— Посетители все спрашивают отца, где он покупает такое пиво и вино. Говорят, что ничего лучше в жизни не пробовали.
— Это музыка так на них влияет, — отозвался он. — Как здоровье твоего отца? Подагра больше его не мучает?
— Опять ты за свое! Ты переводишь разговор на другое всякий раз, когда я заговариваю о том, как действует твоя музыка. Ты что, стесняешься своего дара?
Дуводас улыбнулся и покачал головой.
— Я люблю свою музыку. Просто… когда я с тобой, я не хочу думать о тавернах и посетителях. Я хочу наслаждаться свежестью лугов, ароматом цветов и — более всего — тем, что ты рядом, Шира.
Дуводас поражался тому, что Шира, которой скоро уже сравняется девятнадцать, до сих пор не замужем. Один из завсегдатаев таверны как-то сказал ему: «Экая жалость, что бедняжка хромая! Она чудесная девушка, но мужа ей не видать». Дуводас так и не понял смысла этих слов. Как может физическое увечье затмевать все достоинства человека? Для Дуводаса это так и осталось загадкой. Правда, Шира ходит неуклюже, но ведь у нее чудесная душа и живой ум, она добра и нежна — чего же не хватает ей в глазах поклонников?
Они поели в дружелюбном молчании, завершив трапезу кувшином яблочного сока. Насытившись, Дуводас лег на траву и запрокинул лицо к небу.
— Прошлым вечером, — сказала Шира, — перед таверной была драка. Люди дрались за право войти в зал. Отец не может поверить своему везению. И, кстати, отвечаю на твой вопрос: подагра у него прошла, словно ее и не было.
— Это хорошо.
— Откуда ты родом, Дуво? Где он, тот край, в котором могли бы исцелить мою хромоту?
— Далеко, — негромко ответил Дуводас и сел. — Очень, очень далеко. Там, куда нам больше нет дороги. Он существует только здесь, — прибавил он, коснувшись ладонью виска. — Но я помню, как он был прекрасен. И всегда буду хранить эти драгоценные воспоминания.
— Где же был этот край?
— Об этом лучше не говорить.
Шира близко придвинулась к нему — так близко, что он ощущал аромат ее волос. Это было и тревожно, и приятно.
— Ты жил среди эльдеров, да?
— Да, — вздохнул Дуводас. — Среди добрых эльдеров.
— А наш школьный учитель говорил, что они хотели уничтожить всех нас.
Дуводас покачал головой.
— Эльдеры были мирным народом и не желали властвовать над другими. Но что значит правда перед злобными наветами таких людей, как Сарино? Чего я никогда не смогу понять — зачем они так поступили? Чего надеялись добиться Сарино и его союзники, уничтожив эльдеров? С тех самых пор в мире не затихает война. Тысячи людей уже погибли — а ради чего? Быть может, они завидовали глубоким познаниям эльдеров? Или всему виной алчность? Не знаю. Ненависть, похоже, куда сильней любви. Скульптор может годами ваять из куска мрамора прекрасную статую — а другой человек может в один миг разбить ее увесистым молотком. Любовь — и ненависть.
— Извини, — сказала Шира. — Теперь я опечалила тебя.
— Никому и никогда не говори об эльдерах. Мне нравится тихая жизнь, и я не хочу огласки.
— Я сохраню твой секрет, — сказала Шира. — Я сохраню все твои секреты.
Дуводас наклонился к ней и поцеловал в щеку. — Как целомудренно, Певец! — прошептала она. — Неужели это все, чего ты хочешь?
— Я хочу очень многого, — ответил он, привлекая девушку к себе. — Вот только почти все мои желания невыполнимы.
— Одно твое желание я могла бы выполнить, — тихо сказала Шира. Дуводас заглянул в ее глаза — и прочел в них страх быть отвергнутой.
— Не надо влюбляться в меня, Шира, — сказал он. — Скоро я уеду.
— Зачем тебе уезжать? Разве тебе здесь плохо?
— Дело не в этом.
Шира резко отстранилась, но тут же провела рукой по его длинным светлым волосам.
— Нельзя влюбиться или разлюбить по приказу, — сказала она. — Если ты полагаешь, что любовью можно управлять, — ты тем самым умаляешь ее. Я полюбила тебя с той самой минуты, когда увидела впервые. Помнишь, как ты появился в нашей таверне? Отец сказал тебе, что нам не нужен певец, — а ты ответил, что за неделю удвоишь его доходы.
— Помню. Я только не знал, что ты тоже была там.
— Я стояла в дверях кухни. Когда ты вошел, солнечный свет ударил тебе в спину, и твои волосы засияли, точно золото. Я никогда не забуду этого дня.
Дуводас бережно опустил ее на траву и нежно, очень нежно поцеловал в губы. Затем он сел и вздохнул.
— Я тебя не обманываю, Шира. Я люблю тебя, как никогда еще в жизни не любил. И это правда. Но есть и другая правда.
— Ты женат?
— Нет! Этого я не могу себе позволить. Я имел в виду другое. Очень скоро еще кто-то, кроме тебя, заподозрит неладное и начнет допытываться о чарах, которые порождает моя музыка. И тогда мне придется бежать.
— Я отправлюсь с тобой. Дуводас ласково взял ее за руку.
— Какая жизнь ожидает тебя со мной? Я ведь бродяга, без дома и племени.
С минуту Шира молчала.
— Ты бы взял меня с собой, если б я могла бегать по этим холмам? — очень тихо спросила она.
— Да нет же, дело совсем не в этом! Я люблю тебя, Шира, люблю такой, какая ты есть. Я люблю твою доброту и жизнерадостность, твою нежность и мужество.
— Ты говоришь о мужестве, Дуво? А где же твое мужество? Я не понаслышке знаю, как сурова может быть жизнь. Двое моих братьев погибли на этой бессмысленной, бесконечной войне, а сама я с детских лет непрерывно страдаю отболи. С того дня, когда колесо фургона раздавило мою ногу, и до той минуты, когда ты впервые сыграл для меня, я не помню ни единого часа, чтобы, двигаясь, не слышала бы скрип кости. Но я живу, Дуводас. И все мы живем. Жизнь сурова, жестока, безжалостна — но мы живем. Мне было бы легче принять твой отказ, если б ты не любил меня. Ты ушел бы, а я бы долго тосковала. Но я бы выжила, приняла бы нанесенную тобой рану и позволила ей исцелиться. А то, что ты любишь меня, но все же хочешь покинуть… вот это трудно снести.
Дуводас сидел неподвижно и глядел, не отрываясь, в ее большие темные глаза. Потом напряжение, сковавшее его, отхлынуло, он поднес руку Ширы к губам и нежно поцеловал запястье.
— Все мы такие, каковы есть, — со вздохом сказал он. — И не можем измениться.
Они сложили в корзину тарелки и чашки, и Дуводас забросил ее за плечо. Шира подняла с травы его зеленую рубашку и арфу и взяла его под руку. Из-за искалеченной левой ноги, которая была на десять дюймов короче правой, двигалась она медленно и неуклюже. Они не спеша спустились с холма и по тропке пошли к воротам. Мимо пробежала стайка детишек; двое из них остановились и принялись смеяться, указывая на Ширу. Она не обратила на детей никакого внимания, но Дуводаса глубоко уязвила эта жестокая выходка.
— Почему они смеются? — спросил он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});