– Кр-ра, кр-рух! Кр-рых, ка-а-а! – орала невольная узница, пытаясь освободиться из плена. Её птичий сленг был очень даже сродни причитаниям корабельного боцмана, уронившего полную флягу на ногу. Может только не так забористо, но доходчиво. Уверен, что мы, лыжня, мусорка (откуда была принесена банка) и собаки – все вместе взятые были упомянуты всуе.
– Да ну её к чёрту, эту любительницу побрякушек! Поехали дальше. – позвала было дочка.
Только в одночасье созрела в решении и владелица банки. Взяв намертво клювом-тисками отогнутую крышку, пернатая потужилась взлететь. И взлетела… И полетела: куда «глаза глядят». А глядели они у вороны в противоположную полёту сторону. Создавалось впечатление, что аэронавтка постоянно сверяла курс по несуществующей карте. Но таковая отсутствовала. А шею упорно выворачивала изрядно парусящая рыбная тара.
Панически ретируясь, владелица горящей на солнце безусловно раритетной вещицы издавала через сомкнутый клюв нечто похожее на «кы-ы и ку-у». Что конечно же означало: «С дороги, сукины дети!» При этом сам полёт выполнялся вслепую и, конечно же, без приборов.
– Света, тебе не кажется, что эта дура летит прямиком в вон ту берёзу?
– Ой, папа, она же врежется в самый центр!
– Похоже. Ей бы чуть повыше, может и пролетит…
Но смоляная неудачница отречённо махала и махала крыльями, неотвратимо сближаясь со взвешенными пухлыми сугробами на ветвях разлапистой берёзы. И было похоже, что во взгляде её, неотрывно, хотя и принуждённо следящем за нами говорилось: «Нате, выкусите! Теперь всё ЭТО моё! Все в стае лопнут от зависти при виде сокровища!» И тут…
По сути ворона едва не перелетела макушку дерева. Хотя метрах в десяти далее стояла такая же. Она была обречена. Едва банка зацепила снежную лавину чуть державшегося снега, как летунья по инерции кувыркнулась. Она чёрной тенью замелькала среди сучьев, смешиваясь со снежной лавиной. Изредка вспыхивала на солнце злополучная банка. И птица вопила благим матом: «Кра-ррых! Кру-ра-рых!! Кры-рра-ар!» И так до самого основания берёзы. Я полагаю, что переведи кто мне тогда вотум негодования пострадавшей, икалось бы с неделю.
Обрушение завершилось в три-пять секунд. Банкой владелице помойного дара пришлось пожертвовать. Зато саму её попросту вышвырнуло напрочь как из хлопушки спрессованным воздухом. И она кубырялась с минуту подле опавшего с берёзы сугроба. Жизнь для неё потеряла смысл: лишиться ТАКОГО сокровища, которым она по сути овладела. В муках, но овладела. И вдруг… «Конечно же – это происки тех двоих на лыжне! Мать их!» – горестно рассуждала неудачница, безусловно, совершенно безосновательно.
Так её показалось этого мало и она долго поливала нас оскорблениями, то залетая вперёд, то кружась над нашими головами. А мы смеялись до слёз, вспоминая кульбиты и полёт скряги-неудачницы. А уже дома кот Барсик томно прикрыв глаза слушал, как мы рассказывали историю домашним. И сладострастно урчал: «Поделом ей, разбойнице длинноносой!»
Тропа
Ягод и грибов буквально рядом с посёлком когда-то было полным-полно. Но с годами и с цивилизованным заселением дары природы отодвигались куда-то в неведомое и дорожали. Если по деньгам, – то на базаре просили за ведро и лишь «по рубчик» едва не четверть зарплаты. А уж коли желаешь витамины и снедь как бы задарма, то доставай «натовские» обутки без срока износа по горам или Запорожец после капремонта и с новой резиной. Плюс снасти и билет – это если на лосося. Сам испробовал все варианты: разница если и есть, то далеко не в пользу «натовок». А всё-таки умять дороги-тропы к вулканам и посмотреть с их высот окрест иногда очень даже хочется. Это если по ягоду. Об одном из таких походов, упрощённо, но правдиво поведаю вам.
По посёлку давно ходили преданья, что где-то за сопкой Колдуном разрослась нетронутая годами жимолость. Это была высоченная гора, как бы потухший вулкан неподалёку от нашего цивильного жилья. Зимой как-то туда восходила по хребту команда из секции лыжников. С ней даже бывал и мой сынишка. Почти до трети вершины взлезал и сам. Теперь же бают, что на спуске по ту сторону ягода разрослась, но летом надо одолевать хребет. Горы, сплошь занесённые снегом, теперь густо покрывались ольшаником. Сквозь него у основания проторёны медведями лазы-тропы. Ягодник слыл непочатым гомом с сапиенсом и даже медведем. А уж ягода на нём была едва не крупнее крыжовника, а то и винограда. Такая вот была молва. Да и сам Колдун казался маняще близким на глазомер обывателя, и как бы нависал над городком. А население почти поголовно составляли моряки, коим иногда «море по колено». А прочее и вообще по ….(как бы по барабану).
И надо же было тому случиться, что уговорили-таки меня соседские молодящиеся жёны офицеров из нашего мультисемейного чудильника «сбегать» с ними за пресловутую сопку за сладкой ягодой. На кон было поставлено крепчайшее и духмяное вино из (будущей) жимолости. Таковое они закупали у коряков на том же базаре. Вернее чаще меняли на спирт. Спирт втихаря отливали у захмелевших мужей и прятали в их же парадных мундирах. Впрочем, и сам уговор позже едва кем вспоминался сразу после застолья по случаю нашего прихода из океана. И уж было как бы всё призабылось. Ан нет!
Но на беду вскорости на базаре появилась первая жимолость. Женщины как по команде: «к бою, походу товсь!» скопом остригли наманекюренные ногти и укоротили причёски. Не иначе, как сговорились скакануть через «чёртов мост»-сопку. И дали мне понять, что поведу-таки их я, аки Суворов через Альпы. Проклиная застольный трёп, я отважился сделать пробные восхождения на «чёртов» Колдун. Конечно же, негласно и в одиночку, встав пораньше. Но, ко всему прослышал от знающих ягодников на том же базаре, что не я один такой «догадливый». Медведи испокон веков ходили этим путём по ягоду, насытившись нерестовой рыбкой из речушки Вилюй, что у подножия одноимённого вулкана. «А можа и ноне ходють. Кижуч-то (крупный лосось) однако пошёл.»
После двух, не то трёх вылазок я уже с дрожью в телесах ожидал востребования обещанного рандеву с тётеньками-молодушками. А мысли о попятной крепли в голове всё более. Синхронно с ягодником из буйной камчатской травы шеломайника, что растёт выше «конника в шеломе» густо пошли в лёт комары, а вослед – мошка. Мысли одна дурней другой теснились в голове: от госпитализации по случаю несварения, до… подагры. Но где взять симптомы здоровому моряку? Дошло до того, что мне явился сон, будто выпросил кредит у корабельного финансиста и накупил проклятущей ягоды всем страждущим офицершам по целому пищевому ведру (по рубчик), дабы выпутаться из незавидной истории. Дело ещё в том, что я узнал ряд неведомых мне ранее нюансов.
Оказалось, что до пресловутой сопки хода по тягуну, то есть беспрерывно в гору, версты три, если не более, а одна таковая ещё длиннее километра. Пораспрашивав старожилов, усвоил, что на ту сторону Колдуна ни один дурак летом не ходит: обойти гору сквозь чащу по отрогам тоже невозможно. Заросли кустистой ольхи будут почище непролазной тайги – урмана, где тропы есть, но… как бы именные, то бишь медвежьи. И являли собой скорее тоннели, где габариты протаранены камчатским буром в виде крупнейшего в мире полутонного медведя «со товарищи». В холке «бур», хоть ненамного, но ниже роста человека. Так что чёрта лысого возможно делать по его «инженерным» лазам проминаж человеку, кроме как на корячках. Местами лапотворное жерло напоминало валенок караульного солдата изнутри: всё в шерсти и жутко воняло. При вдохе в рот лезли комары, а мошка вообще сводила с ума и жалила тучами повсеместно. Утешало лишь то, что «лепёшки» испражнений устроителя тропы-лаза были иссохшие, а сие значило, что хозяев здесь не было давно. Ну а если… А уж «если» – то здесь вариант исключался напрочь. Разминуться с мишкой удастся только в случае его «настойчивого» желания ретироваться, то есть бежать. Что осуществимо лишь в нашей фантазии. Да и то при заднем ходе «потапыча» до ближайшей прогалины в кустарнике. Но он нами именно там скорее всего… и пообедает. Лоси здесь не наблюдались, а посему троп более подходящих для человеческого роста не оставили.
И вот настал «День Ч». Фанатки халявной жимолости идти на попятную наотрез отказались. Даже после моего красочного описания хруста их рёбер на клыках кровавой пасти хищника. «Заливай кому другому, мой ещё лейтенантом был, когда здесь обосновались! С тех пор ни единого человечка мишка не задрал! Скажи лучше, что сдрейфил!», – Этой фразой жена капдва (капитана 2 ранга) напрочь отрезала мне отступление. К тому же ногти обстригла она первой, хотя жила в отдельной двушке. Всему виной подлое ОБС (одна баба сказала), что по известным причинам было куда авторитетнее тогдашнего ТАСС.
Настало раннее летнее утро выходного дня. Я, окружённый плотным кольцом дородных женщин, понуро шёл в гору. Явного желания петь не было. Женщины же, весело помахивая вёдрами, щебетали без умолку: «И чего мы, на самом деле! Ягода почти под носом, а мы как клуши дома сидим. На природе живём, а природы не видим! Скажи, Нинк!»
