на следующий день отправил домой. Правда, других наказаний парень не получил.
С окончанием работ трудовой десант отвезли в Георгиевск на грузовых машинах с открытыми кузовами. Возвращались затемно. Погода была сравнительно теплая, но я умудрился сильно застудить лоб. Последствия в виде болей в лобной пазухе, возникающих даже при легком похолодании охлаждении, мучили меня много лет.
По возвращении из колхоза учеба не пошла. В классе образовался круг приятелей, предпочитавших периодически заменять нудные уроки походами на Подкумок. Через некоторое время обнаружилось, что учителя не огорчались нашим отсутствием. Зато при посещении занятий старательно «давили» прогульщиков двойками. Больше других усердствовала молодая, только что из института, физичка. Решившись взяться за ум, я старательно заучивал уроки физики наизусть. Однако выпускница вуза морила меня с непонятным рвением, выявляя прежние пробелы. «Ретро изучение» не помогало, поскольку в ответ на каждый выученный мною прошлый и позапрошлый урок физичка копала еще глубже. Это попахивало предубеждением, особенно в сравнении с ее отношением к моему приятелю, рослому детине Алику Смирнову. Этого «двоечника» начинающая учительница уговаривала подготовиться и ответить «хоть что-нибудь». На следующем уроке Алик честно заявлял, что материала не знает. А после полученной «двойки» начинал «переживать», вздыхая громко и протяжно до тех пор, пока физичка не удаляла «страдальца» из класса. Сцена разыгрывалась много раз. В конце концов переросток Алик бросил школу и пошел работать на упоминавшийся арматурный завод.
Я же понял бесполезность усилий и бросил учебу напрочь. Наша компания расширила круг экскурсий. Теперь мы стали посещать окрестные курортные города. До станции Минеральные воды (20 км.) добирались на крышах и подножках проходящих через Георгиевск поездов. Я научился бегать по крышам движущегося состава и перепрыгивать межвагонные пространства. В это время уже стали появляться цельнометаллические вагоны с гладкой крышей (жестяные были ребристыми и слегка шершавыми). Однажды во время дождя я поскользнулся на цельнометаллической крыше и чудом удержался на покатой поверхности. После этого стал передвигаться осторожнее. Некоторые правила поведения на крыше усваивались по ходу поезда. Помню проклятия и угрозы разношерстных пассажиров «империала» в адрес одного из моих друзей, решившего пописать с крыши головного вагона. Излишне уточнять, что недовольные размещались на крышах второго и последующих вагонов.
Из Минеральных Вод мы ехали зайцами на электричках в Кисловодск, Ессентуки или Пятигорск, где в течение дня изучали местные достопримечательности. Вечером возвращались из Минвод обратно.
Желательно было попасть на поезд Ростов-Баку с «международным» вагоном, снабженным пригодными для сидения «зайцев» подножками и лесенкой на крышу. Внутреннее устройство вагона, видимое через окно, поражало роскошными диванами с бархатной обивкой и сияющими латунью светильниками и ручками дверей купе. Увы, шикарный «международный» по неизвестной причине появляться перестал. Старые деревянные вагоны с жестяной облицовкой заменялись на цельнометаллические, конструкция которых исключала езду на подножках. Лестницы на крышу стали редкостью. В общем, трудности нарастали. Правда, цельнометаллические крыши имели одно достоинство. В отличие от кровельно-железных, они не гремели под ногами при беге. Временами на станции Минводы нас поджидала милицейская облава. Однако я не попался ни разу.
Школа к моим неуспехам в учебе относилась безразлично. По крайней мере, маме ни разу никто о них не сообщал. Так что двойки в четверти оказались для нее полной неожиданностью. Для сокрытия положения в школе я, по примеру друзей, завел второй дневник, записи в котором старательно фальсифицировал. Для предотвращения возможного родительского разоблачения подлинные дневники мы отдавали на хранение друг другу.
Зимой 1955 года в Георгиевске прошло первенство края по боксу. Во втором полусреднем весе во всех боях с блеском победил Юра Минасян, инструктор местного общества «Спартак» и знакомый одноклассника Аванесяна. Впервые увидев бокс, я загорелся желанием заняться этим видом спорта. Арта согласился попросить за меня Минасяна, однако предупредил о существовавших в «Спартаке» критериях отбора новичков. Для начала кандидатов чувствительно били в спарринге. Тех, кто приходил на следующую тренировку, зачисляли в секцию и через некоторое время выдавали заветное удостоверение спортивного общества. Минасян считал такой метод защитой от периодических наплывов «горячего дерьма, которое быстро остывает».
Я был готов к испытанию. Спарринг проводил сам Минасян. Это испытание воспринималось как град многочисленных и в меру болезненных ударов со стороны тренера. Голова гудела, губы опухли, переносица посинела. Я находился в боевом трансе и плохо контролировал движения. Однако по окончании «поединка» наблюдатели с уважением отметили, что мне удалось непредсказуемым тычком поставить ссадину на скуле самому «Миносу», который снисходительно похвалил меня за упорство и принял с испытательным сроком.
С этого времени я с нетерпением ждал тренировок и выкладывался на них с максимальной отдачей.
По окончании 3-й четверти стало ясно, что на горизонте замаячил второй год. Об этом печальном обстоятельстве мама написала дедушке, который предложил в корне изменить мой образ жизни, а заодно и круг общения. Для этого следовало перевестись в Белогородскую среднюю школу. Перевод состоялся весной 1956 года.
Белогородская средняя школа
Село Белогородка, в котором дедушка учительствовал с 30-х годов прошлого века, до Войны называлось местечком. В то время значительную часть его населения составляли поляки и евреи. В начале Войны дедушка с бабушкой и двумя младшими детьми (Натальей и Василием) успели эвакуироваться в Узбекистан. Оттуда семья вернулась в разграбленный дом в 1945 году.
После Войны никто из оставшихся в живых евреев в Белогородку не возвратился. Поляки перемешались с украинцами. Однако типичный еврейский говор остался в селе навсегда.
В селе было три кладбища – украинское, польское и еврейское, православный храм и костел, ко времени моего приезда разрушенный. Школа десятилетка появилась в 1953 году.
Идею оставления на второй год в 8-м классе дедушка категорически отверг и обещал помощь учителей по наверстыванию упущенного. На деле обошлось без репетиторства. С первых дней учебы в новой школе в дневник посыпались пятерки по математике, физике, не говоря о гуманитарных предметах, которые давались без усилий. Подозреваю, что эти успехи основывались на авторитете дедушки и неведении учителей о моих «достижениях» в предшествовавших четвертях. Правда, ободренный доброжелательным отношением педагогов, я старательно штудировал учебники, иногда заучивая материал наизусть. Надо сказать, при отъезде из Георгиевска школьных документов мне на руки не дали. Папка пришла заказной почтой, повергнув в шок директора, добрейшего Давида Моисеевича Вайнера.
Давид Моисеевич прошел Войну, получил серьезное ранение. В одежде отдавал предпочтение военной форме и до конца директорской карьеры не расставался с кителем, галифе и шинелью. Мягкий по характеру, он демонстрировал напускную строгость забавной привычкой писать приказы о мелких нарушениях дисциплины отдельными учениками, а затем лично зачитывать предписания, обходя
