В Благовещенск-на-Амуре из юго-восточных районов Забайкалья ездили обычно вдоль Аргуни и Амура. По карте выходило, что дорога напрямик через Маньчжурию была бы вдвое короче. Но по карте путешествовать легко. А как обстоит на самом деле? Можно ли пересечь напрямик маньчжурские хребты?
Это особенно интересовало забайкальских казаков. Им нужна была короткая дорога для перегона скота на восток.
О Маньчжурии говорили тогда мало хорошего. Люди нередко пропадали там без вести. В Маньчжурии сложил голову и храбрый топограф Ваганов, победитель снегов Таймыра.
Маньчжурские власти всячески мешали дружбе своих подданных с русскими; впрочем, казакам все же разрешалось изредка переходить границу для торговли.
Вот весной 1864 года казаки и задумали снарядить караван, который занялся бы не только торговлей, но и поисками прямой дороги на Амур.
Повел караван урядник Софронов. С казаками увязался и купец Петр Алексеев, человек робкий, к месту и не к месту повторявший «покорнейше благодарим-с». Особенно смешно было смотреть, как он, пуча глаза, дул на блюдечко с чаем, осторожно обгрызая кусочек сахару.
Купец был не из богатых: он сам ухаживал за своей лошадью и сам запрягал ее в двуколку с сукнами, позументами и разным галантерейным товаром, который собирался распродать в Маньчжурии.
Перед переходом границы караван ночевал в одной из казачьих станиц. Старуха-хозяйка, раздувая самовар, обратилась к купцу:
— Сынок, за тобой едет кто-нибудь еще?
— Не слыхал, бабушка.
— Как же, сказывали — какой-то князь… Рапотский, что ли… должен проехать. Будет он, нет ли?
Купец почесал затылок, что-то припоминая:
— Да, точно. Их сиятельство хотели приехать из Иркутска. Ну, да где же им в такую дорогу! Так они и остались в городе…
Вскоре казаки, гоня перед собой большой табун лошадей для продажи, перешли границу.
Сначала тянулась степь, похожая на забайкальскую, потом лесистые холмы. Затем начались горы. Казаки с радостью убеждались, что хребты Хингана совсем не так страшны, как о них говорили. Им посчастливилось даже выйти на какую-то старую, полузаброшенную дорогу, которая уходила между горами на восток.
Купец Петр Алексеев, в синем халате и монгольской островерхой шапке, шагал в пыли рядом со своей повозкой. При встречах с представителями власти он отходил в сторонку, предоставляя уряднику Софронову вести переговоры. Садился он только тогда, когда приглашал урядник, причем норовил сесть на самый кончик стула, приговаривая: «Покорнейше благодарим-с».
Но когда вокруг не было посторонних, купец вынимал записную книжку и карманную буссоль.
Маскарад понадобился Кропоткину — вы, разумеется, уже давно догадались, что это был он — для того, чтобы посетить край, который по-настоящему не был известен науке. Но если бы офицер, да еще князь, появился вдруг на дорогах Маньчжурии, местные чиновники не дали бы его каравану ступить и шагу вглубь страны.
Кропоткин вспомнил свои успехи в любительских спектаклях, где ему особенно удавались роли молодых купцов в комедиях Островского. На этот раз играть надо было особенно хорошо: в случае провала «купцу» грозила поездка в клетке на спине верблюда через пустыню Гоби, если не что-нибудь похуже.
Все было сносно до тех пор, пока к каравану не прицепился какой-то странствующий старик-чиновник. Сначала он присматривался к русским, а потом напялил шапочку со стеклянным шариком — знаком власти — и потребовал паспорта.
Смотрел он их долго, придирчиво и с презрением. Ему казалось, что паспорта русских слишком малы; у самого чиновника грамота была в полметра длиной.
Пока Софронов спорил с упрямым чиновником, под руки Кропоткину, перебиравшему вещи, попал номер газеты «Московские ведомости», на которой изображался государственный герб. Не сойдет ли газета за паспорт? Кропоткин передал ее Софронову. Тот, живо смекнув, в чем дело, развернул газету и ткнул пальцем в герб.
— Неужели тут все про вас написано? — с ужасом спросил чиновник, разглядывая газетный лист.
— Да, все про нас, — ответил урядник.
Хотя чиновник проникся уважением к людям, о которых исписано столько бумаги, но на всякий случай потащился следом за караваном.
Произошло все это после того, как казаки сделали очень приятное для себя открытие. Пробираясь по грязной дороге между гольцами Хингана, они думали, что главный хребет еще впереди.
Но оказалось, что караван незаметно дошел до того места, откуда реки текли уже в Амур. Сказал об этом старый чиновник, который вылез из своей таратайки, чтобы в знак благодарности горному духу привязать несколько конских волосков к священному знаку, сложенному из камней на перевале.
Кропоткин мог поздравить себя с первым открытием. Можно исправлять карты, на которых Большой Хинган изображается хребтом с высокими вершинами и глубокими ущельями. Это всего-навсего нагорье с пологими склонами.
А на другом нагорье, по дороге к Амуру, Кропоткин заметил конусообразную гору. Она походила на вулкан. Но Кропоткин отлично помнил утверждения многих ученых, что вулканы встречаются только в приморских местностях и что их деятельность имеет какую-то связь с морем, правда не очень еще ясную.
Однако ведь от этой странной горы до моря две тысячи километров! Кропоткин, отстав от каравана, поехал к ней.
Это был давно потухший вулкан. Сохранились даже остатки лавы. Такие же срезанные конусы поднимались поодаль.
Значит, тут, в глубине материка, находится новая, неизвестная вулканическая область. Это открытие заставит кабинетных геологов пересмотреть многое в их теории происхождения вулканов.
Но как мучительно сознавать недостаточность своих знаний! Важно было бы определить строение окрестных гор. А как его определяют вообще, каким способом? Или горные породы… К сожалению, офицеров не учат, чем отличается шифер от гранита. И с растительностью не лучше. Как ее описывать? Срисовывать? Ведь купцы с собой не возят коллекции и гербарии…
Надо учиться, заполнять пробелы в образовании, больше читать. Читать каждую свободную минуту.
В начале июня караван вышел к Амуру. Казаки и «купец» переправились на русский берег. Кратчайший путь к великой реке был найден и разведан.
Кропоткин немало узнал о природе Маньчжурии, о ее населении. Теперь ему хотелось ближе познакомиться с трудолюбивым китайским народом. Он вспоминал, как братался в китайских деревеньках с веселыми земледельцами, курил скверный табак из их трубок, объяснялся жестами и всюду находил «анда» — друзей.
Вспоминал он и то, как новые друзья называли его на ломаном русском языке «топора парн» — добрый парень. И этот умный, деятельный народ угнетают иноземцы, угнетают «амбани» — начальники округов, купцы, бесчисленные мандарины — чиновники.
Вернувшись из экспедиции, Кропоткин решил продолжить начатое. Ему казалось обидным, что возле Амура лежит громадный край, известный не более, чем какая-нибудь африканская пустыня. Что знает, например, наука о долине реки Сунгари, текущей к Амуру из глубины Маньчжурии?
Можно представить, как обрадовался Кропоткин, получив назначение в экспедицию именно на Сунгари. Правда, его настроение несколько упало, когда он поднялся на борт крохотного, малосильного пароходика «Уссури», и особенно, когда он узнал, что экспедиция не имеет никакого оборудования для научной работы. Это показалось ему донельзя глупым.
Старый пароходик с угольной баржей едва преодолевал быстрые перекаты Сунгари. Кропоткин с шести часов утра занимал свое место на палубе, делая зарисовки, записывая температуру воды, определяя широту и долготу.
Он видел заливные луга, заросшие гигантской травой. Его занимала длинная вереница лодок, бойко шедших под парусами: это амурские нанайцы возвращались с ярмарки в городе Саньсине. Он наносил на карту деревни, прятавшиеся в тополевых рощах.
Чудесно плыть по незнакомой реке! Вот коса. Пароходик ткнулся в нее. Капитан бегает, чертыхается. Что за беда! Пока провозятся на мели, можно съездить на берег, набить сумку образцами горных пород, набрать пахучих растений.
Пыхтя, «Уссури» втискивается на заставленный джонками рейд городка Саньсиня. Тут — грязные закоулки, глинобитные лачуги, кумирни, множество чиновников и полицейских. Важный мандарин с красным шариком на шапочке велит разогнать жителей, собравшихся на берегу.
За скалистым ущельем — плоская равнина и на ней город Бодунэ с китайскими пагодами. Загнутые углы их крыш так красивы в желтом небе заката. Множество джонок окружает пароход: всем хочется посмотреть «огненную лодку» русских.
Опять гористые берега, на крутых склонах лепятся хутора. Из-за мыса появляется флотилия джонок, украшенных кусками яркожелтой и красной материи. С джонок машут шляпами, что-то громко и радостно кричат. Это китайские сплавщики, часто бывающие на Амуре; они — в давней дружбе с русскими.
