Я хотела плакать, нет — кричать на весь мир. За него, за нас обоих. За судьбу.
— Я потерял всех, — услышала я приглушенный красивый голос, — всех.
Наклонившись, я прижималась к его волосам то одной то другой щекой. Его волосы стали мокрыми от моих слез.
— Нет. Не всех, — шепчу я в ответ, проведя рукой по волосам, стараясь всеми силами не провести пальцами по его лицу, запоминая каждую правильную линию, — ты не один.
Я с тобой, — подумала я, закрыв глаза.
— Правильно.
— Правильно? — Я испугалась. Андрей и правда читает мои мысли.
Он приподнялся, опираясь о комод, пряча от меня лицо, ища другой стакан. Его тело охватила мелкая дрожь. Я поднялась следом.
Сделав шаг ближе и замерла на месте, так и не коснувшись ногой пола:
— Сейчас ты Сабо думаешь, почему я один, раз у меня есть дочь?
Несмотря на слова, Андрей оставался невозмутим, будто он говорил о погоде. Его хладнокровие разозлило, больше слов.
— Мне не нравится твой тон.
— Тебе не интересно?
Андрей был страшен, с минуту он плакал как ребенок, а сейчас…
— Я хочу уйти, — говорю я, но Андрей до боли схватил меня за плечо.
Его глаза были неестественно яркие, в нос ударил запаха алкоголя. Приподнявшись на цыпочки, глубоко вдохнула и резко отшатнулась:
— Ты пьян!
Он смеется, бросая на меня едкий взгляд.
— А ты надеялась я такой веселый с водички?
— Выпусти меня отсюда!
— Нет, нет Сабо. Ты в моей власти и я твой работодатель! — меня передернуло. Судя по запаху исходящее изо рта, Андрей выпил достаточно для непьющего человека, — я видел, как ты подглядывала за мной в душе.
Моя совесть не пискнула.
— Ой, замолчи. Это низко даже для тебя!
Он присвистнул.
— Это низко, — жеманно повторяет он, протягивая руки. Я уворачиваюсь от его объятий, пытаясь ударить Андрея в пах. Тот смеется над моими попытками, и еще мгновение — я снова пригвождена в матрац. Минаев наклоняется, нависая над моим лицом всего в нескольких миллиметрах от моих губ.
Поцелуй же!
Сабо, ты настоящая извращенка!
— Кто он?
Кто? Кто мне нравиться?
— Говори, кто он! И ненужно смотреть на меня невинными глазками. Прекрасно поняла о ком я, скажи. — Его голос был страшен. — Кто. Он. Тамара.
Озарение накрыло меня.
— Значит, — нашла я в себе смелость ответить, — вот каков твой план. Рассказать о себе в надежде, что дура Сабо ответит тем же? — он знал, что я права, — нечестно играешь, Минаев.
Он перевернулся на другую сторону кровати, закрывая лицо ладонями, посмеиваясь.
— Надеялся, я поведаю о своих тайнах, едва узнаю о твоих? Ты жалок.
Андрей поднялся, беря со стула рубашку.
— Ты права, но не во всем.
— Неужели? И что ты делаешь? — спросила я, наблюдая за тем, как Андрей натягивает белую в красную клетку рубашку с какой-то надписью на груди.
Он пожал плечами.
— Одеваюсь.
Я фыркнула.
— Решил выпустить меня?
— Не будь такой наивной, Сабо. Мы должны съездить в одно место.
Я испугалась.
— Стоп, стоп, стоп! Я никуда с тобой не поеду, слышишь?
— Еще как поедешь!
— Черт с два ты меня заставишь! — он так посмотрел на меня, что я замолчала. Мы оба знали, что заставит. — Когда тебя арестуют за вождение в пьяном виде, подачек в тюрьме от меня не жди.
Минаев фыркнул.
— Я не пьян.
— Пьян.
— Нет.
— Да!
Дойдя до машины, поняла, мы спорили с Минаевым словно дети. Господи помоги мне, я сяду в машину с пьяным человеком.
— Успокойся и перестань трястись как утка.
— Никто не говорит — как утка. Старпер.
Андрей не обратил внимания на колкое замечание. Бесполезно с ним разговаривать, когда он глубоко в своих мыслях. Да и не хотелось разговаривать. Пускай везет куда хочет. Он самый упрямый человек из всех, кого я встречала.
На улице стояла кромешная тьма, я не могла понять, куда мы едем. Андрей в спешке не надел пальто, оставшись в одной рубашке. Не представляю, что он хотел показать, не заботясь о собственном здоровье.
Спустя тридцать минут или около того, мы проехали табличку с надписью «Городское кладбище». Я смотрела на Андрея, открыв рот, он сосредоточенно следил за дорогой, намереваясь до конца осуществить свой план.
Я вжалась в сидение, когда машина резко остановилась. Пусть Андрей идет куда хочет, не собираюсь смотреть ни на что, какими бы ни были его намерения.
— Не трогай меня! — выкрикнула я, когда он буквально вытащил меня на улицу. — Ты чокнутый псих, оставь меня!
Андрей с такой силой взял меня за руку, что я вскрикнула.
Нет. Этот мужчина ни перед чем, ни остановиться, не добившись своего. Он тащил меня как куклу к могиле, у которой остановились, пройдя несколько метров от машины.
— Псих, чертов придурок! — кричу я.
— Смотри! — орет он в ответ, подсвечивая надпись на памятнике фонарем, — смотри! Полюбуйся правдой, которую ты хотела знать, везде суя свой вшивый нос!
Вырвав руку из его цепких пальцев, я притронулась к холодному граниту, опуская глаза с него на Андрея.
— Это ты хотела знать? Тебе это не давало покоя? Что ж, полюбуйся, Сабо!
Я открывала и закрывала рот как рыба, попусту не находя слов. Действительно, кому сейчас нужна, правда. Она колет, режет, разъедает на части словно кислота, находя потаенные места души, добираясь до самой сердцевины и жаля, наслаждаясь болью. Вот что такое — правда.
В одночасье для меня все рухнуло. Понятно, почему Андрей одержим дочерью, понятно его отчужденность, озлобленность и пустота в великолепных зеленых глазах. Понятно значение татуировки на руке, понятно все.
Я проиграла, не начав бой.
— Ее последние слова были — я мечтала о девочке, — сказал он так тихо, но я расслышала и поняла. Покойная жена Андрея умерла, подарив жизнь маленькой принцессе.
Вечером, за один час до Нового Года я — Тамара Сабо, работаю на бывшего музыканта Андрея Минаева няней для его дочери, стою у могилы его умершей жены, Оксаны. Женщину, которую он будет любить всегда, и никогда — меня.
Вот она — правда.
Я лежала на кровати, подобрав под себя ноги. Прошло, полчаса с тех пор как я и Андрей вернулись в дом в полном молчании. Он не произнес ни слова, я же боялась сказать лишнего, нарушив создавшуюся тишину. Полчаса я в своей комнате предаюсь размышлениям. Одна мысль сменялась другой. Стоит ли и дальше находиться в доме Минаева, как быть с той информацией, открывшаяся не лучшим образом. В Новый Год я хотела сделать для Андрея подарок, подарить ему нечто особенное, нечто, что сделает его счастливым. Теперь же я не знаю, как быть. Я полностью опустошена.
