— Вы счастливый человек, — вздыхал получивший информацию, — у вас есть время читать.
А на следующий день в печати появлялась статья, в лучшем случае начиналась дискуссия о пробелах монографии Ландау.
Дзевановский чувствовал себя в кругу членов «Колхиды» вполне хорошо и не соглашался с Щедронем, что это название должно быть осовременено и носить имя губернии Кутайской.
— Следует уважать номенклатуру географии, — говорил Щедронь, потирая руки.
В кофейне «Мазовецкая» Щедронь бывал редко. О каждом из ее завсегдатаев он мог сказать что-то язвительное. Шавловского называл Орфеем и предсказывал, что тот будет растерзан менадами, разумеется, с Вандой во главе.
Марьян находил, однако, в «Колхиде» интересное общество и скучал здесь лишь тогда, когда темой споров становились какие-нибудь личные разборки, кулуарные приемы и планы реального действия. Об этом, правда, говорили нечасто.
В тот день на повестке дня была статья Ванды о наследии вранья, в связи с чем говорил Шавловский. И конечно же, о себе. Он цветисто расписывал свои встречи с разными известностями еще тридцать лет назад.
— Не придет ли твоя сестра? — спросил Дзевановский, наклоняясь к Ванде.
— Анна! — удивилась она.
— Да.
— Понравилась тебе?
— Не знаю, — пожал он плечами.
Ванда мельком взглянула на него, закурила и спросила:
— Ты же не считаешь, что я хочу ввести ее сюда?.. Если, однако, тебя интересует… Нет ничего проще, чем позвонить ей. Она живет у моей матери, найдешь номер в каталоге.
— Это ревность? — скривился Марьян.
Ванда взорвалась тихим смехом:
— Ну уж нет, нет, мой дорогой. Я только не могу понять, что тебя заинтересовало в Анне? Красота?
— Не знаю, — повторил он безразлично. — Если ты не хочешь, я могу вообще не встречаться с ней. Мне все равно.
К столику подошли еще несколько человек, и они вынуждены были прервать разговор, что Дзевановского как раз устраивало. Он не терпел конфликтов с кем бы то ни было, а особенно с Вандой, и решил больше не возвращаться к вопросу, который вносил некоторое волнение в их отношения. Поэтому ни в тот день, ни на следующий они не вспоминали Анну. Ванда, правда, пыталась несколько раз коснуться этой темы, но, поскольку это происходило в присутствии Щедроня или Шавловского, Марьян мог не реагировать.
Однажды они встретили в театре Жермену. Марьян ее мало знал и не любил. Она действовала ему на нервы. Жермена была олицетворением постоянного движения, скорости, погони. За пять минут она успела рассказать, что за бесценок купила шиншилловое манто, что у какого-то боксера, с которым она ехала, сломалось рулевое управление под Меховом, что будет сниматься в фильме, потому что хочет проверить, фотогенична ли, что пани Ельска-Шерманова избрана делегатом в Амстердам, что последний матч в Праге закончился поражением «Полонии», потому что Цибух-второй вывихнул ногу и его заменил Пискальчик, тот, который купил красный «Фиат» у Поженковского, что она разводится с Кубой и что после спектакля они идут танцевать с боксером, страшно милым парнем, и с Анной, за которой они должны зайти на Польную, так как она еще в «Адрии» никогда не была.
— А может, и вы бы выбрались? — закончила она свою тираду.
Ванда посмотрела на Марьяна, хотя тот еще до того, как сообразил, что у него нет денег, сказал, что не пойдет. Отрицательное решение было для него всегда легче и проще позитивного. Кроме того, он весь вечер не мог забыть об Анне и поэтому был зол на Жермену.
— Твоя невестка, — сказал он Ванде, — представляет собой яркий пример доказательства бесцельности жизни. Ты только подумай, в каком темпе вращается она среди событий и зачем это делает. Жук в закрытой коробке.
— Я так не думаю, — возразила Ванда. — Жермена получает максимум удовольствия от жизни. Она пьет ее залпом. А если речь идет о темпе, то это вопрос темперамента. Область пристрастий каждый выбирает по своему желанию. Ты ведь сам в какой-то степени эпикуреец.
— Но у нее это не эпикурейство! Это — гедонизм, диктатура накожника.
— Каждый может поддаться подобной диктатуре.
— Если бы я умел подражать Шавловскому, то сказал бы: неправда! Пол! Комплексы! Фрейд! А остальное — стечение обстоятельств. Жермена права: не стоит сражаться с тем, что является нашей сущностью! Будто где-нибудь записано, что следует преодолевать, не так ли?
Ванда с усмешкой присматривалась к его усилиям подражать Бернарду. Она ведь сама исповедовала и пропагандировала эти взгляды, хотя ей очень понравилась пародия Марьяна.
— В заключение Бернард добавил бы, — подсказала она, — что нужно слушать Оскара Уайльда: лучший способ избавиться от соблазнов — это подчиниться им.
— Да, — согласился Дзевановский, — только он приписал бы эту мысль кому-нибудь другому, ну, например… Толстому или Савонароле…
Они оба рассмеялись.
После спектакля он проводил Ванду и, возвращаясь домой, вспомнил, что в «Адрии» может встретить Анну. У него в кармане было всего несколько злотых, и все-таки этого должно было хватить. Не раздумывая больше, он вошел.
Он еще издали заметил столик, за которым сидела она. Одна. Боксер танцевал с Жерменой. Возможно, он ушел бы и на этот раз, но Анна заметила его и кивнула головой.
Он прошел между столиками и поцеловал поданную ему руку.
— Я проходил мимо и как-то… — попытался объяснить он.
— Но это же замечательно, я очень рада, — она указала ему стул.
— Вы рады?
— А почему бы нет?! — рассмеялась она. — Прибыл еще один партнер. Разве это не достаточный повод для радости?
— Я не танцую.
— Не любите?
— Не умею.
— Жаль, — вздохнула она.
— Значит, радость была преждевременной, — пошутил он, хотя ему стало грустно.
— Неважно, — возразила она, — мне все равно приятно, я ведь давно вас не видела. Правда, несколько дней назад я видела вас на улице. Вы стояли у витрины ювелирного магазина и были так увлечены, что не заметили меня.
