Обрадованный тем, что она поняла его мысль, Ричард кивнул.
— Очень трудно.
— Но ты можешь это сделать, Ричард. У тебя есть все, талант, знания, для того, чтобы стать таким же прекрасным специалистом, как твой отец.
Трогательная вера в него Одри вызвала на Лице Ричарда грустную улыбку.
— Спасибо, Одри, но я никогда не смогу стать таким, как он.
— Но зачем тебе становиться таким, как твой отец? Ты — это ты.
— Дело не в этом. У нас с отцом принципиально разные стили работы. Я не люблю работать в команде, я одинокий волк. А отец… — Ричард махнул рукой.
Он не стал добавлять, что отец хочет видеть в нем копию себя самого и разочаруется, увидев, что сын придерживается других методов работы.
— Ричард, так ты уже решил, будешь ли ты работать вместе с отцом?
— Я сказал ему, что подумаю об этом.
— А ты сам хочешь?
— Нет.
Одри бросила на него удивленный взгляд и нахмурилась. Она не понимала: если Ричард не хочет переходить к отцу, зачем он обещал подумать об этом? Почему бы не сказать отцу правду? Но Одри не решилась задавать Ричарду эти вопросы, она видела, что ему и без того нелегко.
Ричард наклонился и поднял небольшой камень. Размахнувшись, он закинул его в воду и замер. Одри осторожно тронула его за плечо.
— Я уверена, что ты примешь правильное решение. Ты всегда принимаешь верные решения.
Эти простые слова тронули Ричарда. Непоколебимая вера Одри в него заставляла Ричарда поверить в себя. Ему захотелось обнять Одри и прижать к себе. Но, разумеется, Ричард не сделал этого. Он поднял еще один камешек и размахнулся.
— Можно мне попробовать? — спросила Одри.
Забрав у него камень, она неловко замахнулась и бросила его — он даже не долетел до воды и шлепнулся на сырой песок.
— Да-а, — разочарованно протянула Одри.
— Пустяки, — беззаботно отозвался Ричард. — Просто ты немного вышла из формы.
— Да уж! — фыркнула Одри.
— Я не это имел в виду, — смутился Ричард, но рассмеялся вслед за ней.
Смех Одри звенел в чистом вечернем, воздухе, и от этого звука на душе становилось легко. Недавние грустные размышления об отношениях с отцом куда-то отступили. Ричард сам не понял, как оказался рядом с Одри. Может, оттого, что он рассказал ей о том, о чем ни с кем никогда не говорил — об истинных причинах своего нежелания работать под руководством отца, он ощутил тесную внутреннюю связь с Одри, и неведомая сила толкнула его к ней.
Стоя так близко к Одри, что непокорные пряди ее волос, повинуясь дуновениям прохладного речного ветерка, касались его лица, Ричард подумал о том, что, похоже, он сейчас переступает грань дружеских отношений.
— Одри…
Он смотрел на ее лицо, омытое неверным светом последнего закатного луча солнца.
Не найдя нужных слов — да и нужны ли были слова? — Ричард осторожно положил слегка дрожащую от волнения и сопричастности к чуду руку на живот Одри. Он не почувствовал ожидаемого смущения или неловкости — только умиротворение и счастье.
— У тебя внутри — настоящее чудо, — благоговейным полушепотом сказал он.
Закатное солнце окуналось в воду — уже видна была лишь оранжевая макушка, ленивые волны с тихим плеском набегали на берег, а Ричард и Одри все стояли, думая о маленьком человечке, который через Несколько месяцев увидит этот мир — и оранжевое закатное солнце, и море, и много всего другого.
Сейчас Ричард стыдился своих недавних мыслей о возможной лживости Одри. Конечно, она отказывается говорить правду о своем положении родным — но разве это не ложь во спасение? Она бережет их, только и всего.
Одри накрыла его руку маленькой прохладной ладошкой, и от этого прикосновения сердце Ричарда застучало, гулко отдаваясь в висках. На какой-то миг — настолько краткий, что Ричард потом сам не мог поверить, что подобное пришло ему в голову, — он вообразил, что эта женщина его жена, а ребенок, которого она носит, — его ребенок. В этот миг Ричард чувствовал себя их защитником, и это было счастье.
В любом случае, Одри нуждалась в помощи и поддержке Ричарда. Это было ново для него — никто и никогда так сильно не нуждался в его помощи. Семья Ричарда состояла сплошь из людей, уверенных в себе и привыкших обходиться без посторонней помощи, да Ричард и сам был таким. Только сейчас он понял, как это важно — быть кому-то нужным, необходимым.
Они продолжали стоять на берегу, объединенные общим чудом, и внезапно Ричард почувствовал невероятное облегчение — в его душе раскрылась какая-то маленькая дверца, за которой он вот уже несколько лет хранил свои тайны, которые не поверял никому — об отце, о Николь, о своем беспросветном одиночестве. Ричард понял, что сейчас поцелует Одри.
Их взгляды встретились. Заглянув в глаза Одри, Ричард увидел — она все поняла. Не нужно было слов — Одри поняла, что он хочет поцеловать ее, ответ Ричард прочел в ее глазах. Ричард протянул руку к ее волосам…
И вдруг перед его мысленным взором предстала Николь — она насмешливо смотрела на него, словно спрашивая: неужели ты уже забыл меня?
Нет, я ничего не забыл, ответил ей Ричард. Я не забыл, как любил тебя и как ты предала меня.
Так с чего ты решил, что эта женщина, что сейчас стоит перед тобой, — другая?
Она совсем не похожа на тебя, Николь, продолжал Ричард свой внутренний диалог и сам себе отвечал: да, Николь — высокая блондинка, Одри — миниатюрная и рыжеволосая, но разве во внешности дело? Одри заставила меня испытать чувства, которые я не имею права испытывать, чувства, с которыми я покончил раз и навсегда из-за Николь.
Медленно, словно борясь с собой, Ричард отнял руку от волос Одри и сделал шаг назад.
10
Одри безостановочно зевала, откинувшись на мягкую кожаную спинку сиденья в машине Ричарда — они возвращались в Лондон. Она не могла отделаться от странного ощущения — вечером на пляже между ней и Ричардом явно что-то произошло. Тогда Одри на мгновение показалось, что Ричард хочет поцеловать ее. Теперь Одри была склонна приписать это своей фантазии — сказались романтичные сумерки, шепот волн.
За последние несколько дней Ричард Андервуд стал значить для Одри слишком много, и она не могла сопротивляться этому. Конечно, Ричард великодушен и добр — но дело было не только в этом. Каждый раз, когда видела Ричарда, Одри обмирала — во рту пересыхало, сердце начинало колотиться.
Выходные, проведенные с Ричардом в доме его родителей, открыли Одри глаза — ей пришлось признаться себе, что Ричард Андервуд нравится ей не только как отзывчивый человек, бескорыстно предложивший свою помощь, и не только как друг. Одри — маленькой, беременной, толстой неудачнице — Ричард Андервуд нравился еще и как мужчина.
