— А ваша семья?
— У меня только малый ребенок, мой муж умер в прошлом году, и родителей у меня нет. Этот подлец прекрасно знал мое положение и вот что он сделал… Что будет с моей несчастной малышкой… без помощи, без защиты?.. С ней осталась только служанка, которая, наверное, все еще ждет меня. Что с ними будет? Я умоляла этого негодяя позволить мне хотя бы написать письмо, он отказал… Теперь я обречена…
И обильные слезы струились из прекрасных глаз этого невинного создания… Тогда наша сострадательная утешительница поинтересовалась:
— Нет сомнения, что его удовольствия причинили вам такие же муки, какие принимают от него все жертвы?
При этих словах целомудренная женщина молча показала Жюстине свой прекрасный зад и добавила:
— Вот посмотрите, моя милая, что он со мной сделал, я вся избита, истерзана, растоптана… О, какими чудовищными пороками заклеймила природа эту подлую душу!
Так обстояли дела в замке, когда пленницы узнали, что надежды Ролана сбылись: он не только получил из Венеции огромное количество ценных бумаг, на которые рассчитывал, но у него попросили еще десять миллионов фальшивых монет, за которые обещали выслать векселя с условием оплаты в Италии. О большем этот злодей не мог и мечтать: он мог преспокойно отправиться в страну обетованную, имея два миллиона годовой ренты. Такой новый сюрприз Провидение приготовило для Жюстины, таким образом оно хотело еще раз убедить ее, что счастье существует только для порока, а добродетели остается несчастье.
После этого события Ролан пришел за Жюстиной, чтобы в третий раз отвести ее в роковую пещеру; Несчастная затряслась, вспомнив последние его угрозы.
— Успокойся, — сказал он, — тебе нечего бояться; речь идет об одной вещи, которая касается только меня… О необычной страсти, которой я хочу насладиться, и она не причинит тебе зла.
Жюстина последовала за ним. Как только за ними закрылись тяжелые двери, Ролан сказал:
— Милое дитя, тебе одной в этом доме я могу доверить то, что задумал. Мне нужна очень честная и порядочная женщина, я было подумал о Делиль, но при всей ее порядочности считаю ее мстительной… Что до моей сестры, признаюсь, что доверяю тебе больше…
Заинтересованная Жюстина попросила Ролана объяснить яснее.
— Выслушай меня, — продолжал этот закоренелый преступник. — Я очень богат, но несмотря на всю благосклонность судьбы, все может рухнуть в один миг; меня могут выследить и схватить во время переправки моих богатств, и если такое несчастье случится, меня ждет только виселица, то есть то самое наказание, которое составляет мое удовольствие с пленницами. Я убежден, насколько вообще возможно такое убеждение, что эта смерть невыразимо сладостна, но поскольку женщины, которых я заставлял переживать ее первые ужасы, никогда не были со мной откровенны, я хочу на себе испытать это ощущение. Я хочу узнать из собственного опыта, правда ли, что удушение вызывает эякуляцию, сжимая нервы, которые отвечают за эрекцию. Убедившись, что такая смерть всего лишь игра, последняя забава в жизни, я приму ее без страха, так как меня пугает вовсе не прекращение моего существования: мои принципы допускают этот факт, и, будучи уверен в том, что материя превращается только в материю и ни во что другое, я не боюсь ада и не надеюсь на рай; но я с содроганием думаю о жестокой смерти, как и все сластолюбцы, я боюсь боли, словом я бы не хотел страдать, когда буду умирать.
— Однако, сударь, вам нравится мучить других, — заметила Жюстина.
— Истинная правда, и это лишний раз доказывает, что я не хочу оказаться на их месте. Ну давай попробуем. Ты сделаешь со мной все то, что делал с тобой. Я разденусь догола, встану на табурет, ты привяжешь к нему веревку, я буду мастурбировать, потом, как только ты увидишь, что мой член поднялся, ты выдернешь из-под меня опору, и я повисну; ты оставишь меня в подвешенном состоянии до тех пор, пока не увидишь симптомы боли или извержение моей спермы. В первом случае ты сразу перережешь веревку, во втором предоставишь природе полную свободу и освободишь меня только после оргазма… Вот так, Жюстина, теперь ты видишь, что я вручаю в твои руки свою жизнь; твоя свобода, твое состояние будут наградой за твое примерное поведение.
— Ах, сударь, я не слышала ничего более экстравагантного!
— Ну и что, я этого хочу, — ответил Ролан, сбрасывая с себя одежды, — только будь умницей, подумай, какое доверие я тебе оказываю.
Что стоило Жюстине заколебаться хотя бы на миг? И что на самом деле задумал Ролан? Может быть, он полагал, что зло, которое она причинит ему, тотчас будет исправлено исключительной заботой, с которой она поспешит спасать ему жизнь. В общем, какими бы ни были намерения Ролана, мысли Жюстины, как всегда, оставались чисты.
Ролан начал со своих обычных предварительных упражнений, во время которых разговор зашел о Делиль.
— Эта женщина не стоит тебя, — заявил Ролан, — мне нравится ее зад, он белоснежный, прекрасно скроенный, но дырка не так узка, как у тебя… К тому же Делиль не так обольстительна, как ты, в страданиях и слезах, наконец, я истязаю ее с меньшим удовольствием… Но она получит свое, Жюстина, обязательно получит.
— Так вот, сударь, как вы платите долги?
— Разве это не самый лучший способ платить их? Разве убийство не сладостнее в тысячу раз, когда оно сочетается с воровством? Ну хватит, дай мне поцеловать твои ягодицы, Жюстина, и не сомневайся, что я убью Делиль.
При этих словах Ролан был уже достаточно возбужден и запрыгнул на табурет.
Жюстина связала ему руки за спиной, накинула на шею петлю; он захотел, чтобы она в это время оскорбляла его, чтобы попрекала за все его ужасные деяния, и наша героиня так и сделала. Скоро член Ролана вздыбился, распутник дал ей знак выдернуть табурет… Возможно, читатель не поверит нам, но все случилось именно так, как предполагал Ролан: на лице распутника изобразились только симптомы наслаждения, и почти в тот же миг стремительная струя семени взметнулась к своду. Когда излияние закончилось, Жюстина бросилась освобождать его. Он упал без сознания, но немедленные хлопоты быстро привели его в чувство.
— О Жюстина, — проговорил он, открыв глаза, — ты не представляешь себе эти ощущения, они превосходят все, что можно о них сказать. Теперь пусть делают со мной, что хотят: я плевал на меч Фемиды. Ты, конечно, опять будешь корить меня за неблагодарность, — продолжал он, связывая ей руки, — но что делать, дорогая, в моем возрасте уже не исправляются. Милое мое создание, ты только что подарила мне жизнь, а я никогда так не жаждал твоей гибели; ты оплакивала участь Сюзанны, так вот, я отправлю тебя к ней, я заживо опущу тебя в яму, где покоится ее тело.
