Тогда чародей поднял правую руку. В ней блеснул кинжал — и изогнутое лезвие вонзилось в грудь девушки. Ее хрупкое тело выгнулось, с губ сорвался придушенный вскрик. Кализар выдернул кинжал. Из недр Жемчужины выплыло белое облако и накрыло убитую девушку, скрыв ее целиком. Комнату заполнил аромат роз. Сарино с интересом следил за происходящим. Карис стояла рядом с ним и не сводила глаз с девушки на алтаре — ее отвращение к сцене убийства сменилось вдруг поразительным предчувствием…
Через несколько мгновений белое облако поднялось и неспешно втянулось в Жемчужину.
— Не надо! — всхлипнула девушка. — Не надо больше меня убивать! Пожалуйста!
Сарино подошел ближе, ладонью коснулся белоснежной кожи между ее маленькими грудями. Там не было ни пятнышка крови, ни следа того, что совсем недавно в эту грудь вонзили кинжал.
— Сколько раз это произошло? — спросил Сарино.
— Вместе с этим — четыре, государь. Жемчужина, судя по всему, не допускает человеческих жертв.
— Поразительно! И что ты об этом думаешь, Кализар?
— Для меня это непостижимо, государь.
— Дай мне кинжал и начни все сначала.
Кализар повиновался и вновь затянул заклинание. Девушка на алтаре заплакала. Сарино улыбнулся ей и погладил по голове, как ребенка.
— Не убивайте меня! — взмолилась она.
Герцог ничего не ответил. Снова багряный дым подобрался к Жемчужине, и снова сверкнула молния, вспыхнуло голубое пламя.
— Ну же! — прошипел Кализар.
Сарино повернулся… и по самую рукоять вонзил кинжал в грудь чародея. Кализар зашатался, рухнул на колени и, сложившись пополам, ударился лбом о стылый каменный пол.
Снова белое облако вынырнуло из Жемчужины и поплыло к чародею — но, едва коснувшись его, содрогнулось и вернулось в Жемчужину, просочившись сквозь радужную оболочку.
Сарино наклонился к убитому и сильным толчком перевернул его на спину.
— Мне, — сказал он, — не нужны чародеи, которые не могут постичь новой магии. — Поднявшись, он повернулся к двоим оставшимся чародеям. — Для вас эта магия тоже непостижима?
— Не совсем, государь, но она потребует долгого изучения, — ответил один из них. Его собрат по ремеслу согласно кивнул.
— Отлично, — сказал Сарино. — Что же мы узнали сегодня?
— Что Жемчужина разумна, — ответил первый чародей — низкорослый человечек с близко посаженными глазами и длинной узкой бородой.
— Что еще?
— Что мы можем отчасти управлять ею. Мы заставили ее исцелить девушку. Однако — да простит мне эти слова государь — я не понимаю… пока не понимаю, — быстро поправился он, — почему она воскресила девушку и не стала воскрешать моего брата Кализара.
— Зато я понимаю, — сказал Сарино. — Продолжайте работать.
— А что делать с девушкой, государь?
— Пока довольно жертвоприношений. Дайте ей десять золотых и отошлите домой.
С этими словами он повернулся спиной к чародеям и, выйдя из круглой комнаты, повел Карис наверх, в кабинет.
— Ну, так что же? — спросила она. — Скажешь мне, почему Жемчужина исцелила девушку?
— Она была невинна, — ответил Сарино.
— И как это поможет тебе раскрыть тайны Жемчужины?
— Она сделала выбор, моя радость. Неужели не понимаешь? Она разумна. И мы это используем. Мы предложим ей сделать еще не один выбор. И очень скоро я стану самым могущественным из всех людей, которые когда-либо существовали в мире.
За шесть дней Карис ни разу не видела Сарино. В ночь на седьмой день, около полуночи, замок содрогнулся, как живой. Карис, которая лежала в кровати, обеими руками держа чашу с вином, вскочила и выбежала на балкон. В верхних окнах донжона горел яркий свет, а с вершины самой высокой башни била извилистая молния. Камни так и сыпались во внутренний двор, а иные даже пробили крышу конюшни.
Нагой мужчина, который только что лежал в постели рядом с Карис, тоже вышел на балкон.
— Его магия всех нас прикончит! — проворчал он, покрепче ухватившись за бронзовые перила. На его смуглом красивом, всегда таком мужественном лице сейчас был написан неподдельный страх. Неприглядное зрелище, мельком подумала Карис.
— Он говорит, что вот-вот раскроет тайны Жемчужины, — отозвалась она.
Гириак выругался.
— То же самое ты сказала мне неделю назад. Вчера обвалился кусок главной стены — и пришиб троих моих людей. Если так пойдет и дальше, он разнесет вдребезги весь город. Видела ты беженцев? Люди толпами покидают город.
Карис пожала плечами.
— Тебе-то что до этого? — спросила она. — Тебе платят золотом.
— Я бы предпочел дожить до того дня, когда смогу его истратить.
Замок снова содрогнулся — и на стене, к которой прилепился балкон, появилась чуть заметная трещинка.
— Шлюхин сын! — прошипел Гириак, поспешно отступая в комнату. Карис ухмыльнулась и, повернувшись к нему, призывно протянула руки.
— Иди ко мне! — позвала она. — Займемся любовью на балконе, пока он не рухнул.
— Не глупи! — сердито и жалобно попросил Гириак. Карис одним движением сбросила с плеч зеленый халат, и ее нагое тело залил лунный свет. Новый толчок — и трещина стала шире, зазмеилась вдоль всей стены.
— Вернись в комнату! — крикнул Гириак.
— Ну, иди же ко мне! — поддразнила его Карис. — Докажи, что ты мужчина!
— Ты спятила, женщина! Хочешь умереть?
— Собери свою одежду и убирайся, — бросила Карис, презрительно повернувшись к нему спиной. И без малейшего труда взобралась на бронзовые перила. Слегка покачиваясь, она прошлась по перилам, ощутила босыми ногами гладкий холодок металла. Случись еще один толчок — и она упадет. Карис понимала это, и ее охватило небывалое, восхитительное возбуждение. Вот это жизнь! Вскинув руки, женщина замерла на перилах.
С башни хлестнула молния, и раскаты грома сотрясли замок. Карис потеряла равновесие, но удержалась и, круто развернувшись, прыгнула в комнату. Ударилась плечом об пол, покатилась, но тут же вскочила на ноги. За ее спиной раздался оглушительный треск, и остатки балкона рухнули во внутренний двор.
Карис зябко поежилась и окинула взглядом спальню. Гириак ушел.
Взяв кувшин с вином и чашу, она уселась на круглый вышитый коврик посреди комнаты. Гириак ее разочаровал. Как, впрочем, и все мужчины, которых она знала. Интересно, подумала Карис, сами они в этом виноваты или же я выбираю не тех мужчин? Или — дело во мне самой?
Отец считал, что это именно так. Он объявил, что Карис одержима демоном, и много лет пытался избавить ее от этой одержимости. Он выволакивал дочь из дома и привязывал к столбу в амбаре. За этим следовали всегда одни и те же слова: «Покайся! Открой свою душу Истоку! Моли о прощении!» Как бы ни вела себя Карис, все заканчивалось одинаково. Если она твердила, что невиновна, отец избивал ее. Если же признавала свою вину и взывала к Истоку о прощении, ярости отца не было предела. «Лгунья, ты насмехаешься надо мной!»— вопил он. А потом избивал ее до крови розгами. В конце концов Карис предпочла стоять у столба молча, вскинув голову и твердо встречая его безумный взгляд.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
