Обе железные дороги — от шахты и от глиняного карьера — действовали нормально, завод работал по мере необходимости, выполняя наши заказы. Мы все были заняты, потому что рабочих рук не хватало. Жизнь в деревне кипела! Она напоминала скорее оживленный земной городок, чем одинокое селение на неведомой планете, затерянной в пространстве или, может быть, даже среди пространств. Выпали первые здешние дожди — грозные ливни, затянувшиеся дней на десять. Настали первые темные ночи, пока еще очень короткие. Трудно описать, что я почувствовал, когда впервые разглядел созвездия, которым суждено было стать нашими навсегда!
У членов Совета вошло в привычку собираться для полуофициальных бесед в деревенском доме моего дяди, либо — чаще, у него же в доме при обсерватории, который к тому времени отремонтировали. Там мы встречали Вандаля и Мас-сакра, корпевших вместе с Бреффором над изучением гидр, там я видел Мартину, Бевэна с женой, своего брата, а иногда и Менара, когда его удавалось оторвать от вычислительной машины. Если на официальных заседаниях, где решались практические вопросы, всем заправлял Луи, то здесь, где больше говорили о науке и философии, признанным главой нашего кружка благодаря своей колоссальной эрудиции был мой дядя. Изредка брал слово Менар, и каждый раз мы поражались глубине мыслей, которые высказывал этот маленький человечек с козлиной бородкой. У меня сохранились об этих встречах самые светлые воспоминания, потому что именно тогда я по-настоящему узнал и оценил Мартину.
Как-то вечером я поднимался к обсерватории в чудесном настроении; в трех километрах от мертвой зоны, уже на почве Теллуса, мне удалось обнаружить на дне лощины первоклассную железную руду. Собственно, нашел ее не я, а один из моих людей, который принес мне кусок руды и спросил, что это такое. Но какая разница? На повороте дороги мне повстречалась Мартина.
— А вот и вы! Я как раз спускалась за вами.
— Я что, опоздал?
— Нет, остальные еще в обсерватории, где Менар рассказывает о новом открытии.
— И однако же вы пошли меня встречать? — проговорил я, немало польщенный.
— О! Невелика заслуга. Просто мне там неинтересно, так как именно я его, это открытие, и сделала.
— И что же вы открыли?
— Ну, если в общих чертах...
В тот день я так ничего и не узнал. Мартина подняла глаза — да так и замерла с открытым ртом и округлившимися от ужаса глазами. Я обернулся: прямо на нас пикировала гигантская гидра!
В последний момент я все же сумел овладеть собой, толкнуть на землю Мартину и упасть рядом с нею. Гидра едва нас не задела, но все же пронеслась мимо. По инерции она пролетела еще метров сто, прежде чем смогла развернуться. В один прыжок я вскочил на ноги.
— Бегите к деревне! Там вдоль дороги деревья, спрячьтесь под ними!
— А вы?
— А я займусь ею. Из револьвера мне, несомненно, удастся ее снять...
— Нет, я остаюсь!
— Бегите же, бога ради!
Но бежать было уже поздно. И я знал, что мне с моим револьвером вряд ли удастся убить чудовище. Рядом в скале была расщелина. Я силой столкнул туда Мартину и заслонил ее своим телом. Прежде чем гидра выбросила свое жало, я выстрелил пять раз подряд; должно быть, пули попали в цель, потому что чудовище заколебалось в воздухе и отлетело немного назад. У меня оставались еще три патрона и нож, длинный финский нож, всегда острый как бритва. Гидра повисла напротив нас, ее щупальца извивались, словно щупальца спрута, и шесть глаз смотрели на меня тускло и зловеще. По легкому сокращению конуса гидры я понял, что сейчас она метнет жало. Выпустив последние три пули, я нагнул голову и с ножом в руке бросился к чудовищу. Мне удалось проскользнуть между щупальцами, ухватиться за одно из них. Боль от ожога была ошеломляющая, но я повис на гидре всем телом; она метнула жало в Мартину, промахнулась от моего толчка и расщепила роговое острие о скалу. Прижавшись к боку гидры, я кромсал ее финкой. Что было после, я уже плохо помню. Помню свою нарастающую ярость, помню лохмотья омерзительного мяса, хлещущие меня по лицу, потом почему-то земля ушла у меня из-под ног, падение, удар — все.
Очнулся я уже в постели, в доме дяди. Надо мной хлопотали Массакр и мой брат. Мои руки были красными и вздувшимися, левую сторону лица пронзала стреляющая боль.
— Как Мартина? — спросил я.
— С ней все в порядке. Легкое нервное потрясение, — ответил Массакр. — Я дал ей снотворное.
— А со мной?
— Ожоги, вывих левого плеча. Вам повезло. Вас отбросило метров на десять, и, если не считать плеча, вы не получили ни единого серьезного ушиба. Удар смягчили кусты. Плечо я вам вправил, пока вы были без сознания, — потому-то вы и очнулись. Недели через две максимум все пройдет!
— Две недели! Но у меня столько дел! Я только что нашел железную руду...
Резкая боль пронзила мои руки.
— Скажите, доктор, у вас ничего нет против этого яда? Жжет просто-таки невыносимо.
— Минут через пять вы почувствуете себя уже лучше: я наложил успокаивающую мазь.
Дверь распахнулась настежь, и в комнату ворвался Мишель. Он бросился ко мне с протянутыми вперед руками, но, увидев, что мои забинтованы, остановился.
— Доктор, что с ним?
— Пустяки!
— Ах, старина, старина! Если бы не ты, моей сестре пришел бы конец!
— Ты же не хотел бы, чтобы я позволил этого летающему спруту, ошибившемуся в выборе пище, сожрать нас? — попытался пошутить я. — Кстати, он мертв?
— Мертв? Еще бы! Ты разорвал его в клочья! Ах! Я даже не знаю, как мне тебя отблагодарить.
— Не беспокойся! На этой планете у тебя еще будет возможность отплатить мне тем же.
— А теперь, — прервал нас Массакр, — позвольте больному уснуть. Сейчас его, вероятно, начнет лихорадить.
Все покорно направились к выходу. Когда Мишель был уже у порога, я попросил его:
— Пришли ко мне завтра утром Бельтера.
Почти тотчас же я забылся беспокойным сном, из которого вышел через несколько часов обессиленным, но зато без малейших признаков лихорадки. Потом я снова мирно уснул и проспал часов до одиннадцати следующего дня. Руки и лицо болели уже гораздо меньше. Рядом, на стуле, согнувшись вдвое, спал Мишель.
— Он просидел тут всю ночь, — проговорил голос моего появившегося в дверях брата. — Как себя чувствуешь?
— Лучше, намного лучше! Как думаешь, когда я уже смогу встать?
— Массакр сказал, что дня через два-три, если жар не вернется.
Позади Поля, с подносом, на котором стоял дымящийся кофейник, внезапно возникла Мартина.
— Завтрак для Геракла! Доктор сказал, что он может поесть!
Она поставила поднос, помогла мне сесть, подложив под спину подушки, и быстрым поцелуем коснулась моего лба.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
