– Не бойтесь, – процедил я, глядя на женщину исподлобья. – Не сбегу. Не без Акиры!
Вслух это прозвучало куда хуже, чем мне представлялось… Вот только Мэй сделала вид, что я не проронил ни слова вовсе – и просто отвернулась. Так, словно меня и не было рядом.
Вонзив ногти в мякоть ладоней, чтобы сдержать гнев, я небрежно обошёл тётю слева – искушение толкнуть её плечом было слишком велико, однако вопросительный взгляд Акеми заставил меня вспомнить о приличиях. Едва задев локоток Ямато-старшей, я по чистому наитию, ежесекундно рискуя запутаться в старых ширмах, двинулся к выходу из помещения.
И только теперь, с огромным, колоссальным запозданием – мой разум всё-таки начал освобождаться от подобия дремотной пелены. Как оказалось, последние минуты я провёл в подобии полусна – в жидкой, неуверенной иллюзии жизни, которая, казалось, закрутила меня в потоке театрального действа, чтобы теперь выбросить в холод и мрак жестокой реальности.
Я осознал всю безвыходность сложившегося положения. Всю его обречённость и странную пустоту. Ведь…. Нас тут было трое – нет, даже двое… Двое против неведомого противника, который знал эти места назубок и, вероятно, мог прятаться за каждым углом, выглядывать сквозь щели дверных проёмов и продолжать своё безмолвное наблюдение…
Быть может, Акира была уже потеряна для нас. То есть – насовсем…
От мыслей этих на душе становилось совсем скверно.
Продравшись сквозь последнюю пелену ткани – брезгливость отступила, и я просто сорвал её походя, обрушив за собой всю хлипкую конструкцию – я быстро вышел в коридор… и замер.
Тётя была права: солнце уже взошло над потерянной во времени деревней. Вот только легче от этого как будто бы не стало. Второй этаж особняка – тот, каким я запомнил его в ослабевающем свете фонаря – перестал существовать. Он оставил себе только общие очертания и главные направления, в остальном изменившись до неузнаваемости: пол под моими ногами не просто скрипел – он буквально проминался книзу, грозясь обвалиться в любое мгновение, а стены, казалось, выдержали настоящий артобстрел, так много в них было щелей и тёмных провалов. От грандиозного великолепия минувшей ночи не осталось и следа – образчик традиционного зодчества за считанные часы обратился в обычные развалины, готовые осесть под собственным весом.
– Ну что ты встал!? – грозно поинтересовалась Мэй, подходя ближе. Рука её уже легла на моё плечо, но грубого толчка не последовало. Скорее даже наоборот: вдова едва заметно подтянула меня назад, наверное, почувствовав, как сильно гуляет пол под моими ногами при каждом её движении.
– Такого не было ночью, – произнёс я, растерянно оглядываясь по сторонам. – Я уверен, что…
– Уверен?.. – произнесла вдова угрожающим шёпотом. – В чём ты вообще можешь быть уверен?! Моя дочь пропала, а ты себе позволяешь… Нет. Стоп! Хватит. Просто расходимся. Главное, смотри под ноги – ночью мы могли не замечать этого, но тут всё уже готово развалиться…
Я легонько кивнул в ответ и выскользнул в коридор. День только начался, а с меня уже было достаточно тётиных выходок… И – да, её можно было понять, но я уж точно заслуживал иного – совершенно иного! – обращения.
Внутренности особняка – я действительно начинал воспринимать его как остов какого-то исполинского создания, умершего с десяток лет назад – постепенно наполнялись утренним светом. Только этого слабого подспорья было недостаточно для того, чтобы разогнать вездесущий полумрак. Бледное сияние лилось, в основном, со стороны обращённых во внутренний двор балконов: изорванные бумажные окна почти не задерживали его и выглядели оттого ещё более жалко в своих покосившихся обветшалых рамах. Только помимо этого источника света существовал ещё и другой, совершенно для меня неожиданный. Каким-то невероятным образом солнечные лучи проникали под крышу старого здания и растекались по коридорам сквозь едва заметные слуховые окна у самого потолка – и многие из них, в чём я мог быть уверен, должны были упираться в глухие стены или выходить к соседним комнатам. Складывалось впечатление, что я до сих пор находился во сне – там, где невозможное кажется реальным, и у несущих конструкций просто не может быть толщины или физического расположения.
Подобравшись к ближайшей стене, я попробовал было подтянуться к испускающему слабые серебристые нити окошку, но сквозь прикрывающие его тоненькие деревянные рейки нельзя было различить ничего конкретного, а подтянуться выше я не мог физически: в коридоре просто не за что было уцепиться, чтобы приподнять себя над уровнем пола. И природа слухового окошка по-прежнему оставалась для меня непостижимой: возможно, за ним крылась хитроумная система зеркал, а может – сеть тайных лазов на улицу.
Оторвавшись от стены, я обернулся на удаляющийся звук шагов – Мэй только сейчас миновала перекрёсток и, похоже, проигнорировав мои изыскания, спешно устремилась в направлении, противоположном коридору с приютившей нас залой.
Я уже собирался отвернуться и пойти дальше по назначенным делам, но не смог. И более того: моё тело, до сей поры послушно исполнявшее все приказы, вдруг восстало против разума и само собой двинулось назад, к точке схождения четырёх деревянных путей.
Я, наконец, проснулся. То есть – окончательно отделался от навязчивой, рассеивавшейся всё это время полудрёмы. Всплеск адреналина, конечно, позволил мне проявить неожиданную для общей ситуации активность, но лишь теперь, оказавшись в полном одиночестве посреди огромного мёртвого дома – я очнулся окончательно и понял, на что вообще себя обрёк.
Отправить меня в заброшенную деревню?! В полном одиночестве?! Как ей вообще могло прийти это в голову?..
Тётя как будто бы хотела избавиться и от меня – позволить загадочным хозяевам этого места спокойно заполучить и вторую жертву… Это ведь… было так глупо! Любой фильм ужасов, любое произведение на схожую тему начиналось именно с разделения героев!
Кровь прилила к моему лицу, принялась активно пульсировать в висках… А ноги… Ноги всё уверенней несли всё остальное тело в сторону перекрёстка. Ещё немного, и я мог бы повернуть налево, последовать за Мэй и её второй дочерью – которая, к слову, по-прежнему была невредима и, наверное, тоже заслуживала спасения. Как и все мы! Разве её жизнь… разве… моя жизнь… была равноценна жизни Акиры?.. Которая, быть может, уже была потеряна безвозвратно?!
Или же за всем этим стоял какой-то нелепый размен?.. И тётя хотела принести меня в жертву, надеясь, что сможет получить вторую дочь живой и невредимой?..
Или… быть может…
Шаг мой начал замедляться.
Быть может, изнурённая женщина просто молила меня о помощи из последних сил, надеясь, что единственный из тех, кто мог ей помочь – не струсит и не отступит в трудную, труднейшую для всех нас минуту?.. Я… Я не мог сказать. Слишком тяжёл был выбор, и слишком высоки – ставки. А мне и так-то было страшно… Очень страшно.
Погрузившись в состояние рассеянной прострации, я всё-таки вышел в самый центр рокового перекрёстка и неожиданно для самого себя замер на месте. Пол неприятно захрустел под моими стопами, застонал, пропитанный влагой минувшего дождя и тронутый естественным разложением. А я… я просто стоял и прислушивался к себе, понимая, что мне попросту не с чем вернуться к Мэй. Я ведь не мог догнать её на полной скорости и признаться в собственной неспособности предпринять хоть что-нибудь – наверное, этого она от меня и ждала – равно как не мог и свести всё к игре случая. Мы ведь не могли нечаянно столкнуться вновь, чтобы пойти дальше. Это не устроило бы её. И… меня, наверное, тоже. А значит, у меня оставалось всего два очевидных варианта: спуститься-таки к подножию холма, или найти для себя самую укромную и тёмную каморку, где меня не смогли бы найти ни местные обитатели, ни тётя Мэй с Акеми.
С другой стороны, я ведь мог просто уйти. Сбежать из проклятого места, оставив позади всю эту странную семейку. И никто ничего не сказал бы. Потому что некому было бы комментировать – скорее всего, тётя готова была сгинуть здесь в поисках дочери и утащить за собой в могилу несчастную Акеми… И… мог ли я бросить их на произвол судьбы? После тех громких слов, что выкрикнул вдове в лицо?..
Я… Мне нечего было сказать. Не в чем признаться. Даже самому себе.
Бросив в сторону дальнего поворота последний безрадостный взгляд, я перенёс вес туловища на левую ногу и обречённо побрёл прочь – по склепу из дерева и бумаги, только и ждущему, когда мы все сдадимся и станем его полноправными жертвами.
Как же много повидали эти стены?.. Свидетелем каких ужасов они могли быть, раз пропитались этой злонравной ненавистью ко всему сущему? Я буквально чувствовал давление, исходящее из каждой щели меж досок, и чем шире становились мои шаги, чем увереннее я заставлял себя идти – тем серьёзнее казалась исходящая отовсюду угроза.
