– Отвяжитесь от меня, Христа ради! - зло сказала Анютка, вырываясь из рук тётки. - Ума вы лишились? У меня муж есть.
– Это который же? - ехидно спросила Даная Тихоновна. - Чтой-то не упомню! И как это ты на свадьбу тётку единственную не пригласила?
– А вы не изгаляйтесь! Цыгане не венчаются, да всю жизнь крепко живут!
– Я и вижу, как вы крепко живёте, - с сердцем, уже без издёвки сказала Даная Тихоновна. - Он без тебя по Ялтам да Одессам катается, а ты вычистки себе делаешь…
– Замолчите! - Анютка заплакала.
– Слезами, девка, горю не поможешь. - Даная Тихоновна села рядом с племянницей на постель, взяла её за руку. Руку Анютка выдернула, но, когда тётка обняла её за плечи, с отчаянным "ы-ы-ы-ы-ы!!!" уткнулась в обширную Данаину грудь.
– Уходила б ты от него, от Гришки своего, вот что… - задумчиво сказала Даная. - Чего ради ты на нём виснешь, что ты от него видала, а? Шесть лет об тебя ноги вытирал! В твои-то годы так себя не любить!
– Не мо-гу без не-го…
– Отчего ж не можешь? Живёшь же вот второй месяц - и цела, и в добром здравии! Ты меня слушай, я плохого не посоветую и тебе одного добра желаю!
Если с этим князем себя по-умному повести - он и жениться может! И очень даже просто!
– Сказки сказываете! - Анютка наконец справилась с истерикой и встала.
Сухо попросила тётку: - Полейте мне, я уж опаздываю. Из-за вас теперь с красным носом приеду.
– Тьфу, дура! - плюнула Даная Тихоновна. Подойдя к умывальнику, взяла с него кувшин, гневно потрясла им. - Ну, помяни моё слово: прогонишь грузина - прокляну! И наследства лишу, и на похороны не являйся даже! Да твой Гришка сапога его не стоит!
Анютка, уже склонившаяся над лоханью, ничего не ответила, но взглянула на тётку так, что та больше не сказала ни слова.
И в скрипящей пролётке, сидя рядом с Давидом, Анютка молчала. Вечер был тёплым и тихим, словно не было недавних ливней. Купола церкви Великомученика Георгия светились в золотисто-розовых лучах заката, пахло прелой травой из садов. До ресторана было рукой подать. Анютка понимала, что для соблюдения приличий нужно хотя бы завести разговор о погоде, но в горле по-прежнему стоял ком, и она опасалась разрыдаться при князе. Тот, будто чувствуя это, тоже не начинал светской беседы, изредка посматривал на Анютку, на её плотно сжатые губы, сухие глаза, сжатый до белизны в суставах кулак на коленях - и молчал.
Впереди показалась вывеска Осетрова. Глядя в сторону, на пробегающие мимо заборы и низенькие одноэтажные домики заставы, Анютка горестно подумала о том, что впереди её ждут многозначительные взгляды и усмешки цыган, конечно, знающих о трёхдневном бдении князя Дадешкелиани в "заведении", и не слишком тихий шёпот цыганок: "Потаскуха, стоило мужу за порог шагнуть…" А потом - долгая, трудная ночь, пьяные гости, требования петь ещё и ещё, окрики хоревода, усталость, тяжесть в ногах, принуждённая улыбка "на публику"… Впервые за всю свою карьеру певицы ей не хотелось выступать перед людьми, не хотелось слышать возгласов восторга, не хотелось аплодисментов, комплиментов, восхищённых взглядов. Что толку от всего этого, если по ночам воешь в подушку, как проклятая, и думаешь без конца о том, кому уже осточертела - дальше некуда… Права тётка, что говорить… Шесть лет жизни - коту под хвост.
– Останови! - вдруг громко приказала она извозчику.
Тот с басовитым "Тпру-у-у!" натянул поводья, лошади стали. Давид молча, удивлённо смотрел на свою спутницу. А она повернулась к нему:
– Где вы остановились, князь?
– В номерах "Англия"…
– Едем туда.
Извозчик, не дожидаясь приказания, начал разворачивать лошадей. Давид молча смотрел на Анютку. А та сидела бледная, с жёсткой, решительной улыбкой на лице, высоко подняв голову и даже не глядя на удаляющуюся вывеску "Ресторанъ Осетрова", уже освещённую по вечернему времени голубыми огнями.
Номер князя Давида Ираклиевича Дадешкелиани оказался не самым лучшим, не самым дорогим и совсем не убранным, но Анютка не заметила неавантажности обстановки. Войдя, она позволила Давиду снять с себя накидку, бросила на столик у дверей перчатки и сумочку, прошлась вдоль стены по большой, ещё тёмной комнате и, остановившись у окна, стала ждать, когда князь зажжёт свечи. Вскоре вся комната была освещена, хоть и неярко, и лишь в углах шевелились мохнатые тени. За окном неожиданно снова собрались тучи, улица потемнела. Стоя у окна, Анютка не отрываясь смотрела на первые поползшие по стеклу капли. Давид подошёл, встал за её спиной. Анютка повернулась. С минуту они молча смотрели друг на друга. Анютка первая отвела взгляд от прямого, немного удивлённого взгляда Давида.
– Ты меня любишь? - устало спросила она.
Он молча наклонил голову.
– Я замужем. Он цыган. Из нашего хора. Он меня совсем не любит, я ему не нужна. - Анютка говорила короткими фразами, чтобы не расплакаться, говорила сама не зная зачем, с ужасом чувствуя - делает глупость, но останавливаться уже было поздно. - Я из-за него в хор пошла. Сам видишь, кем стала. Что мне делать?
– Уходи! - решительно и даже резко сказал Давид. Ни он, ни Анютка не обратили внимания на обоюдное "ты". Анютка криво улыбнулась, подняла блестящие от слёз глаза.
– Уж не к тебе ли?
Давид медлил. Затем осторожно спросил:
– Скажи, пожалуйста… Это правда, что вы с мужем не венчаны?
"Вот проклятые девки… И тётка… Наболтали!" Анютка вскинула голову, отрывисто сказала:
– Цыгане не венчаются.
Мгновение Давид молчал, затем издал короткий резкий звук, схватил Анютку на руки и понёсся с ней по комнате. Перепуганная Анютка завизжала на всю гостиницу, со стола рухнула целая стопка книг, опрокинулась тяжёлая пепельница, разлетелись бумаги, с подоконника полетел на пол горшок с геранью… А Давид, ничего не замечая, носился по комнате, возбуждённо выкрикивая что-то на своём гортанном языке. Анютке пришлось укусить его за плечо. Князь охнул, остановился, взглянул было обиженно, но тут же улыбнулся, показав свои прекрасные зубы.
– Ошалел ты, что ли, твоё сиятельство? - Анютка сердито вырвалась из его рук. - Ты что?!
– Мне сказали, что ты свободна… Но я думал, что это неправда.
– С ума сошёл? Ничего я не свободна! Я с Гришкой шестой год живу!
– Это ничего не значит! - уверенно сказал Давид. - Я женюсь на тебе.
– У-у, куда вас, ваше благородие, понесло… - усмехнулась Анютка. - Знаешь, сколько раз я такое враньё слышала?
– Князь Давид Дадешкелиани никогда не врёт! - немного надменно заявил Дато. Анютка вновь скорчила насмешливую гримасу, но ничего не сказала.
Стояла не двигаясь, позволив Давиду завладеть своей рукой, не обращая внимания на то, что он целует эту руку всё выше и выше, пробираясь от запястья к локтю, затем - к плечу, ещё тяжело дыша после галопа по комнате.
Добравшись до ключицы, Давид остановился, вопросительно взглянул на Анютку. И в который раз ей стало не по себе от этих слёз, явственно блестевших в больших и тёмных глазах, от восхищения и робости в мальчишеском взгляде. Ей захотелось сказать вслух то, что она думала, но Анютка побоялась обидеть Дато и сказала по-цыгански:
– Саво тыкно, дэвлалэ[151]… - и положила обе руки на его плечи. И ни тогда, ни после не вспомнила, кто из них задул все свечи.
В пятом часу утра окно гостиничного номера посветлело, на нём отчётливо проявились дождевые потеки. Розоватый свет перебрался через подоконник, скользнул по потёртым штофным обоям, по картине с видами Неаполя, по безобразию из битых черепков, земли, обломанных листьев, стеклянной крошки, бумаги и рассыпанного пепла на полу, влез по сползшему с постели одеялу, двинулся по голой ноге Анютки, которая сидела в постели, прислонившись к стене, и раскуривала пахитоску. Её светлые волосы были растрёпаны, рубашка сползла с плеча, но Анютка не поправляла её. Князь Давид Дадешкелиани спал на спине, свободно разметавшись по постели и свесив вниз одну руку. Утренний луч удобно, словно котенок, примостился на его заросшей курчавыми чёрными волосками груди. Во сне лицо Давида казалось ещё более детским, и Анютка, изредка взглядывая на него, прикрывала глаза и чуть слышно говорила:
– Боже мой… Боже ты мой…
Через пять минут солнечный луч устроился у Давида на носу. Тот недовольно поморщился, чихнул и открыл глаза. Посмотрел на сидящую рядом Анютку, улыбнулся. Сел, потянулся. Хрипловато сказал:
– Иди ко мне.
– Уже утро. - Она не обернулась. - Мне идти пора.
– Куда? - изумился он. - Я тебя никуда не пущу!
– Ну, спросилась я тебя. - Анютка спустила ноги на пол, потянулась было за платьем, но князь пружиной взвился с постели и, прежде чем Анютка спохватилась, опустился перед ней на колени.
– Господи, ну ты что? - отворачиваясь, грустно спросила Анютка. - Не наигрался, дитятко, мало тебе?
