Должен признаться, не люблю я свадьбы. Как, впрочем, и похороны, и другие праздники, на которые собираются люди, объединенные какими-то другими интересами, кроме желания именно сейчас увидеть именно друг друга, потому что им вместе хорошо. Но, раз уж я был практически виновником этой свадьбы, отказаться не получилось, и я честно выполнил все положенные обязанности. Наконец, около полуночи, когда народ начал расползаться из ресторана «Москва», настало время для самой главной и самой приятной обязанности хорошего свидетеля на любой свадьбе — стащить с праздничного стола пару бутылок водки для того, чтобы жених с невестой и свидетель со свидетельницей могли наконец нормально выпить. Я был хорошим свидетелем, поэтому стащил со стола целых пять бутылок лимонной водки, спрятал их в свою сумку, и мы отправились вчетвером на квартиру к невесте, теперь уже жене, которая была выделена молодым для первой брачной ночи.
Весь день над женихом нависали родители и по совершенно варварскому обычаю не давали парню выпить. Бедняге за весь день досталась всего пара фужеров шампанского.
Поэтому, как только мы оказались в такси, тезка наковырял у меня в сумке бутылку, плавным движением свинтил крышку и радостно присосался к водке. Пока опешившая невеста среагировала с переднего сиденья и бутылку-то отняла, жених успел сделать несколько больших глотков, поэтому дорога до дома прошла весело. Заскучал жених только при входе в подъезд, когда невеста категорично отобрала у меня сумку с ворованными бутылками и обещала налить нам по сто грамм, и не больше, мол, хватит пить, первая брачная ночь — не для этого вовсе.
Романтиком мой друг не был, никаких новых и удивительных открытий первая брачная ночь ему не сулила, и по его лицу было видно, что ему было бы сейчас гораздо веселее выпить еще стакана по три на лицо и посидеть на кухне, поболтать. Но невеста была непреклонна. Зная прекрасно, что будет с ее новоиспеченным благоверным после трех стаканов, она твердо повторила про сто грамм и в койку, и тезке пришлось смириться.
Я ж был хитер и замыслил коварное. Зная невесту и зная жениха как облупленных, я просчитал возможный конфликт интересов и еще в такси перепрятал одну из ворованных бутылок из сумки за пазуху. Пока народ, входя в квартиру, толпился в прихожей, я замешкался на лестничной клетке и запрятал заныканную бутылку под щиток электросчетчика.
План был такой. Когда свидетельница уже будет сладко спать, я выйду на лестницу, как бы покурить, заберу оттуда водку, покашляю перед дверью, за которой брачуются жених с невестой, жених наверняка поймет мой сигнал и выйдет, мы тогда пойдем на кухню и скушаем водку. А дальше будем продолжать кто что может, но теперь уже довольные и счастливые.
Не зная, что у меня есть такой хитрый план, жених капризничал и требовал минимум стакан, но невеста была непреклонна. Затолкав благоверного в комнату, она отправилась в душ, через пять минут, пробегая через нашу проходную комнату, хитро подмигнула свидетельнице, показала мне кулак и закрыла за собой дверь.
Свидетельницу я знал не первый день, романтических сюрпризов тоже не ждал, поэтому терять время мы не стали, а спокойно и деловито улеглись. Через час, как и планировалось, свидетельница сладко спала, а я был готов отправиться покурить. Выйдя на лестницу, достал заначку из щитка, отнес ее на кухню и засунул в морозилку, заодно достал из холодильника сыр и колбасу, чтобы было чем закусить.
Порубив закуску, я красочно разложил ее на тарелку и отправился под дверь к новобрачным, сигналить: мол, друган, ком цу мир.
Кашлять мне пришлось минут десять. Уже даже свидетельница зашевелилась от моего кашля и спросонок зачмокала губами, а жених все не вылезал из-за закрытой двери. Ну, нет и нет, спит, наверное, умиротворенно решил я, хлопнул стопочку, зажевал колбаской и отправился на боковую.
Разбудил меня наутро истеричный женский вой.
В одной ночнушке, с растрепанными волосами, молодая бегала по нашей комнате и рыдала:
— Уше-е-е-ел! Он уше-е-е-ел!!!
Выяснилось что, когда молодая утром проснулась, она не обнаружила в постели своего благоверного, решила, что он отправился пописать, но когда он не вернулся через полчасика, вышла из комнаты, проверила кухню, ванную и туалет — благоверного нигде не оказалось. Более того, выяснилось, что пропала и вся его одежда со стула в ее комнате.
— Он уше-е-ел!!! — выла она.
— Ясен пень, — утешал я ее. — Обиделся на то, что ему не дали водки, и отправился к себе домой, чтобы все-таки выпить. Фигня вопрос, сейчас вернем, помиритесь!
Однако родители молодого, разбуженные моим звонком, доложили, что никто не приходил, все спят, отстаньте.
— А ведь и правда, — вдруг сообразил я, — ведь мы же спали в проходной комнате. Никто через нас не проходил, иначе я проснулся бы…
— А-а-а-а!!! Балкон откры-ы-ыт, значит, он вылез через балко-о-о-он!!!! — рыдала молодая.
— Так ведь родители говорят, что не приходил, — пытался я ее успокоить.
— Он пьяный был, значит, его милиция забрала-а-а!!! — еще пуще убивалась молодая…
Тут окончательно проснулись родители молодого, сообразили, зачем мы им звонили, и с криками «Как — пропал???» набежали к нам в квартиру. И началось.
Вырывая друг у друга трубку, народ обзванивал морги, вытрезвители и больницы. Женщины, которым не досталось места у телефона, рыдали друг у друга на плече. Я старательно записывал на бумажку телефоны приятелей и знакомых, чтобы звонить им, если в моргах не окажется никого похожего.
И тут среди копошащейся и гомонящей толпы появился молодой.
Опухший и встрепанный, он стоял посреди комнаты совершенно голый, сжимая в руках комок одежды.
То, что началось, я описывать не буду.
Повторю только, что он мне потом рассказал, — как это получилось.
Он, натрахавшись, уже почти засыпал, как вдруг услышал, что открылась входная дверь, кто-то прошел на кухню, загрохотал холодильником и посудой, потом в соседней комнате послышался мужской кашель… Сообразив, что он спит не дома, а в чужой постели, он с ужасом понял: «Муж пришел!!» На цыпочках, стараясь не шуметь, в темноте собрал свои вещи и выглянул на балкон, но вылезать испугался и спрятался в платяной шкаф. Сидеть ему было неудобно, он начал щупать, что ему там упирается в спину, и обнаружил мою сумку с тремя с половиной бутылками водки, запрятанную молодой женой. Недолго думая он высосал сразу целую поллитру, отрубился и пришел в себя только наутро от непонятного гама и топота народа по квартире.
Тут, наверное, напрашивается какая-то мораль — фиг знает. Я оставляю пустую строку:
Впишите тут мораль сами, по своему вкусу.
Как я чуть не замерз
В далеком восемьдесят втором году дружил я с дочкой полковника, это просто какая-то жопа, доложу я вам. Если какая дама обмирает при виде парадных золотых погон и начинает мурлыкать песню Пугачевой про «настоящего полковника», мне хочется подойти к ней, заглянуть так ласково в глаза и шепнуть в ухо жарко и нежно: «Если прижмут к реке — крышка…» Потом отдам честь и уйду, печатая шаг — «ать-два», делая на ходу повороты через левое плечо.
Был тот папа-полковник мелковат, такого не послать в штыковую, и с биноклем ему не стоять на безымянной высоте — на цыпочках-то не по-солидному будет перед ординарцами… Пожалуй, только финансисты и медики таких размеров могут в нашей доблестной армии дослужиться до заветной папахи. Ну, может, и танкисты еще, как раз за то, что умеют собираться в маленький комочек внутри своих командирских бронемашин. Но этот был именно медиком, и, говорят, когда оперировал он в госпитале, подтаскивали ему в операционную специальную такую подставку, чтобы сподручнее было. Но зато все остальное делал он по-взрослому, как положено: типа водки литр выкушать, а потом, придя домой, орать на жену, забитую учительницу, и дочку-студентку: «Смир-р-р-рна!!!» — и если недостаточно смирна, то и по шее можно отхватить запросто. Короче, боялась подружка моя своего папу-полковника ужасно. Поэтому всегда часов в восемь вечера начинала суетливо оправлять юбку, застегивать лифчик и бежала в ванную смывать любовно нанесенные тени и помады. В десять у нее начинался комендантский час.
Мол, если ты едешь домой, а метро сломалось, автобусы не ходят, на такси денег нету, в подъезде заклинило дверь, лифт не работает и ты, пешком пробежав десять километров, залетаешь на шестнадцатый этаж в 22.01, то ты получаешь от папы нагоняй, а про метро-автобусы-такси-дверь и лифт можешь даже не трудиться рассказывать.
Так что в восемь вечера заводил тоскливую ноту невидимый горнист, и уносило ненаглядную из моих недотискавших рук и от моих недоцеловавших губ…
На фиг мне был нужен геморрой с такой подружкой, спросите вы? Да потому что! — отвечу я, и все знатоки человеческой натуры улыбнутся вместе со мной и покачают головой понимающе… Конечно же, ну просто естественно же, что все остальное время, вдали от папиных команд, отрывалась девушка так, что папа, узнай он хоть сотую, хоть тысячную долю того, что вытворяли мы с его дочкой, зарезался бы на фиг скальпелем или повесился бы на бинтах в ординаторской. Но всегда оставалось у нас с ней ощущение какой-то незавершенности, нам бы вот хоть часок бы еще, ну хоть полчасика…
