Заглушаю свои мысли и чувства остатками сока и тянусь за пачкой сигарет, но чувствую, как на мою руку ложится тяжелая ладонь мужчины.
— Мишель, ты очень сильная, поверь. Я и подумать не мог, что ты столько пережила.
— Спасибо, — шепчу я, потому что мне нечего больше сказать, и следующие пару минут мы так и сидим, не убрав наши ладони друг от друга.
20 ГЛАВА
АДАМ
Наступило Рождество, и Чарльз, как принято, открыл подарок утром, даже не переодевшись, оставаясь в своей пижаме. Его настроение поднялось еще больше, когда он увидел за окном сугробы.
Праздник мы отметим у родителей, мама настаивала, отказать я не мог. Перед тем, как к ним отправиться, я решаю провести время с ребятами из группы поддержки. Мы поздравляем и делимся своими пожеланиями на новый год.
— Всем хороших праздников, — желаем мы друг другу.
Многие из группы поддержки за эти пару месяцев действительно изменились. Они вошли опустошенными, разбитыми, не знающими, что делать со своей жизнью. Сейчас их глаза светятся, в них полно жизни и уверенности в новом дне.
— Адам, постой, — кричит Рози, когда я открываю дверь машины.
Она заговорила со мной впервые после того вечера. Рози поправляет шарф и подходит к машине.
— Твоя девушка приехала? Рождество ведь.
Хмурю брови и закрываю дверь машины.
— Нет. Она в Лондоне.
Рози касается моих плеч и моментально уничтожает расстояние, как и в прошлый раз.
— Тогда это уже не отношения. — Рози обнимает меня за шею и старается искренне улыбаться.
— Рози, послушай, мне нужно идти. Счастливого Рождества. — Я убираю ее руки, двигаясь к двери, и тут слышу за спиной ее голос, похожий на нервный крик:
— Ты такой верный! А верна ли она? Может, она давно забыла о тебе и спит с другим!
Хлопаю дверью в надежде, чтобы эти слова не дошли до меня, но я отчетливо их услышал.
***
Нью-Йорк выглядит как с обложки. В принципе, так всегда происходит на новогодние праздники. Город полон разноцветных гирлянд, голосов мужчин, переодевшихся в Санта Клауса. Кучка туристов фотографирующихся на фоне огромной елки в Рокфеллерском центре на Манхеттене. Все в предвкушении праздника, улыбаются и полны счастья. Мне бы хоть долю их позитива.
Хлопаю дверью машины и, держа в руках две бутылки пива, иду к могиле. Здесь темно, в отличие от центра города. Под ботинками похрустывает снег, и наконец, добравшись до Санни, я сажусь на коленки, ставлю рядом бутылку пива и зажигаю свечку.
— Твой любимый, помнишь?
Прислоняюсь к дереву и сажусь на снег, пытаясь открыть свою бутылку.
— Ты бы наругала меня за испорченные джинсы, — смеюсь я.
На кладбище царит настоящая тишина, и порой кажется, что только здесь — возле могилы Санни — я могу быть собой, наругать себя, заплакать, накричать.
— С Рождеством, Санни… первое Рождество без тебя, — тихонько стукаюсь бутылкой об другую, представляя, что она рядом, пьет алкоголь и улыбается.
Она всегда искала счастье в мелочах, не знала своих родителей, не знала, что такое материнская любовь, но стала замечательной матерью. Санни грела душу всем своим присутствием. Она была тем самым милым ангелом и всегда им останется.
— Мама приготовила твои любимые имбирные печенья. Пыталась по твоему рецепту приготовить. — Я не прекращаю улыбаться и делаю глоток пива.
Родители боготворили Санни, любили, как свою дочку. Для них ее смерть была таким же ударом, как и для меня.
— Кстати, Чарльз ходит на футбол. Ему нравится, и он так счастлив, что повалил снег. Ты ведь знаешь, как он любит зиму.
Каждое слово выходит с огромной болью. Будто меня пырнули ножом, а это мои последние слова, выходящие с кровью на губах.
— Наш мальчик очень сильный. Он сегодня такой радостный, но я знаю, как ему не хватает тебя. Он помнит о тебе все время и всегда будет помнить, ты знаешь.
Пол бутылки выпито, а боль не уменьшилась.
— Я так запутался, Санни… Я не знаю… Я встретил девушку. Она бы тебе понравилась.
Поднимаю глаза к звездам на небесах, пытаясь остановить предательские слезы. Хотя я знаю, что если бы Санни была рядом и держала за руку, она сказала бы, что слезы — это нормально.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мишель… так ее зовут. Она очень понравилась Чарльзу. Она помогала ему с раскрасками, как ты всегда это делала ближе к вечеру, помнишь?
В ответ я ничего не слышу, меня это доводит, и я срываюсь, выпуская слезы.
— Я действительно люблю ее, но… Черт, я будто застрял в огромном лабиринте из страха и тревоги, что не знаю, как выбраться. Она уехала два месяца назад, и я без понятия, взаимны ли мои чувства к ней?
Опускаю на землю выпитую бутылку и взъерошиваю волосы руками.
— Санни, но я обещаю быть прекрасным отцом для нашего ребенка. Я знаю, ты всегда считала меня хорошим родителем, но без тебя у меня будто отрезали крылья.
Вдыхаю морозный воздух, встаю с земли, и касаюсь ее фотографии, где она, как обычно, ярко улыбается, и ощущаю ее присутствие.
— На мой последний день рождения ты попросила меня, чтобы я был счастлив. И я поклялся выполнить эту просьбу… Санни, я обещаю, что буду счастлив, буду прекрасным примером для Чарльза и ты будешь гордиться нами, обещаю. Я не подведу!
Вытираю нахлынувшие слезы и шепчу напоследок, смотря также на фотографию:
— Мы все любим тебя и никогда, Санни, никогда не забудем. Обещаю, что в новом году мы с Чарльзом поедем в Корею, ты ведь так мечтала об этом. Я осуществлю эту мечту и сделаю все, чтобы наш ребенок был счастлив и помнил тебя.
Попрощавшись, хватаю пустую бутылку, а другую оставляю нетронутой. Ведь она не моя. Сажусь в машину и, сообразив, что выпил, торчу в ней какое-то время и пишу маме, что в пробке. В ответ я узнаю, что все хорошо, в духовке готовится индейка, а Чарльз не отходит от украшенной елки.
МИШЕЛЬ
Сейчас — в Рождество — намного яснее ощущается факт, что все люди счастливее и радостнее меня. Возможно, если бы в детстве этот день был для меня настоящим праздником, я бы по другому на все это смотрела, а после всего, что пережила за два месяца, у меня ни то, что нет настроения на праздник, у меня нет сил жить.
Но это Рождество, и англичане, как и все, любят этот праздник, так что мои попытки остаться дома увенчались провалом, но на самом деле я рада. Наконец, спустя два ужасных месяца, я увидела Лондон в красивом варианте, тот Лондон, который знают все туристы.
Нил и Татья показали мне всем известный Биг-Бен, мы посетили Трафальгарскую площадь, чтобы посмотреть рождественскую елку. Нил сказал, что каждый вечер, певцы и прохожие собираются вокруг елки, чтобы спеть традиционные и более современные рождественские гимны. Также прошлись вокруг Букингемского дворца. Я надеялась, что в честь праздника Королева Елизавета выйдет к народу или помашет из окошка, но и тут Нил рассеял мои надежды. Под конец прогулки мы грелись глинтвейном, и ребята уговорили сделать пару селфи и фото возле Тауэрского моста. Я решила добавить их в инстаграм, хоть разбавила их парочкой фото, где действительно улыбаюсь.
— Готово. — Нил проводит последний раз по моему бедру, где теперь набито новое тату.
— Может, я все-же оплачу ее? После праздников я выхожу на работу и…
— Закрыли тему, — перебивает Нил, но тут же добавляет: — Но рождественский ужин был бы неплохой идеей.
Я встаю с рабочего кресла и надеваю джинсы.
— Отлично! У меня никогда не было рождественского ужина. Пойдем тогда в магазин за покупками?
Нил вздыхает, снимая перчатки. По его лицу видно, что он хочет согласиться, но что-то его останавливает.
— Прости, у меня еще два клиента. Почему-то в Рождество все хотят себе что-то да набить. Справишься с покупками сама? Я приду ближе к вечеру.
— Да, без проблем.
Укутываюсь в пальто и беру со стула шарф. Нил отдает ключи от квартиры и предлагает взять машину, но я решаюсь пройти пешком.
