…Отметился у прораба, пошел к себе, переоделся. Строители частенько работают в две смены, догоняют план – в десять вечера включаются прожектора, народ кантуется на стройплощадке, сам начальник управления может заявиться сдуру. Но проблема решаема. Под утро наступит трехчасовая пересменка, и тогда у Клопа начнется бизнес.
Прошелся по объекту. Перекинулся парой слов с одним, с другим. На вечер у отделочников заказаны десять кубов «грязи» – цементного раствора, то есть. К часу ночи они «грязь» эту раскидают куда положено и разъедутся по домам.
Он вернулся к себе, заварил чаю, выпил, подремал, опять прошелся.
Стемнело быстро. Надька-крановщица промахнулась и задела краем бадьи опалубку на площадке. Приключение, забава. Посыпались вниз доски, площадка взорвалась отборными матами, Надька тоже кроет в ответ, но ее почти не слышно. Прошлым летом вот так кого-то из монтажников размазало плитой перекрытия, но наверху была не Надька, кто-то другой. Говорят, у крановщиков профессиональная болезнь – камни в почках, они могут во время приступа дернуть рычаг сильнее, чем надо, ну или еще чего-то утворить… А болезнь эта оттого, что они не ссут нормально – где на такой высоте отольешь? А вверх-вниз на пятьдесят метров по вертикальной лестнице не налазишься… Вот и сидят, терпят, либо бутылку с собой поднимают… Только как Надька в бутылку-то попадет?
По большому счету все это ему неинтересно. Что для сторожа главное? Сохранить объект в целости и сохранности? Нет, для сторожа главное – убить время. А чтобы убить время, надо ни о чем не думать. Вот только не получается не думать. Он думал. Он вспоминал. Боялся.
Черкес, Митек, Султан…
Клопа уже подозревали, что ссучился. Он тогда в мосте жил. Черкес подослал двух бакланов с бритвой, и жрали бы сейчас Клопа донские раки, но ему в тот раз нешутейно повезло: мост треснул – и выкрутился он – бакланов тех самих топориком порешил… Потом была «правилка» в усадьбе Креста: собрались авторитетные люди, Черкес при всех ему предъяву бросил, а общество решало – на чьей стороне правда. Тот, гад, слюной брызгал, божился, рубаху на груди рвал: он-то знал почти наверняка, хотя никакое не «почти» – уверен был на сто процентов! Только свидетелей не было, и выходило слово против слова… Сходка ни к чему не пришла, сказали – пусть нож решает! Поножуха – дело веселое, пацанам развлечение и урок. Дали каждому по кортику из коллекции Креста – кто живым выйдет – тот и прав! Хорошо, что Клоп знаменитый «ростовский» удар не забыл: вмиг проткнул Черкесу печень, и все дела!
Опять, можно сказать, повезло… Но это было, как он думает сейчас, его последнее везение в жизни. И последний шанс задуматься, прикинуть, так сказать, хрен к рылу. Простая арифметика. Зачем он творит все это? Чего ради вынюхивает, расспрашивает, палит корешей, сам палится? Ради Лиса. Кто имеет навар на этом? Лис, и больше никто. У него-то самого давно все в елочку: немецкая машина, квартира, подруга с длинными ногами. А Клопу перепадают какие-то крохи – «держи тысчонку, Петруччо!»… Хитрожопый этот Лис, ничего не скажешь… Главное, за полгода ни разу не появился, не поинтересовался даже – как он, что он, где он, – вот так, просто, без дела и нужды. А сейчас выдернул на «стрелку», да и то у него интерес только про Гусара своего. Товарищ, видишь ли! А я кто? Хрен с бугра?
А если ему сказать: «Закончилась лафа, гражданин подполковник! Теперича я с криминальным элементом не контактирую, сам иди к ним и вынюхивай, чего надо!» – что тогда будет?
…В два ночи приехал клиент на «Ниве», закинул мешок штукатурки. За ним сразу «газелька» – две упаковки плитки, штукатурка, цемент. Больше никто не приезжал. Навар небогатый, а еще прорабу долю надо отстегнуть. И что? Зато в душе чисто и светло…
Да… Светло, как у негра в жопе.
Утром, с самого ранья, нарисовался шлифовщик Миша – старый, выживший из ума хрен на пенсии, он всегда чуть свет приходит и сразу включает свой «вибратор». Миша уверен, что сейчас пятидесятый какой-то там год и Сталин при власти, – вот и старается, план перевыполняет, чтобы за саботаж не посадили.
– Миша, хреново быть дурным?
– Чего?
Миша с видимым сожалением выключает свою шлифмашинку, тянет голову ухом вперед – он плохо слышит.
– Хреново, спрашиваю, когда в кумполе свистит?
До него доходит.
– А-а! Не, ничего! Но ты потише ругайся, тебя оштрафовать могут за такое дело!
Миша опасливо оглядывается по сторонам, поворачивает включатель и, сотрясаясь вместе с машиной, отползает в другой угол комнаты.
Клоп с презрением и сожалением смотрит ему вслед. Ему кажется, он видит самого себя в недалеком будущем. Съехавший с катушек Клоп… Ничего сверхъестественного. Это происходит не сразу. Это происходит постепенно. Он знает как. Первым делом начинаешь шугаться всего, да во снах видеть покойников – какого-нибудь Черкеса, к примеру…
Кровать сложена из плоских деревянных щитов, которые строители обычно укладывают на леса. Еще в бытовке есть стол и стул. Туалет – в дальнем конце стройки, за забором. И летний душ там же. Если сравнить с жилищем, которое он себе оборудовал когда-то в Южном мосте, то это чисто казарма. Укромности никакой. Все время кто-то шастает рядом, и деньги могут спереть, как пить дать. А то и чего похуже.
Вот, например, явится чужой человек. Чего ему надо, неизвестно. Это ведь стройка, а не колония, конвой по периметру не стоит. Мол, я Клопа ищу… «Да вон там он, – скажут. – В бытовке у себя дрыхнет после ночного дежурства…»
Открыть запертую на щеколду хлипкую дверь не проблема, особливо если ты полжизни только тем и занимаешься, что отпираешь чужие двери. Ни стука, ни скрипа. Только звякнет тихонько щеколда, повиснет бессильно. У человека этого одежда серая, и волос серый, и лицо будто из асфальта слепленное – только никто на это не обращает внимания, строителей ничем не удивишь. Вон, Женька-бетонщик, который раствор крутит на мешалке, он все время такой ходит, и ничего.
А Клоп спит, ничего не слышит и не видит. Серый человек обойдет вокруг его ложа, оскалит зубы. Изо рта серый пар идет, а в боку костяная рукоятка от кортика торчит.
– Вставай, Клоп.
Серый-серый, горячий пар. Клопу горячо, он открывает глаза. Темно в бытовке, окна завешены, и тень рядом с кроватью сопит.
– Зацени, как спалил ты меня, сучье вымя. Давно уже пепел один остался, а все равно жжет. Видишь, какой хожу? – Горячая ладонь касается лица Клопа, прожигает кожу, оставляет дымящийся след. – Ладно, Клоп. Вставай, потолковать нам надо…
Клоп кулем валится на пол, вскакивает…
И открывает глаза. Ф-фух. В бытовке жарко. Уже за полдень. Солнечные столбы упираются в грязный пол, кружится мелкая пыль. На стройке свистит кран, хрустит раствором бетономешалка, слышны голоса.
Он садится на стул, сидит, мнет руками лицо, как будто хочет выдавить, выжать прочь остатки сна. Потом широко зевает и замирает на месте, уставившись взглядом в пол.
Пока дошел до «Гиппера», оклемался. Там купил жратвы, сел в палатке «Мельника», взял пива, спокойно позавтракал. Можно сказать, он привык к своей новой жизни, частью которой были ночные кошмары и постоянная ломота в костях. Ничего, вон, солнышко греет в спину, кругом живые люди, обычные лохи из спального района, многие из них такие же помятые, как он сам… Он здесь как старая щука на отдыхе в карасином садке, и что-то менять ему пока что неинтересно.
Он окончательно решил, что на Лиса больше работать не станет. Пусть обходится без него, такой хитрожопый. И сам он тоже обойдется как-нибудь, здоровее будет.
– Здоровее буду, – повторил он вслух, втянул в себя остатки пива и со стуком поставил бокал на стол.
– Твою мать, Клоп?! – послышался чей-то голос рядом.
На пороге палатки стоял коренастый крепыш с круглой нахальной мордой и синими от наколок руками. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: это не местный карась.
