Постепенно кое-что из этой папки проникло в печать. Отдельные записи цитировались в литературоведческих статьях. Отрывок «Как в городе Н. наступил рай» (л. 13) был опубликован мной в 1956 г.[32] Выдержки из листов, озаглавленных «Аттракционы» и «Отыгрыши», привел в своей книге А. Вулис[33]. Позже в комментарии ко второму тому сочинений Ильфа и Петрова был опубликован первоначальный вариант сюжета (с наследством американского солдата), о котором речь ниже.
И все-таки по-прежнему разрозненными оставались эти листки. Рукопись упорно молчала, не раскрывая своей главной тайны: хронологической истории романа, последовательности работы над ним. Когда же составлялся каждый из этих планов? Когда был сделан тот или иной сюжетный набросок? В каком порядке располагало время эти разные, уже ветшающие листки, точно ли в том, в каком пронумерованы они старательной рукой работника архива? Датировать рукопись не удавалось.
Ключом к «Делу № 2» могли стать только записные книжки Ильфа. Для читателя — это увлекательное сочинение, но для исследователя — еще и единственная хронологическая рукопись Ильфа, в какой-то степени приближающаяся к дневнику.
Записные книжки Ильфа, собранные уже после смерти писателя, издавались несколько раз, но при этом они располагались в последовательности далеко не хронологической, а когда помечались датами, то и даты эти чаще всего не соответствовали истине. И это становилось уже очевидным.
Вот среди записей, датировавшихся 1930 годом[34], такая: «Обвиняли его в том, что он ездил в баню на автомобиле. Он же доказывал, что уже 16 лет не был в бане». Это сюжет рассказа «Гибельное опровержение», опубликованного в «Чудаке» в 1929 г. Зачем могло понадобиться Ильфу записывать сюжет уже опубликованного рассказа?
Или такие записи в книжке, печатавшейся под датой 1929: «Я пришел к вам как юридическое лицо к юридическому лицу», «Загорелся сыр-божий». Эти выражения использованы в повести «Светлая личность» в 1928 г. Неужели Ильф цитировал самого себя? Смущали не только несовпадения с датами публикаций. Вызывало сомнение, например, что известный лексикон людоедки Эллочки, все 17 словечек в том каноническом порядке, в каком вошли они в роман «Двенадцать стульев», отнесен к числу записей Ильфа 1926 г. Не верилось, что такой вот отшлифованный кусок мог быть написан одним из соавторов за год до начала совместной работы.
И действительно, оказалось, что запись о человеке, ездившем в баню на автомобиле, сделана в 1929 г., заметки к «Светлой личности» — зимой 1927/28 г., а лексикон людоедки Эллочки записан не ранее сентября 1927 г., в период совместной работы Ильфа и Петрова над «Двенадцатью стульями».
Но только решившись на передатировку записных книжек Ильфа, можно было оценить, в каком трудном положении были те, кто уже готовил их к печати прежде.
Ильф не датировал своих записей. Изредка ставил число, но не ставил года. Иногда указывал год, но не проставлял числа. В одном случае указан месяц: январь. Удалось установить, что речь идет о январе 1930 г. Но стоило поверить, что книжка начата в январе 1930 г., как содержание ее вступило в противоречие с датой и стало видно, что в январе книжка была не начата, а закончена: Ильф перевернул почти исписанный блокнот, проставил название месяца и заполнил несколько остававшихся чистыми страниц.
Иногда дату подсказывал упомянутый в записях биографический факт или факт общественной жизни. Иногда выписка из журнала, адрес или даже номер телефона (если в одной из книжек записан телефон ЛОКАФ, а организация ЛОКАФ возникла в июне 1930 г., значит, и книжка заполнялась не раньше этого времени). В некоторых книжках почти не за что зацепиться. В иных же можно найти по нескольку аргументов, подтверждающих друг друга.
И только когда таким образом были передатированы все записные книжки Ильфа — а их более тридцати[35], — появилась возможность подойти с этим ключом и к «Делу № 2», и к истории «Золотого теленка» в целом.
Оказывается, первые заметки к «Золотому теленку» начинают скапливаться в блокнотах Ильфа едва ли не с первой половины 1928 г. Еще не закончилась публикация «Двенадцати стульев», еще не начала печататься повесть «Светлая личность», а Ильф собирает, продумывает, коллекционирует словечки, схемы сюжетов, «аттракционы» (мастера сатиры их иногда называют комедийными трюками) и «отыгрыши» (темы для сатирических и юмористических отступлений), которые могут понадобиться для нового произведения.
«Человек объявил голодовку, потому что жена ушла» (вспомните Васисуалия Лоханкина). «Дантистка Медуза-Горгонер» («У меня самого была знакомая акушерка по фамилии Медуза-Горгонер», — говорит Остап в «Золотом теленке»). «Не стучите лысиной по паркету». «Всемирная лига сексуальных реформ». «Бывший князь, ныне трудящийся Востока». «Невыпеченные ноги» (в «Золотом теленке» «невыпеченное плечо»). «Брюки-калейдоскоп. Водопад. Европа — А» (в романе так изображен костюм Оста-па-миллионера: «Под расстегнутым легким макинтошем виднелся костюм в мельчайшую калейдоскопическую клетку. Брюки спускались водопадом на лаковые туфли». И ниже: «Да, я забурел, — сообщил Бендер с достоинством. — Посмотрите на брюки. Европа — „А“!»). И многие, многие другие.
Этих записей оказалось бы еще больше, если бы выписать и те, что представлялись Ильфу и Петрову значительными на различных этапах работы, встречаются в вариантах, но не вошли в окончательный текст «Золотого теленка».
(Разбирая историю «Золотого теленка», я ссылаюсь чаще на Ильфа потому, что сохранились его индивидуальные записи, а Е. Петров таких индивидуальных записей не вел, и процесс, в котором равно участвовали два автора, процесс создания романа, в ряде звеньев пока может быть освещен только односторонне.)
Одна из записных книжек Ильфа середины 1928 г. начинается так: «„Флирт вождей“. Профессор киноэтики. Секция пространственных искусств». Это разрозненные выражения, отделенные одно от другого черточкой, как обычно в записях Ильфа. Но в следующей книжке, весной 1929 г., они уже повторены так:
«Великий комбинатор. Минеральный фонтан. Профессор киноэтики. Секция пространственных искусств. „Флирт вождей“. Ребусы. Идеология заела».
Ильф явно предчувствует новый роман — о великом комбинаторе Остапе Бендере (потому что именно Бендеру, герою «Двенадцати стульев», уже принадлежал этот титул) — и составляет еще не план, а какое-то подобие плана из ситуаций, к которым мог быть причастен Остап. Только одна из этих записей была сбережена для романа: «Ребусы. Идеология заела». Выражение «Минеральный фонтан» стало толчком для одного из рассказов цикла «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска». «Профессор киноэтики» неоднократно появлялся в записях Ильфа («Профессор киноэтики. А вся этика заключается в том, что режиссер не должен жить с актрисами») и закрепился в его фельетоне «Для моего сердца», снабженный фамилией Глобусятников. Запись «Флирт вождей» осталась неиспользованной, но она, безусловно, перекликается с известным отступлением о «большом» и «маленьком» мире в «Золотом теленке»: «Под все мелкие изобретения муравьиного мира подводится гранитная база „коммунистической“ идеологии… И пока в большом мире идет яростная дискуссия об оформлении нового быта, в маленьком мире уже все готово: есть галстук „Мечта ударника“, толстовка-гладковка, гипсовая статуэтка „Купающаяся колхозница“ и дамские пробковые подмышники „Любовь пчел трудовых“». Уродливое и звучное словосочетание «флирт вождей» — всего-навсего перелицовка не очень умной, но распространенной игры «флирт цветов» — в стремлении подвести под нее «гранитную базу».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
