в подвале. Запахи разносились далеко по коридорам, давая понять, что Амели идет в правильном направлении. Она остановилась в дверях, наблюдая за дородной кухаркой в белом чепце. Толстуха обминала тесто в деревянной кадке, сноровисто работала крепкой, как дубина, рукой. Накрыла кадку чистым мокрым льном и отставила на скамью, поближе к разогретой печи, чтобы поднималось в тепле. Развернулась, обирая с пальцев налипшее, обтерлась полотенцем и хмуро кивнула Амели:
— Ну, заходи, коли пришла.
Кажется, она была недовольна. Взгляд колючий, губы поджаты.
— Здравствуйте, — Амели так и терлась в дверях, но жадно втягивала кисловатый запах сырого теста, разогретой печи. Так бы и стояла.
Толстуха выставила на длинный скобленый стол корзину с луком и принялась чистить, складывая шелуху в глиняную миску:
— Чего в дверях застыла? Иди, садись, — она указала на табурет.
Амели зашла в кухню и сиротливо присела, поджав ноги и комкая на коленях юбку. Она робела перед толстухой. Но и показаться полной растяпой тоже не хотелось.
— Вы ведь тетушка Нила?
Толстуха так и застыла с занесенным ножом. Опустила луковицу и уставилась так, что хотелось сбежать:
— Стало быть, тетушка, раз так говорят.
Амели уставилась на свои пальцы:
— Где мне Нила разыскать?
— А тебе зачем? — толстуха прищурилась и скривила пухлые губы.
— Нужно. Дело у меня.
Тетка хмыкнула и, как ни в чем не бывало, вернулась к луковице:
— Какое такое дело?
— Поговорить нужно.
— Ишь, какая! Мало ли, что тебе нужно. И о чем же ты с ним говорить собралась?
Амели молчала.
— Знаю я ваши разговоры. Голову дурить удумала? А ну как Феррандо узнает?
Амели подскочила и сжала кулаки:
— Ничего я не удумала. И срамного ничего говорить не собираюсь!
Тетка вдруг улыбнулась, взгляд смягчился:
— Ишь, какая! — она покачала головой. — Своевольная. Аж щеки загорелись.
Амели открыла, было, рот, сказать что-то обидное, но толстуха расхохоталась:
— Да будет тебе, милая! Сядь. А я тебе молока налью.
Она отставила лук, обмыла руки в медном тазу, достала кружку и кувшин, накрытый салфеткой:
— На-ка. Свежее. Молочница только принесла. Хочешь булочку с маслом?
Неожиданно для себя Амели кивнула. Ей здесь нравилось, в кухне. Очень нравилось. И аппетит разыгрался. Не то, что в покоях.
Кухарка глянула на нее и улыбнулась. Залезла в шкафчик, достала чашку с маслом, на удивление, холодным, свежую булку; подала нож.
— Ешь, милая, если хочется. Меня теткой Соремондой зовут. Можешь и ты так звать.
Амели кивнула:
— Хорошо.
Она разрезала булочку, пахнущую ванилью, не удержалась и поднесла к носу, жадно вдыхая:
— Ваарская ваниль?
Тетка Соремонда округлила глаза и удивленно подняла тонкие брови:
— И все-то ты знаешь. Шустрая какая!
Амели улыбнулась. Угадала. Конечно, на этой кухне и ваарская ваниль, и габардский мускат. И, наверняка много того, о чем Амели только читала в кулинарных книгах. Возможно, есть даже настоящие бобы какао, из которых готовят изысканные соусы и сладости. Вот бы хотя бы понюхать…
Вопрос про бобы вдруг показался безотлагательно важным:
— А бобы какао тоже у вас есть?
— Что? — тетка Соремонда нахмурилась. — Какие такие бобы? Бобов в кладовой полные мешки.
— Бобы какао.
— Вот про это не знаю.
— Это очень изысканный продукт. Настоящая роскошь.
Толстуха пожала плечами:
— Не знаю такого. И не видала никогда… Феррандо любит простую пищу. Мясо, овощи, пироги. Особенно пироги. А мою стряпню всегда хвалит. И без всяких какао. Но больше всего любит пирожки с требухой. Вон, — тетка Соремонда кивнула на кадку, — как раз пирожков ему затеяла. Уж больно просил.
Амели не знала, что сказать. Требуха… В голову не могло прийти, что в таком богатом доме едят требуху, будто от безденежья. Дома часто подавали — но даже не каждый день. Бывало, Фелис иногда ходила к закрытию мясного рынка, чтобы купить самые остатки — так выходило дешевле. Это было вкусно, гораздо вкуснее пустой капусты, но… заказывать требуху, когда есть выбор, когда можешь есть все, что захочешь… Может, тетка просто смеется?
Амели нахмурилась:
— Неужто, впрямь, требуху?
Толстуха пожала плечами:
— Отчего бы и не требуху, если вкусно? Хочешь — оставайся, помогай. Только рада буду такому поваренку.
Она поставила кадку с тестом на стол, достала холщовый мешок с мукой и начала припылять поверхность:
— Ну? Помогаешь?
Амели все же кивнула — соблазн был слишком велик. Возня с тестом всегда поднимала настроение, наполняла все внутри теплом и будто музыкой. Даже хотелось улыбаться, если оно сжималось под пальцами так, как надо, а не липло глиняной лепешкой. Тетка Соремонда выдала Амели чистый фартук, поставила разделять тесто на порции, а сама принялась жарить лук на огромной черной сковороде. Через пару минут по кухне поплыл аппетитный запах. Амели ловко орудовала огромным ножом, отрезая одинаковые кусочки, и ловила себя на мысли, что почти счастлива. Как же мало надо — всего лишь любимое дело — и все отходило на второй план. Почти забывалось. Она не хотела думать, для кого эти пирожки. Старательно подкатывала кусочки, чтобы получались идеальные ровные кругляши, раскладывала на одинаковое расстояние и оставляла расстаиваться, накрыв чистой тряпицей. И любовалась, как они подходят, время от времени приподнимая ткань. Мягкие, как пух. Тетка Соремонда лишь кидала лукавые взгляды и улыбалась, размешивая лук с рубленой жареной требухой в большом медном тазу. Наконец, поставила таз на стол и взяла скалку.
Как же было хорошо… У тетки получалось очень ловко, несмотря на толстые, казалось бы, неуклюжие пальцы. Одинаковые пирожки с тонким аккуратным швом. Но и Амели не отставала — выходило ничуть не хуже. Но в голове забилась вдруг отчаянная шальная мысль: этак в пирожок все что угодно можно завернуть, тетка и не заметит… Собрать лошадиного навоза… или какого мерзопакостного снадобья, от которого наступает легкая, но неприятная болезнь… А то и вовсе смертельного яду. Кто знает, может, и такое покажется необходимым. У требухи яркий специфический вкус, он многое способен скрыть.
От этих мыслей сделалось не по себе: неужели Амели на такое способна? Подсыпать яд? Она даже замерла, занеся руки над тестом.
Тетка насторожилась:
— Что это с тобой, милая?
Она посмотрела на тетку и выдавила улыбку:
— Можно, я свои слеплю? Какие хочется?
Соремонда молча кивнула, но в глазах промелькнуло беспокойство.
Амели вспомнила рисунок Нила. Чудесных золотых рыбок. Она слепила три пирожка, придавая им нужную форму, из оставшегося теста сделала роскошные хвосты с мелкими бороздками, плавники. Маленькой ложкой наколола чешую, почти как настоящую. Глазами послужили горошинки черного перца.
Тетка Соремонда смотрела, качала головой:
— Экие ловкие руки у тебя. Как славно получается. Чудо какое-то. Мне
