Дай слово, что завтра же, нет, сегодня, ты соберешь свой багаж, и мы уедем. Эмма Францевна замечательно проживет и без компаньонки.
- Конечно. О чем речь?! Мне тут уже самой надоело. Хочется в столицу, к уличной суете, транспортным пробкам и прочим радостям цивилизации. Подальше от местных проблем. А то ни одного спокойного дня: то скелеты в шкафах, то раненые филологи на плече виснут, то угроза жизни по голове... Золотые самородки пригоршнями...
Мы двинулись в сторону дома, но почему-то пошли не по кратчайшей дороге, а свернули под раскидистые ветлы, которые росли вдоль Бездонки. Только мы укрылись от палящего солнца в тени деревьев, как мимо по дороге промчалась бричка со стороны Трофимовки. Отец Митрофаний погонял лошадку вожжами, ряса на его спине вздулась пузырем, как у велогонщика.
- Куда это он? - удивилась я.
- Ох, не знаю... - протянул Федор.
Он стоял рядом, заложив одну руку за спину, а другую приложив ко лбу козырьком, и провожал взглядом удаляющуюся в облаке пыли фигуру батюшки. Федор уже почти не пользовался тростью, но не расставался с ней, носил как дубинку. Я залюбовалась им. Капитан на мостике... Нет, атаман благородных разбойников...
- А ведь Гоша знает, где лежит золото... - бросила я пробный шар.
- Нет! Ни в коем случае! - нахмурился Федор.
- Ну, хоть одним глазком?..
- Ты же только что обещала! - простонал он уже не таким безапелляционным тоном.
- Отец Митрофаний уехал. Божий человек, по словам дяди Осипа, смирный, мухи не обидит. Нам никто не помешает наведаться туда и просто посмотреть. Ну, пожалуйста! - погладила я его по руке.
- Мы только посмотрим и сразу уйдем! - сдался он на милость победителя.
- Гоша, милый, - присела я рядом с терьером. - Ты же помнишь, как туда пройти. Покажи нам, пожалуйста.
Гоша почесал за ухом, подвигал бровями и с готовностью потрусил вдоль реки по направлению к избушке Лешего.
Мы миновали водяную мельницу и вошли в еловый лес. Я пожалела, что отправилась в экспедицию в сарафане и босоножках. Комары набросились на мои беззащитные ноги и плечи, и я отбивалась от них веточкой. Федор заботливо шлепал на мне особенно наглые экземпляры. Он предлагал свою рубашку, но я гордо отказалась.
Гоша уверенно миновал памятный нам валун, поляну незабудок, широкой дугой обошел омут и опять потрусил вдоль безымянного притока, который петлял среди бурелома. Я уже вся вспотела, косынка сползла на шею, и пряди волос лезли в глаза. Противное упрямство не позволяло мне запросить пощады и повернуть в обратную сторону, и я тащилась по лесу из последних сил. Федор стал заметнее прихрамывать, и пустил в ход свою трость, но тоже шел вперед, стиснув зубы.
Мы вышли к обрыву. Между крутых глинистых берегов сочился безымянный ручеек. Тишина стояла такая, как будто мы забрались в самое сердце тайги, и следы человечества можно обнаружить лишь на другой стороне планеты. Наш проводник остановился у ствола сосны, который соединял два обрывистых берега импровизированным мостом.
- Ну, что, Сусанин. Куда ты нас привел? - спросил Федор.
Гоша подобрал язык и осторожно ступил на поваленное дерево. По неустойчивому мостику мы гуськом перебрались на другую сторону обрыва и опять углубились в чащу. Однако шли недолго. Гоша остановился у каменной пирамиды. Среди густого, дикого леса какому-то шутнику пришла в голову оригинальная мысль сложить из крупных булыжников небольшой холм. Судя по всему, российский Стоунхендж стоял здесь уже давно. Камни поросли мхом, в щелях произрастали кривые деревца.
Каменная плита, напоминающая своими размерами надгробие, прикрывала лаз внутрь сооружения. На ее поверхности были выбиты какие-то значки. Мы с Федором посовещались и решили, что это старославянская вязь. Нам удалось расшифровать только несколько слов: "...во тьме ночь... луне...". Остальные буквы стерлись от времени до такой степени, что их было не узнать.
Федор использовал трость как рычаг, и с ее помощью отвалил плиту. Я изо всех сил старалась ему помочь, но только мешалась под ногами. Под плитой скрывалась нора, из которой пахнуло сыростью.
Азарт кладоискательства затуманил наши мозги, и мы уже ни о чем другом не могли думать, как о тайне, которая только что коснулась нас своим крылом. Федор первым спрыгнул вниз и помог мне спуститься в сырую темень. Дыра вела куда-то под холм. Мы двинулись по узкому лазу, согнувшись в три погибели. Однако сделали лишь шагов пять, и очутились на ровной площадке. Свет из отверстия почти не доставал до этого места. Наши глаза привыкли к полутьме, и мы увидели землянку.
Точнее, часть землянки, так как в трех шагах от нас свод потолка обрушился в давние времена и завалил остальную часть помещения. Пол землянки устилала прелая солома, валялись обломки досок, саперная лопата и огарок свечи. Вдоль левой стены виднелись наваленные кучей черепа и кости, явно человеческой принадлежности. Прямо перед нами в земляном завале была выкопана ниша. Из смеси земли и камней торчали обрывки дубленой кожи. А чуть правее, на деревянном чурбачке стоял чугунок. Примерно до половины чугунок наполняли самородки, вымазанные в глине.
Федор ковырнул тростью землю в нише. Кусок земляной стены упал, разломился, и на соломе остались лежать самородки, обрывки кожи и комья земли.
В сыром холодном подземелье совершенно нечем было дышать. Черные стены давили многопудовой тяжестью. Белые черепа скалились из темноты. Зубы у меня уже давно выбивали дробь, а руки и ноги обледенели. И непонятно было: от холода это или от страха. Я обхватила Федора и героически старалась подавить дрожь в коленях. Он прижал меня одной рукой, а второй хотел зачерпнуть самородки из чугунка.
