ЦЫЦЫН. Ухаживаю.
КСЕНИЯ. Сдурел, да? Девок мало в городе? (Вырывается из его объятий.) Вон у меня таджичка есть… Ух! Такая (щелкает пальцами) грациозная (отстукивает каблуками какой-то испанский ритм). А из глаз — как из огнемета, пщ-щ-щ… (Берет со столика зажигалки, показывает.)
ЦЫЦЫН (задумчиво). Мне теперь статус нужен. (Наваливается на Ксению сзади, задирает ей юбку.)
КСЕНИЯ. Статус! (Хохочет.) Статус! Ладно, сокол ясный, будет тебе — статус!
Любовь длится очень недолго. Ксения, хохоча, выскакивает на середину комнаты, поправляет одежду. Скоро возвращается Цыцын.
КСЕНИЯ. Где тебя учили ухаживать, Пашенька?
ЦЫЦЫН. Где-где… В училище танковом. (Задумчиво.) Женщины любят силу.
2. Офицеры пьют стоя
КСЕНИЯ. Так, Павел Андреевич. Пошептаться нам надо.
ЦЫЦЫН (принимает государственный вид). Давай, Ксения Николаевна, порешаем вопросы.
КСЕНИЯ (достает бумаги). Городу нужна часовня.
ЦЫЦЫН. Допустим.
КСЕНИЯ. Планы с духовной властью, считай, согласованы. Дело за малым — земля.
ЦЫЦЫН (вопросительно глядя на Ксению). Предложения?
КСЕНИЯ. У меня сосед на пятнадцати сотках жирует.
Практически в центре города.
ЦЫЦЫН (внезапно). А он ничего, вроде. Кристинка моя у него. (Ухмыляется.) Живет, как это… птичка.
КСЕНИЯ. Ага, птичка. Небесная.
ЦЫЦЫН (перебирает бумаги на столе). И потом — программа: духовное возрождение, славянская письменность, как там?
КСЕНИЯ. С каких пор мы стали разбираться в письменности, Павел? Муниципальное жилье дадим твоей птичке.
ЦЫЦЫН (мотает головой). Не вижу, Ксения Николаевна, этой, логистики.
КСЕНИЯ. До тебя, Паландреич, доходит, как до жирафа.
ЦЫЦЫН (обиженно). Да, я простой человек.
КСЕНИЯ (вздыхает). Знаем… Внук солдата. За жирафа обиделся? Да тебе любое сравнение с жирафом… Поговори с кем надо. Помнишь, на той неделе…
ЦЫЦЫН. Извини меня, Ксения Николаевна, та неделя — это та неделя, а эта неделя — это эта неделя.
КСЕНИЯ. Ты где такого набрался?
ЦЫЦЫН (пожимает плечами). В области.
КСЕНИЯ. Ну да, ты теперь в области бываешь. (Разводит руками.) Надеялась, ты мужчина. Край какой-то. Тупик. Хоть знаешь, что такое часовня, Паша? Думаешь, время узнавать?
ЦЫЦЫН. Лучше боулинг. Боулинг, я считаю, будет более востребован.
КСЕНИЯ. Да пошел ты со своим боулингом! Паша, пойми, ты теперь человек государственный!
ЦЫЦЫН. Государство, Ксения Николаевна, — понятие относительное.
Пауза.
КСЕНИЯ (с внезапным вдохновением). А у него знаешь, какие дела творятся? (Что-то шепчет Цыцыну на ухо.) Вот так. Чирикает птичка. Почирикает, почирикает и нагадит. (Еще шепчет.) Гнездо разврата. Птичка… За дочь не страшно? Хочешь, чтобы она… Чтобы и она?.. (Достает платок, подносит к глазам.)
ЦЫЦЫН (мрачно). Ладно, разберемся с этим чмо. Разрулим ситуацию. Готовь решение! Только чтоб все по закону! Время сейчас, сама знаешь. (Достает рюмки и коньяк, наливает.) Давай по маленькой, Ксения Николаевна, с наступающим. Здоровья тебе, сил, удачи! (Встает.) Офицеры пьют стоя.
КСЕНИЯ (в сторону). Господи, блин, достал.
Сцена восьмая
Река
1. Все перемелется
Берег замерзшей реки. Учитель и О. Александр улыбаются солнышку и друг другу, не могут начать разговор. Неподалеку из окна школы слышатся звуки застолья. Директор Пахомова предлагает: «Ну что, девочки, споемте?» Мужской голос: «А я спрашиваю, какой диаметр у Земли? Не знаешь? Плохо. Земля — наша мать, надо знать ее диаметр», — и смех.
УЧИТЕЛЬ. Ночи теплые, а лед стоит…
Пауза.
О. АЛЕКСАНДР. Пришли ледоход посмотреть?
УЧИТЕЛЬ (кивает, улыбается). А у вас уже служба закончилась? Народ был? Вы простите меня, совершенно не знаю, как принято…
Священник жестами успокаивает Учителя.
О. АЛЕКСАНДР. Я и сам тоже… За много лет не привык… Когда руку целуют и… вообще… А народ… нет, ни одного человека. Но я даже люблю… В пустом храме…
УЧИТЕЛЬ. «Ключ ржавый поверну в затворе / И в алом от зари притворе / Свою обедню отслужу».
О. АЛЕКСАНДР. Что это?
УЧИТЕЛЬ. «Возмездие», Блок.
Священник пожимает плечами. Пауза. Видно, что его что-то мучает.
О. АЛЕКСАНДР. Я… вероятно… не имею права… Хотя тут не то чтобы тайна исповеди. (Вдруг испугавшись.) Тайну исповеди я никогда не нарушу. Но… среди наших прихожан есть, знаете, разные люди. Вы… осторожнее. Какие-то нестроения у вас…
УЧИТЕЛЬ (мягко). Отец Александр, вы хотите меня предупредить? Насчет соседки?
Священник кивает.
О, да знаю я, знаю! Ничего страшного, да… Не любит она меня, да и не за что! Но ведь и мне ее любить трудно. Более того, совершенно не получается! И еще больше — я даже не уверен, что хочу, чтобы получалось! И все равно — спасибо!
О. АЛЕКСАНДР (ему явно легче). Вот видите, я как будто исповедался вам. (Смущенно улыбается.) А там уж, конечно, как Господь управит.
УЧИТЕЛЬ. Господь управит… Думаете, Он — правит?
О. АЛЕКСАНДР (пожимает плечами). Что я могу знать?.. Я не знаю…
УЧИТЕЛЬ. Зачем тогда вы… мы… к Нему обращаемся?
О. АЛЕКСАНДР (слабо улыбаясь). Но это же… так естественно.
Пауза.
УЧИТЕЛЬ. А вон и Ксения Николаевна идет! Во-он, видите, у суда.
Священник пугается и отворачивается.
Что вы, Отец Александр! Они же совершенно не ведают, что творят! Ой, простите!.. Не бойтесь вы их! То есть все мы, разумеется, боимся…
О. АЛЕКСАНДР. (почти с неприязнью). Да вы, мне кажется, ничего не боитесь!
УЧИТЕЛЬ. Нет же, боюсь, боюсь. И их боюсь, и многого, очень часто, хорошего даже, боюсь… И смерти…
О. АЛЕКСАНДР (задумывается). Душа боится смерти… Нет, смерти бояться не надо… Мы должны ждать ее — как юноша ждет невесту… Ждать, что откроется дверь…
УЧИТЕЛЬ. Не получается, нет…
О. АЛЕКСАНДР. Вы гордый… (Неожиданно активно.) А были бы не такой гордый, поговорили бы с Павлом Андреевичем. Вы же, мне кажется, отроковицу Христину, дочь его, учите.
УЧИТЕЛЬ. Ого, батюшка, вам и это известно!
О. АЛЕКСАНДР. Приходится, сами понимаете, с людьми… Мы же от них зависим. Ксения Николаевна откуда идет? Из администрации, от Павла Андреевича. И вы бы сходили, поговорили о его дочери и… заодно… так. А куда идет Ксения Николаевна? В суд. А зачем?
УЧИТЕЛЬ. Не знаю, Отец Александр, не знаю.
О. АЛЕКСАНДР. Жалко… Ведь вы образованный человек, должны понимать, как что устроено, знать… всякие механизмы.
УЧИТЕЛЬ (после размышления). Отец Александр, может, и существуют какие-то механизмы, но, в самом деле, я их не знаю и, пожалуй что, не хочу знать. Не буду я ни в чем разбираться, вы уж простите. И начальство наше… Вероятно, неплохие люди, по-своему, но — другие.
О. АЛЕКСАНДР. Другие?! (Испуганно.) Нет никаких других! Люди слабые, грешные, от них же первый есмь аз. Но хотят быть хорошими, полагать о себе хорошо… Надо войти и в их положение… (Внезапно.) Дом ваш могут разрушить.
УЧИТЕЛЬ. Нет, что вы! Не такие они злодеи… (Задумывается.) Но если и правда — дом, то… нет, к Цыцыну не пойду! Простите.
О. АЛЕКСАНДР (пожимает плечами). Я — что?.. Но вам-то ведь… нужен дом.
УЧИТЕЛЬ. Дом? Да. Я люблю свой дом.
Большая неловкая пауза. Священник находится первым.
О. АЛЕКСАНДР. Скажите, а отчего река не замерзает целиком, почему подо льдом вода?
УЧИТЕЛЬ. О, вот это интересно! Дело в том, что в отличие от других веществ вода имеет наибольшую плотность не в точке замерзания, не при нуле, да? а при плюс четырех. И поэтому, когда вода остывает до нуля, то она не спускается вниз. Сверху образуется лед, а под ним остается вода, и в ней можно жить. Вот такое чудесное свойство. А иначе реки бы полностью промерзали, и жизнь бы в них прекратилась.
Священник улыбается, качает головой.
О. АЛЕКСАНДР. Чудо… Речка, небо… солнышко… они пребудут… А это (показывает рукой на город) — пройдет. Все пройдет, перемелется. И мы, и все остальное… До меня в нашем храме служили два иерея Александра, и после меня будут еще Александры, Иоанны, Николаи, Тихоны…
УЧИТЕЛЬ (улыбается, пожимает плечами). Я пойду!
