Шейх — охотник от природы и, как и любому охотнику, ему нравится иллюзия погони. Не нужно иметь диплом психолога, чтобы догадаться об этом.
Мужчину, перед которым все заискивают, восхищает и возбуждает непокорность.
А для Сиенны подобное поведение стало не столько игрой, сколько защитой, препятствующей росту привязанности к человеку, который никогда не ответит ей взаимностью. Но сдерживать чувства не так легко, как отказываться повиноваться. Любовь похожа на солнечный свет, проникающий в темный сарай сквозь щели и трещины.
Цепочка мыслей оборвалась, когда Хашим снял с нее платье, бюстгальтер и трусики, оставив чулки и пояс. Откинувшись на подушки, девушка смотрела, как он торопливо снимает костюм, рубашку, шелковое белье — и, наконец, предстает перед ней совершенно обнаженным.
Мужчина лег рядом, и Сиенна заметила тени вокруг его глаз.
— Ты устал…
— Тогда прогони мою усталость. Ах, Сиенна — простонал он, когда та коснулась языком его живота и опустилась ниже. — Да где же ты научилась этому?
— Ты научил меня, Хашим, помнишь? Научил искусству любви.
У шейха мелькнула мысль, что, пожалуй, он слишком хорошо обучал любовницу… В постели она стала настоящей развратницей. Сиенна была всем, о чем можно только мечтать, и рано или поздно другой мужчина пожнет плоды его уроков. Возможно, очень скоро какой-нибудь незнакомец улетит с ней на седьмое небо. Губы Хашима искривились от заставшей врасплох резкой боли. Усталость, а затем сон унесли его в страну грез.
Проснувшись, он увидел Сиенну, которая лежала, опершись на локоть, с рассыпавшимися по плечам и груди распущенными волосами. В смутный момент между дремотой и пробуждением Хашим инстинктивно улыбнулся.
Сейчас он был похож на могучего льва, временно утолившего свой ненасытный аппетит. Краткое удовлетворение — и следующие за ним новые бесконечные поиски пищи.
Хашим редко озвучивал сокровенные мысли — в его положении предпочтительнее сдерживать эмоции, но иногда, после занятий любовью, ему хотелось откровенно поговорить с Сиенной. Почему все изменилось? Когда это произошло?
Привязанность, как щетина на подбородке — ты не замечаешь ее, пока не отрастет настолько, что впору отпускать бороду.
Сиенна убрала со лба прядь темных волос. Ее тело на белоснежных простынях казалось золотистым и светящимся, словно ожившая картина, написанная сочными и яркими масляными красками.
На минуту воцарилось молчание. Сиенна раздумывала: может, стоит пойти на кухню роскошного номера и приготовить ароматный жасминовый чай со льдом, который очень нравился Хашиму, или включить тихую, спокойную музыку и приготовить для него пенную ванну, а потом присоединиться — и снова заняться любовью. И снова. Ведь именно это входит в ее обязанности…
Или же стоит рискнуть и попытаться выяснить, что с ним происходит. Рискованно, шесть месяцев назад не стоило и пробовать — но разве сейчас Хашим не стал мягче? Разве загадочная и опасная натура этого мужчины не кажется порою менее властной?
— Итак, не хочешь рассказать, в чем дело, или мне лучше заняться сугубо женскими делами?
— Например?
— Ну, сам знаешь… чай, расслабляющая ванна, приятная музыка.
Улыбка смягчила суровые черты лица.
— Нет, не уходи, останься. Ты сейчас сделала самое лучшее из того, что женщина способна сделать для мужчины.
Вновь воцарилась пауза. Сиенна изо всех сил старалась не придавать особого значения услышанному. Нельзя верить словам лишь потому, что они произнесены необыкновенно нежным голосом. Он просто хвалил ее быстро растущее мастерство любовницы и, следовательно, собственное мастерство учителя — вот и все. Или же эта необычная искренность и ласка — следствие долгой разлуки. Причин могло быть сколько угодно.
С некоторых пор Сиенна научилась отказывать и настаивать на своем. Он уважал такое поведение, и она это знала. Хашим презирал страх, покорность и робость.
— Расскажешь, что происходит?
Мужчина слегка изменил положение, чтобы лучше видеть огромные миндалевидные глаза, излучающие зеленый блеск. Груди, когда-то сводившие его с ума, сейчас казались лишь частью красивого тела, однако их свежий розовый цвет напоминал Хашиму о том, чего уже не изменить. И не забыть.
— Просто устал. Ничего особенного.
Пусть частичная, но правда. В Кудаме росла оппозиция западному образу жизни: некоторые группировки требовали, чтобы шейх остепенился и беспрекословно соблюдал традиции предков. Существовало мнение, что его частые поездки за границу вредят правильному управлению государством.
И разве Сиенна не олицетворяла собой явление, столь презираемое традиционалистами Кудамы? Разве Абдул-Азиз не намекал, что подобная связь способна подорвать самую безупречную репутацию? И что все пойдет прахом, если Хашим не примет единственно правильное решение?
Шейх отлично понимал, каким будет это решение.
— Ничего особенного, — твердо повторил он.
Сиенна изо всех сил старалась скрыть разочарование. Замкнулся… Ничего не поделаешь, его право. Она посчитала своим долгом спросить, а он — отказаться отвечать. Не стоит допытываться.
И снова девушка уступила желанию любимого.
— Когда ты в последний раз отдыхал?
— Отдыхал? — переспросил Хашим, удивленный и самим вопросом, и сменой темы.
Сиенна рассмеялась, довольная, что сбила его с толку.
— Да, отдыхал. Так поступает большинство людей, если они устали и хотят расслабиться.
Хашим зажмурился.
— Не помню.
— Никаких ведерок и совочков на пляже в Испании? — поддразнила она.
— Ведерок и совочков? — он нахмурился.
— Хашим, ты что, ни разу не строил замков из песка?
Мужчина рассмеялся.
— Песка в Кудаме более чем достаточно, спастись бы от него. Тут уже не до песчаных замков.
— Трудно представить, — Сиенна прижалась к нему. — А как ты проводил время, когда был маленьким?
Он нахмурился.
— Зачем тебе знать?
На самом деле рассказывать об этом не хотелось. Но женщина не может жить одним лишь сексом, вне зависимости от статуса.
— Интересно, — настаивала она.
И Хашим невольно улыбнулся, погрузившись в воспоминания. Детство казалось сейчас невероятно далеким — однако память о нем осталась ясной.
— Обучал ловчих соколов.
— Здорово!
Хашим лениво обвел пальцем вокруг ее соска, который немедленно затвердел и набух, и почувствовал, как возвращается желание.
— Таким образом, нас учили быть мужчинами.
— И ни одной женщины?
— Ни одной.
— А твоя мать? Она не хотела присоединиться?
