Атта-Ури заметил неладное и озабоченно поинтересовался:
— Что с тобою, юная жрица? Ты побелела, аки молоко!
— Зачем… — просипела Арчита, хватаясь за грудь у основании шеи, — зачем так…
Старец заметил краем глаза плетущуюся рабыню. Та, шатаясь и с трудом волоча ноги, медленно шла ко входу в жилище старейшины. Улыбка на губах Атта-Ури померкла, однако не исчезла совсем. Казалось, в этом мире не существует того, что способно стереть ее окончательно.
— Прогневала старейшину нашего, — тихо изрек он, — вот и карает ее господин.
— Но зачем такая жестокость? — с болью во взоре посмотрела на старика Арчита. Ее лицо скривила гримаса отчаяния. — Даже если она рабыня?
— Разве там, откуда родом ты, юная жрица, с рабами не обращаются подобно? — ответил вопросом на вопрос старик.
— Нет.
Девушка по-прежнему пыталась унять сердцебиение. Она шумно втягивала носом воздух и выдыхала ртом.
— Сколько земель, столько нравов, — с видом мудреца изрек Атта-Ури, — и в каждом краю законы свои.
Жрица не ответила. Она отрешенно смотрела перед собой, пытаясь взять себя в руки. Образ несчастной рабыни, над которой издевается хозяин, надолго впечатался в память.
Видя, что Арчита никак не реагирует, смотритель животных, со вздохом, продолжил:
— Он может делать с ней все, что пожелает, юная жрица, — Атта-Ури поклонился, — старейшина для нее пастух, а она — его заблудшая овца.
Девушку передернуло. Ей начинало казаться, что это место… эти люди… все они медленно, но неумолимо разрушают ее разум. С каждой секундой, проведенной здесь, она чувствовала себя все хуже и хуже. Будто кто-то незримый высасывал все жизненные соки. Как странник, изнывающий от жажды, не оставляет и капли влаги в спелой дыне.
Смотритель животных тем временем продолжил:
— Но милость нашего старейшины, господина Унташа-Сарру, несравнима. Она подобна божьей — такая же глубокая и великодушная. Он прощал Урутук не раз… простил тогда… уверен, простит и сейчас, — Атта-Ури проследил, как несчастная скрывается в сумраке дома. — Ведь смерть их ребенка…
— Что?! — выдохнула Арчита и во все глаза уставилась на старца.
Атта-Ури улыбнулся чуть шире. И эта улыбка была печальной.
— Не рассказывал, видать, тебе наш господин. Урутук не токма рабыня ему, но и супруга.
Часть II. Искупление. Глава 1
Он сделан Ахриманом
Сильнейшим быть во лжи
На гибель всего мира,
Всех праведных существ.
Авеста
Девушка смотрела на смотрителя животных, словно на умалишенного. Ее зрачки расширились, рот приоткрылся. Дыхание перехватило.
— С… с… супруга? — пролепетала Арчита.
— О, да, юная жрица, — поклонился Атта-Ури, — она супруга нашего великодушного старейшины.
«Супруга… великодушного… старейшины».
Эти речи никак не укладывались у нее в голове. Великодушный старейшина. Сие слово последнее из известных, кое можно использовать в отношении к этому деспотичному выродку. Супруга… какой уважающий себя муж будет так относиться к собственной супруге?
«Богохульник. Поганый выродок! И единственный человек на свете, которого Унташ уважает, это он сам. Как… как такое возможно?!».
— От… от чего он погиб? — оправилась от шока жрица.
— О, Арчита, — извиняющимся тоном ответил старец, — если сам старейшина не поведал тебе сию историю горькую, то сомневаюсь, что в праве распускать я свой язык.
Тем временем беседа Унташа с мужчинами завершилась, и все трое направились к месту, где она стояла. Девушка видела, как оба представителя селения изучают ее пристальными взглядами. Общинник — с долей неодобрения и осторожностью. Торговец — с предвкушением грядущей наживы. Последний нравился жрице все меньше и меньше. Упитанный купец слишком сильно напоминал старейшину. Особенно своим алчным взглядом и кривой усмешкой на пухлых губах.
— Прекрасная Арчита, — проговорил Унташ, — позволь представить моих подданных, — широким жестом он указал на подошедших вместе с ним, — староста общины Суприри и мой главный поверенный в торговых делах Шилхаха.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Рад встрече, госпожа, — ровным тоном молвил староста и, прижав правую ладонь к сердцу, отвесил поклон. Вежливый и сдержанный. — Да благословят тебя боги.
— И тебя, Суприри, — кашлянув, выдавила Арчита.
Слова давались ей с трудом. Каждое мгновение, проведенное здесь, таило в себе опасность нового удара. И любой из них готов был выбить почву из-под ног. Собрав остатки воли в кулак, девушка постаралась придумать, как ей сообщить о смерти жрецов общиннику, не навлекая подозрений Унташа, но ее сбил с мысли голос торговца. Скрипучий и резкий, он бил по ушам так, словно рядом кто-то царапал ножом по металлу.
— Надеюсь, боги примут правильное решение, и нам достанутся горы лазурита.
— Мы скоро узнаем это, дорогой Шилхаха, — сказал Унташ и взглянул на Арчиту, — прекрасная жрица здесь именно за этим.
— Так не будем же тянуть время, как бабка пряжу на рынке, — проскрежетал торговец.
Девушка с трудом удержалась, чтобы не поморщиться от отвращения. Затем она невольно скосила взгляд вниз, на руки Шилхахи. Тот продолжал держать их перед собой и тереть холеные ладони друг о друга, издавая неприятный шаркающий звук.
Шварк-шварк, шварк-шварк.
Внутри жрица вся похолодела. Мысленно она вновь вернулась к событиям этой ночи. Когда шла по коридору в сторону таинственного свечения. Именно тогда она услышала странный звук, доносившийся из кухни дома старейшины. Точь-в-точь такой же, какой издавали сейчас руки торговца…
«Шварк-шварк… шварк-шварк… шварк-шварк…».
А потом она увидела ее…
На этот раз Арчита не сдержалась, ее передернуло.
Это заметил Суприри:
— С тобой все нормально, жрица? Выглядишь больной.
Она увидела, как Унташ пристально смотрит на нее и натянуто улыбнулась:
— Благодарю, староста, все хорошо. Просто немного холодно и плохо спала.
Тот слегка нахмурился. Морщины на широком лбу стали глубже, а брови еще плотнее сошлись на переносице. Арчита с трудом сдерживала отчаянный порыв выкрикнуть ему правду в лицо.
Наконец, тот молча кивнул и отвернулся. Однако в последний миг девушке почудилось, что в глазах Суприри мелькнул огонек. Но суть его осталась неизвестной. Да и был ли он вообще? Возможно, то лишь плод уставшего разума и разыгравшегося воображения.
Позади раздалось громкое мычание и тихий стук колес по грунту. Обернувшись, жрица увидела, что по проходу между хлевом и домом старейшины к ним приближается крупная повозка из обожженной глины. В нее были запряжены два черных быка. Белые рога ярко выделялись на фоне темной шерсти, а глаза с вытянутых морд сурово смотрели перед собой. Наступающие животные виделись Арчите вестниками беды. Беды, которая неумолимо должна наступить. Было в облике быков нечто жуткое и отталкивающее. То ли цвет… то ли выражение глаз.
«Это всего лишь быки… это всего лишь быки».
Жрица невольно отступила, когда повозка приблизилась ко аходу в дом. Она не сразу заметила, что ей управляет еще один воин. Такой же мрачный и молчаливый, как и остальные. Проехав еще немного, он остановил животных и спрыгнул на землю, освобождая место на широкой скамье. Один из быков обернулся и взглянул Арчите в глаза. Та спешно отвела взгляд. Словно зверь был порождением Тьмы. Прикрыв веки, она мысленно вознесла молитву Богине-матери и попросила даровать ей сил.
— Не станем же понапрасну терять время, — услышала она холодный голос Унташа и открыла глаза, — отправляемся к пещере. Прекрасная Арчита явит нам волю богов.
— Мне нужны мои вещи для обряда, — напомнила девушка.
Старейшина ухмыльнулся и кивнул в сторону повозки:
— Они уже там, жрица. Не стоит думать, что мои уши залиты свинцом.
Суприри нахмурился еще сильнее, однако смолчал.
— О, да благословят боги путь наш! — воскликнул Атта-Ури, воздевая руки к небу. — Пусть он будет таким же гладким, как шерсть быков этих!
