— Ах, Аманда! Как раз сегодня гусиные потроха. Сегодня надо бы… Нет у меня сегодня терпенья обгладывать гусиные крылышки!
— Если вы не позаботитесь, — с опасным спокойствием отвечает Бакс, чтобы деревенские сорванцы не калечили камнями моих гусей, вам придется каждый день есть гусиные потроха, господин Пагель.
— Ах, Аманда, — жалобно просит Пагель, — вы могли бы хоть сегодня оставить меня в покое с вашей воркотней? За очень долгое время я сегодня впервые почти счастлив.
— Если моих гусей будут увечить из-за того, что вы счастливы, господин Пагель, — говорит Аманда, — то лучше уж будьте несчастны и заботьтесь о хозяйстве. На то вы здесь и поставлены, а не для счастья.
Пагель поднимает голову и смотрит веселыми искрящимися глазами на сердитое лицо Аманды.
— Бросьте притворяться! Вы же нисколько не сердитесь, это видно уже из того, что вы не заставляете меня глодать кости, а положили мне на тарелку сердце и пупок. Как раз то, что я люблю. А что касается ваших слов, то я вам долго досаждать не буду, Аманда. Я, видите ли, получил известие, что скоро стану отцом…
— Так, — отвечает Аманда, ничуть не смягчившись. — А я и не знала, что вы, господин Пагель, женаты.
Этот чисто женский ответ так ошарашил молодого Пагеля, что он решительно бросил ложку, отодвинул стул и вперил глаза в Аманду.
— Женат?.. я женат? — спросил он с удивлением. — Откуда у вас эта безумная мысль, Аманда?
— Вы скоро станете отцом, господин Пагель, — зло ответила Аманда, отцы большей частью бывают женаты или по крайней мере должны быть женаты.
— Глупости, Аманда, — весело сказал Вольфганг и снова принялся за суп. — Вы просто хотели что-нибудь выведать, но теперь я берусь за еду.
С минуту было тихо, оба ели.
Аманда строптиво сказала:
— Сдается мне, что молодая дама не так уже громко свистела и не валяла дурака, когда заметила, что станет матерью.
— Вы угадали, Аманда, — ответил Пагель. — Молодой даме было, вероятно, не очень весело, хотя, надо думать, она все-таки капельку радовалась.
— Тогда, — сказала Аманда решительно, — я бы сию же минуту уехала туда и женилась на ней.
— Это и я бы с удовольствием сделал, Аманда, — ответил Пагель, — но, к сожалению, она строго-настрого запретила мне показываться ей на глаза.
— Она запретила… на глаза? — почти крикнула Аманда. — И она ждет от вас ребенка?
— Да! — серьезно кивнул Пагель. — Вы совершенно правильно меня поняли.
— Тогда… — Она покраснела как пион.
— Тогда… — Она не смела выговорить.
— Тогда я бы… — Она замялась.
— Вы бы?.. — очень серьезно спросил Пагель.
Аманда испытующе посмотрела на него. Она злилась на себя за то, что из любопытства ввязалась в эти расспросы и узнала то, чего вовсе не хотела знать; она злилась и на него, зачем он говорит об этих вещах так же глупо и легкомысленно, как все мужчины, а ведь она его считала лучше других.
Итак, она посмотрела на него испытующе и сердито.
Но тут она увидела его глаза, его светлые, светлые глаза, в которых мерцали огоньки, а в уголках залегли к щекам бесчисленные морщинки, и как только она увидела эти морщинки, ей стало ясно, что он, несмотря на серьезное выражение лица, полон радости, что он только дурачит ее в отместку за глупое любопытство и что он точно такой, каким она себе его представляла. Счастье, которое целиком наполняет человека, переплескивается и на других. Счастье заразительно… И ей тоже передалась капелька счастья, она быстро глотнула воздух.
Но затем сказала совершенно в стиле Аманды Бакс:
— Прилегли бы вы на полчасика, довольно уже вам в гусиных потрохах ковыряться. Там у вас тепло, и я положила на диван шерстяное одеяло.
Пагель, озадаченный, с минуту смотрел на Аманду, но потом послушно ответил:
— Хорошо, сегодня, в виде исключения, я так и сделаю. Но через полчаса прошу разбудить.
В дверях он еще раз обернулся и сказал:
— Примерно к рождеству это будет — то есть свадьба, Аманда. Сын явится на три недели раньше.
А затем он решительно захлопнул дверь в знак того, что ответ его уже не интересует, что эта тема вообще исчерпана. И так как Аманда теперь знала все, что ей надо было знать, она тоже не чувствовала потребности продолжать разговор. Она тихонько убрала со стола, унесла посуду и уселась возле печки, чтобы и в самом деле дать ему полчаса покою.
Но ведь спать-то он не будет, он будет перечитывать письмо!
4. ЗОФИ БОРЕТСЯ
Пагель действительно хотел перечесть письмо, но едва он лег, как его обволокла усталость, точно большая, приятно теплая, приятно темная волна. Слова письма, что он в начале декабря будет отцом и что Петер сама, наконец, напишет ему, он взял с собой в сон. Какая-то веселая легкость исходила от этих слов, и он заснул улыбаясь.
Во сне ему приснился ребенок, он и видел этого ребенка и сам отчасти был им. С легким удивлением увидел он себя на зеленой лужайке в белом матросском костюмчике с синим воротником и вышитым якорем, а над ним молодое сливовое деревцо мирабель простерло свои ветки, густо усаженные мелкими, желтыми, как масло, плодами.
Он тянулся к этим ветвям, он видел свои голые колени между носками и штанишками и видел шрам на одном колене. "Это уже, кажется, однажды приснилось мне, когда я был ребенком", — сказал он себе во сне и все же протянул руки к ветвям. Он стал на цыпочки, но не дотянулся до ветвей.
Тут его позвал чей-то голос — должно быть, голос мамы с веранды, или нет, голос шел из густой кроны дерева, это был голос Петера:
Деревцо, сильнее веточки качай,
Ливнем слив всего меня обдай.
И тут сливовое деревцо встряхнулось и просыпало на него золотой дождь маленьких слив, они падали все гуще, все золотистее. Зеленый дерн весь пожелтел, как будто в нем зацвели тысячи цветков, и ребенок — а он и был этим ребенком — с ликующим криком склонился над ними…
Ребенок, улыбаясь, смотрел на ребенка, но постепенно Пагелю стало ясно во сне, что он мужчина и что никакая Петра не осыпает его плодами. Прекрасный сон рассеялся в мягком просторном мраке, в который хорошо было погрузиться. И спящий охотно погрузился в этот мрак, он погрузился в него с мыслью: лишь бы никто не помешал мне!..
— Нет, я не стану его тревожить, — заявила Аманда в конторе. — Придется вам прийти еще раз, попозже.
Она воинственно посмотрела на Зофи Ковалевскую. Но Зофи держалась отнюдь не воинственно.
— Нельзя ли подождать его здесь? — вежливо попросила она.
— Когда он проснется, он сразу же пойдет в поле, некогда ему тут с вами разговаривать, — сурово сказала Аманда.
— Да он же сам вызвал меня через отца, — заявила Зофи, несколько уклоняясь от истины. — Господин Пагель, видите ли, требует, чтобы я копала картофель! — Она с горечью рассмеялась.
— Копать картофель… — повторила Аманда. Обе все еще стояли, одна у печки, другая у окна. — Господин Пагель прав. Копать картофель это все-таки лучше, чем…
Она многозначительно замолчала.
— Чем что, фройляйн? Чем подпирать печку, чтобы она не упала? Тогда вы правы…
— Есть такие, что считают себя хитрее всех, — заявила Бакс уклончиво. Но от большой хитрости глупеешь, говаривала фройляйн Кукгоф. Так оно и есть.
— Что же вы — хитрая или глупая? — любезно спросила Ковалевская. Она села на стул у письменного стола.
— Это место не для вас, фройляйн! — гневно крикнула Аманда и ухватилась за спинку стула. — Вас поджидает другое местечко…
Зофи насторожилась. Но так легко она не сдастся, теперь она уж ни за что не уйдет.
— Если мне надо уйти, то уж это мне скажет господин Пагель, — сказала она холодно. — Ведь вы тут только постели стелете, фройляйн.
— Но я не лезу в эти постели, я — нет! — крикнула Аманда и так рванула стул, что спинка затрещала.
— Остановка не за вами, фройляйн, у господина Пагеля, должно быть, лучший вкус, чем у прежнего управляющего.
— И это говорите мне вы, фройляйн? — крикнула Аманда, вся побелев, и отступила на несколько шагов.
Схватка становилась жаркой, стрелы были расстреляны, и некоторые попали в цель. Оставалось перейти врукопашную. Удивительно, что гул сражения не разбудил Пагеля.
— А почему бы мне и не говорить вам этого? — спросила Зофи упрямо, но уже сбавив тон. Выражение лица ее врага не нравилось ей. — Ведь вы сами объявили это перед всем народом на вечерней молитве!
— Фройляйн! — произнесла Аманда угрожающе. — Если другие не знают, что дважды два — четыре, то я знаю. А если счет не сходится, то можно ведь стать ночью под окном и кое-что услышать.
Теперь побелела Зофи. С минуту она стояла точно громом пораженная. Но затем овладела собой.
— Порядочному человеку, — сказала она совершенно другим тоном, незачем слышать все что он слышит.
