Неопровержимые свидетельства присутствия дикого человека были налицо, — это камни, валявшиеся неподалеку и поломавшие кусты; перевернутые ведра и одна развороченная сумка, из которой далеко к скалам были выброшены исцарапанные банки с консервами; разломанный и почти уничтоженный хлеб и ясные отпечатки больших плоских зубов на куске масла.
На заявление мое и Тадеуша Николаевича о том, что мы ночью ходили по лагерю и гремели ведрами, нам резонно указали, чтобы, во-первых, мы не выдумывали, а во-вторых, что смешно даже и говорить о том, будто Мамат мог спутать своего начальника с диким человеком.
На наше несмелое предположение, что хлеб могли слопать ишаки, а по пути вывалить из сумы и консервы, Мамат заверил нас, что суму он на ночь плотно завязывал. Кроме того, если ишаки и могли есть хлеб, то уж сливочное масло они есть не станут. А отпечатки зубов на масле самые ясные.
Попытка выяснить, кто же кусал масло, окончилась неудачно: ишак, которому я открыл рот, чтобы сравнить его зубы с отпечатками зубов на масле, неожиданно вцепился в масло, которое Мамат держал для сравнения рядом. Выкусив здоровый кусок с драгоценными отпечатками зубов дикого человека, он немедленно сожрал его. На масле остались теперь ясные отпечатки ишачьих зубов, которые я, по неразумению, считал схожими с прежними, но которые Мамат совершенно авторитетно признал другими.
Несмотря на длительное обсуждение во время завтрака и на обратном пути, единого мнения по вопросу ночных происшествий в нашей группе так и не удалось установить.
* * *
Теперь, по прошествии нескольких лет после этого маршрута, я получил еще дополнительные сведения о жизни дикого человека от незнакомого старца, которого встретил на Пшарте в этом году. Он искал там свою сбежавшую кобылу.
Этот достойный человек сообщил мне, что несколько лет назад здесь, на Пшарте, ночевала экспедиция, что их было пятеро, из них одна женщина. Начальник был «Зор-адам» (зор-адам — большой человек, мое киргизское прозвище). Ночью к ним пришел дикий человек, швырял камни с горы и кричал, потом он спустился, съел хлеб и масло и даже прокусил несколько банок с консервами и съел. Затем он хотел утащить женщину, но «Зор-адам» стал с ним бороться и повалил его, после этого дикий человек громко плакал и ушел в горы, швыряя камни. Все это видели многие, например Мамат, у которого сей мудрый старец рекомендовал мне навести справки. Имени этого симпатичного человека я, к сожалению, сообщить не могу, потому что, случайно уяснив из слов моего помощника, кто я такой, он очень заторопился искать свою пропавшую кобылу и сразу покинул нас.
Василий Карпов
ВЫСОТА 4100{14}
Вид, что открывался отсюда, захватывал дух. Горы прорвали ярко-синее небо. Величественные вершины, казалось, спали, укрывшись облаком. На белоснежные склоны было больно смотреть.
Негнущимися пальцами я затолкал в бутылку записку:
«9.08.72 г., 8 часов вечера. Здесь были студенты ТПИ геологи С. П. Богуславский и В. В. Николенко. Замерзаем, бежим назад…»
Занесла нас на вершину Каратегинского хребта безрассудная молодость.
Сегодня утром у нас и мысли не было о восхождении. Впервые за месяц не нужно вставать, идти в очередной изнурительный маршрут, и мы настроились не вылезать из спальников по крайней мере до обеда. Отряд базировался на высоте 2000 метров, а маршруты поднимались до 3000, поэтому были крайне тяжелы. Как назло, весь месяц стояла прекрасная, рабочая погода, и как мы ни молили о дожде, его не было. Люди выдохлись, и вот, наконец, начальник отряда Сергей Генсюровский объявил долгожданный выходной день.
Но странно устроен человек: перед каждым маршрутом нас приходилось поднимать чуть ли не подъемным краном (роль которого попеременно исполняли Генсюровский и старший геолог Владимир Шибаев), а тут мы сами поднялись и совершенно не знали, куда себя деть. Лениво побросали мяч, пока он не улетел в ущелье, позабавлялись, спуская в то же ущелье камни. С интересом наблюдали, как прыгали, словно мячики, огромные глыбы, летели вниз, стремительно уменьшаясь в размерах и разбиваясь вдребезги далеко внизу.
— Обвала захотелось? — Генсюровский выглянул на шум из рабочей палатки, где он корпел над геологической картой. — Лучше идите очистите от югана тропу к перевалу!
Юган — жгучая папоротниковидная трава в пояс высотой — доставляла нам немало хлопот. При соприкосновении с телом она не жгла, как крапива, но через некоторое время появлялись огромные болезненные волдыри.
Истребив коварную траву, мы опять оказались не у дел, но на всякий случай решили держаться подальше от начальства. К обеду план созрел. Очень, прямо скажем, легкомысленный план. Мы знали, что там, наверху, температура по крайней мере должна соответствовать вечному снегу. Но снежник{15} начинался и от наших палаток, почти не таял даже в жаркие дни, только покрывался красными проплешинами. И мы пошли на штурм высоты 4100 налегке. Предстояло преодолеть чуть более двух километров, но мы, несмотря на маршрутный опыт, трудность этих километров явно недооценили, ничего с собой не взяв, не считая двух фляжек чая и геологических молотков.
Справедливо полагая, что начальству о нашем плане лучше узнать попозже, когда мы будем уже в недосягаемой зоне, я подозвал самого медлительного горнорабочего — местного жителя таджика Турсуна — и попросил сообщить Сергею Алексеевичу, что «идем на 4100». Турсун достал из кармана стеганого халата небольшой пузырек, вытряхнул на ладонь щепотку зеленого насвая, кинул под язык и лишь после этого неторопливо пошел к Генсюровскому. Мы скорым шагом уходили к перевалу. Поднявшись по склону, увидели раскинувшийся на террасе лагерь, бредущего к нему Турсуна. Когда тот раздвигал полог палатки, мы уже перевалили через гребень скалы.
Часа через три вся легкомысленность нашей затеи стала ясной, но признаваться в этом не хотелось. Становилось холоднее. Судя по растительности, мы миновали лето, осень и вступили в зиму. Склон становился круче, и каждый метр давался все труднее и труднее. Возможно, мы и повернули бы назад, но горы скрадывали расстояние: намеченный путь лежал перед глазами, вершина казалась обманчиво близкой, и мы карабкались выше и выше. На восьмом часу, совершенно обессиленные, то и дело сползая по заснеженной каменной россыпи, одолели последние метры.
И вот мы наверху. Отдохнуть на таком морозе, при пронизывающем ветре невозможно, а любоваться панорамой гор пришлось недолго: солнце виднелось где-то внизу, ущелья заволакивала зловещая тьма, и лишь хребет, по которому мы поднялись, белел зигзагами в наступающей мгле.
