— Мне жаль, — нахмурился Поль… да какой он теперь чужак! Семья.
— Не стоит, все в прошлом. Я пойду стелить тебе постель.
— Алиса, я…
Хватит. Не дав ему возможности ни предложить, ни посочувствовать, развернулась и ушла. Достаточно воспоминаний.
Взбив подушку и откинув одеяло в цветастом пододеяльнике, я в последний раз проверила все ли в порядке и вышла. На втором этаже у нас три спальни и душевая, на первом — спальня бабушки и деда, гостиная, кухня и ванная. Компактно и у каждого личная комната. Сейчас из Анфисиной раздавались весьма характерные стоны, от которых горели не только щеки, но и уши. Скорее бы закончились!
Я спустилась вниз сказать Полю, что комната готова. Проходя мимо ванной, заметила тень, отбрасываемую из приоткрытой двери, и не смогла удержать любопытства. Заглянув в щель, увидела его и застыла: на полу, поверх сваленных в кучу пиджака и брюк, серая рубашка… с огромным темным пятном и характерной дырочкой!..
Перевела взгляд на мужчину, регулирующего воду, и задохнулась: великолепное тело, широкая, бугрящаяся мышцами спина и плечи, отлично развитые руки, узкие бедра и крепкие сильные ноги. О-о-о… сверху серые боксеры испачканы в крови… и спина от правой лопатки и ниже в запекшейся крови. Место ранения уже зарубцевалось, но я не ошиблась — Полю действительно досталась пуля во время побега! А он вел себя постоянно, словно ничего не случилось: бегал, нес меня, расспрашивал, порой шутил. И даже здесь, в доме, ничем не показал, а мы-то с Анфисой, глупые-е-е… кровь почуяли, но под лавиной событий слишком быстро забыли, убедившись, что сами целехоньки. И даже за ужином никто ничего не сказал. Вот стыдоба! Гостеприимно проявили… невнимание, по сути — равнодушие.
— Хочешь потереть мне спинку? — не поворачиваясь, поинтересовался Поль глубоким вибрирующим голосом, от которого на моем теле волоски дружно встали дыбом от возбуждения.
Не услышав ответа, он, медленно выпрямившись, обернулся. Шикарррный мужчина, особенно, когда раздет. Я облизала пересохшие губы, жадно разглядывая волосатую грудь. Затем опустила глаза вниз, жадно обласкала взглядом каждый кубик и боковые валики мышц на талии. А уж когда увидела внушительную мужскую реакцию на мое откровенное женское любопытство, испуганно посмотрела в лицо Полю, чувствуя, как заливаюсь жаром не только стыда, но и отчаянного смущения.
— Прости, — пискнула я, прячась за дверью. Глубоко вдохнула, выдохнула, пытаясь вернуть ясность мыслям, вспомнила о важном и виновато спросила: — Медикаменты или бинты нужны? Помощь?
— Нет, мне больше шестисот лет, все заживает бесследно и очень быстро. Я же говорил в машине, не бери в голову.
— Сколько-о-о?.. — распахнула дверь и потрясенно уставилась на свою нереально солидного возраста пару.
Поль снисходительно усмехнулся, демонстративно засунул большие пальцы за резинку трусов и лукаво, откровенно провоцируя, предложил:
— Ты решайся: сюда, ко мне, или продолжим знакомиться «душевно»? — и так последнее слово выделил, что даже дураку стало бы понятно — это лишняя и абсолютно глупая трата времени, как он считает.
Фыркнув, я закрыла за собой дверь.
Глава 9
Остаток ночи я промаялась. Анфиса с Этьеном то стонали, словно их пытали злобные монстры, то орали, будто те уже приступили к расчленению, а когда оба завыли, я с обреченным стоном нахлобучила на голову подушку. В сравнении с тетушкой и «дядюшкой», Василика с Владом, оказывается, гораздо более сдержанные любовники. Ладно, в конце концов, у них первая брачная ночь.
Пролежав часа два, я не выдержала и уселась, злобно пихнув неповинную подушку. Да сколько же можно? Надев халат на свою любимую пижаму из штанов и рубашки веселенькой расцветки, зевая, решила сходить вниз, выпить чаю с молоком. Может, хоть тогда усну.
Пока я на цыпочках спускалась по ступеням, неожиданно поймала себя на любопытной мысли, нет, даже на подспудном желании — посмотреть, что там Поль делает! Я чуть не споткнулась, размечтавшись, но успела схватиться за перила. Секундочку постояла на лестнице, думая: как там моей паре спится? И все-таки решила не ворошить осиное гнездо, заняться чаем. Тяжело вздохнула, и мой чуткий нос тут же поймал тонкую, терпкую, до боли знакомую нотку мужского запаха.
Я осторожно заглянула в гостиную, Поль стоял у окна, отодвинув штору в сторону, вглядываясь в сумеречно-серый осенний пейзаж. Рассвет пока лишь разбавил ночь, а мягкий свет небольшого бра на стене четко обрисовал его мощный силуэт на фоне темного окна. А я невольно загляделась на ямочки чуть выше пояса черных, низко сидящие на бедрах штанов.
Не знаю почему, но мне показалось, что мужчина испытывает боль, не физическую, а скорее душевную. Или одиночество. Поза напряженная, голова слегка склонена к плечу, как если бы он что-то высматривал в ночи, ждал кого-то или чего-то. Я дернулась, чтобы уйти незамеченной, но Поль обернулся. На миг блеснули звериные глаза. Внутри у меня будто волчица поскребла грудину, помогая принять решение. Мгновение раздумий — и я переступила порог, приблизилась к нему почти вплотную. Мы замерли в полушаге друг от друга и молчали. О, Луна, как же пахнет умопомрачительно! Я глубоко задышала, наслаждаясь, полуприкрыв глаза, пока не заметила, что мой вер напрягся еще сильнее.
— Чуешь опасность или просто не спится? — хотела спросить дружески иронично, учитывая страстный концерт, продолжающийся на втором этаже, но получилось неуверенно и наигранно.
И Поль, конечно же, понял.
— Не спится, ты права. Но не из-за них, а потому что тебя нет рядом. И подспудно опасаюсь…
— Чего? — я изумленно уставилась на него, подняв лицо.
— Потерять тебя, — глухо признался он честно и просто.
— Мы же пара, — даже горло перехватило, отчего мой голос прозвучал сипло. — Куда ж я от тебя денусь?
Он хмыкнул с некоторой горчинкой и смотрел на меня с грустью. А потом неожиданно произнес:
— У тебя потрясающие глаза, в них словно рассветная дымка иногда появляется, заволакивая вуалью, — медленно, давая мне возможность отстраниться, поднял руку и осторожно коснулся пальцами моей щеки, — какая бывает в высокогорье.
— А ты, романтик, оказывается, — я снова попыталась иронизировать, улыбнулась, но вышло криво, наверное.
Я заворожено ждала его прикосновения, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Теплого, нежного, трепетного прикосновения. Разве так бывает в жизни?!
— Ты забираешь мою душу своими глазами, цыпленок, — а вот у него получилось улыбнуться, только в его улыбке сквозила ранимость.
