правда и благоразумие. Учение есть благоразумие, оно просвещает очи сердечные, опаляя неистовство само-хотных стремлений… ученые очи просвещают всякого идущего к добродетели, и праведный язык влечет к спасению!"
Здесь Хворостинин обрывает свои мечты и вспоминает о множестве просвещенных мучеников. И в России „мы или муками, или не муками от владык страдаем, бедствуем, насилуемы бываем, не по истине бываем возвышены, не по истине изгнаны и оскорблены". Что ж, заключает писатель, „желая воздаяние от Бога принять, будем принимать бьющего, как милующего, и поносящего, как хвалящего". Этими словами, прежде обращавшимися Хворостининым к тени патриарха Гермогена, князь еще раз указывает нам, что пишет не просто предисловие, а обоснование своей позиции в конфликте с церковной властью.
Легко представить себе, что, открыто излагая свою позицию перед судилищем, перед патриархом Филаретом, который даже „божественное писание отчасти разумел", литератор предопределял свой приговор. Ученый - значит, еретик! Читает латинские книги - значит, изменил своей вере! - считали судьи. Поистине права народная мудрость: „Тяжел камень, и песок тяжек, но гнев дурака тяжелее обоих". Хуже того, Хворостинин не сдавался и не спешил покаяться. В заточении он пишет знаменитое „Изложение на еретики злохульни-ки", формально направленное против папского престола, в действительности же обличающее общие пороки христианской церкви [12]. Из него мы подробнее узнаем, какие слова бросил Иван Андреевич в лицо своим обвинителям на освященном соборе в Москве.
„Изложение" опиралось на источник - южнорусский стихотворный полемический трактат, ныне известный ученым в двух редакциях. Но труд Хворостинина - не перевод, как считалось. Прежде всего, он почти на треть обширнее, а то, что было взято из источника, сильно переделано. Лишь немногие строки украинского трактата использованы в оригинале: остальные имеют значительные изменения, отражающие и поэтические пристрастия русского литератора, и его идейную позицию. Она для нас наиболее интересна, хотя нельзя не отметить, что как поэт Хворостинин стоял у истоков русской стихотворной культуры, а его поэма - крупнейшее из ранних отечественных стихотворных произведений, новаторское по форме стиха [13].
Сочинение Хворостинина подписано, причем, во избежание утраты имени автора, он несколько раз назвал себя в акростихах (когда текст читается по первым буквам строк). Автор сознательно отказался от свойственной древнерусской литературе анонимности, ибо излагал личные взгляды, защищал собственную позицию.,,Огнепальная погружает меня жития сего волна!" - писал Иван Андреевич, продолжая все же бороться за познанные им истины.
Не раз подчеркивая свою идейную связь с христианскими святыми, стихотворец сравнивает с их мучениями свои муки:
Муками и злыми томлениями осудили И воинов множество на мя вооружили. Велика была гнева их волна, Я обличитель был ереси их издавна И хотел нечто оставить народу, Христианскому священному роду… Простер руку мою на спасение, На еретическое известное потребление, И вместо чернил были мне слезы, Ибо закован был того ради в железы. В темницах пробыл много, Время там был долго*.
* Напомню, что в трудных для понимания местах цитаты мной адаптированы. - А. Б.
Между тем стихотворец не был преступником:
Я избегал неправедного золота
Как скверного поганого болота.
Скрывался от крамольной злости,
Не простер ей на писание трости.
В полконачалии не показал спины врагам,
Не сотворил обмана своим друзьям.
Время печально было когда -
Уповал на Сердцевидца всегда.
Но было в Хворостинине нечто, обрекавшее его на мучения:
Не привык с неучеными играть,
Ни привычек и нрава их стяжать.
Бедою многой изнемог,
И никто мне не помог,
Только один Бог,
А не народ мног.
Писал на еретиков много слогов,
За то принял много болезненных налогов.
Писанием моим многие обличились,
А на меня как еретика ополчились.
Отрывая меня от Святого писания -
То было мне от них воздаяния!
Как еретика меня осудили
И злость свою на мя вооружили.
Смотрите на наши злые нравы
И будьте душами своими здравы!
Злая ирония последнего двустишия предшествует более конкретному обвинению поэта в адрес судей, которые, по его словам, подговорили клеветать на него холопов, обещая им волю. Измена домашних холопов, наглость, с которой они оговаривали своего хозяина, возмутила князя Ивана Андреевича едва ли не больше, чем само осуждение. Люди, которым доверял стихотворец, по его словам, „разрушили души моей палаты", „осквернили проклятьем порог души". „Дивно о тех, которые им верят!" - восклицает поэт в последней строке сочинения.
Как видим, хоть Хворостинин и призывал возлюбить врагов, сам не мог удержаться в непротивлении злу. Он еще в предисловии „К читателю" внятно объясняет, кто такие его судьи и за что они обрушились на него, он сам судит высокий церковный суд и выносит ему краткий приговор: „невежды", причем злые невежды. Посмотрим, как пишет Иван Андреевич о своей жизни.
„Я, возлюбленные, желатель был любомудрых трудов издавна, многое учение прошел со старанием более сверстников моих в роде моем… того ради и беды принимая многие… На войне командовал, в полках воеводствовал, с врагами боролся. Что реку или что возглаголю? Какой не принял беды?! Но по апостола Павла словам: „беды от родственных, беды в городах", беды в наследиях, многие скорби от владык, еще большие от властей, также и от церковников неученых, зря поставленных. Как камень была утроба моя, железа крепче сердце мое, не веселило меня вино, не услаждали яства. Всякое пьянство было противно моему нраву, но видя нечестивых, истаяло сердце мое, пьянством исполненное.
Говорили со мной языком, который не принимает свойство мое, чуждо было золото и серебро желанию моему. Я не совращался с царского пути, владыкам был верен во многом и в малом, не уклонялся от них ни вправо, ни влево, не колебался в служении им и врагов их не возвеселил своей службой (довольно прозрачный намек на церковное и светское начальство, многократно менявшее позиции в Смуту)… Не умел, как некоторые, никому льстить, поэтому никому не угоден был, ибо не умел ковать ковы на братию свою православных христиан. Не прельстили меня честь и слава, не совратили меня к веселию, не хотел лишнего золота и серебра и не давал в рост серебро мое, не понуждал слуг своих мучительством жить и покушаться на чужие имения.
И что еще, безумный, скажу? Напоследок должен беды свои и сетования рассказать… Коего злого гонения не претерпел, коих напастей не испытал, коего зла не возвели на меня, коего ложного еретичества и ложных изменных малодушеств не приписали мне! Но, все это безвинно претерпевая, хотел когда нечто понять и написать от греческих
