— Сэм был хорошим мужем для меня, — решительно возразила она и только после этого с болью в сердце сообразила, что сказала о нем в прошедшем времени.
— Несомненно, он был хороший. Но он же оставил тебя, ты сама сказала об этом. — Он смотрел на нее уверенным, пронизывающим взглядом. — Ты представляешь собой гораздо большее, чем то, что ему по плечу. Так было все время, только вы оба не замечали этого.
Она покачала головой. С моря продолжали мчаться вереницы облаков, серебристые сверху и угольно-черные снизу.
— Я не могу, Билл. Это было бы несправедливо… Поступить так жестоко, когда он находится там…
— Но имеет ли это какое-нибудь значение? Он знает, что между вами все кончено. Он профессиональный солдат, для него война — это главное. Ты думаешь, он выйдет в отставку и возвратится домой, чтобы тосковать в одиночестве? Или ты боишься, что он приставит пистолет к виску?
— Билл, ради бога!..
— Ты думаешь, он захандрит и умрет с разбитым сердцем? Ты же знаешь, как он проводил время там…
Она посмотрела на него в изумлении.
— Что? Что ты имеешь в виду?
— Ту медсестру, с которой он там путался… — Ее глаза широко раскрылись. — Ты хочешь сказать, что ничего не знала об этом? Боже мой, я думал, что вы, армейские дамы, знаете обо всем, что происходит повсюду…
«Да, мы знаем, — подумала она со злостью, — знаем все, кроме тех, кого это касается. Итак, это все же правда. Господи, как это на него похоже! Быть абсолютно верным мужем двадцать лет, никогда даже не бросить взгляда на другую юбку, чтобы затем спутаться с какой-то толстой, хихикающей подавальщицей ночных горшков, да так, что меньше, чем через месяц, это стало известно всей армии! Молчаливый слабоумный тупица!» Внезапно ее охватили ярость и жажда мести, однако ощущение неуместности выражения этих чувств заставили ее прибегнуть к иронии.
— Что ж, это его дело, — пробормотала она. — Если ему захотелось стать посмешищем для всего театра военных действий…
— Вот так штука! Извини, Том-Том. — Билл выглядел сконфуженным, таким она никогда не видела его. — Кроме шуток, я думал, ты знаешь. Брэд Пэрри из управления Сомервелла сказал мне, что он узнал об этом от…
— Не надо, — резко перебила она его. — Я больше ничего не хочу знать. В конце концов, это не мое дело.
Однако это, несомненно, было ее дело. Если не ее, то чье же еще, черт возьми? Но Томми все еще оставалась в замешательстве: если Сэм — верный и надежный, как скала, Сэм — мог вступить в такую совершенно дурацкую связь…
У всех людей есть свои слабости, как сказал однажды Кот Мессенджейл, надо только разглядеть слабость, присущую данному индивидууму, и искусно играть на ней…
Билл хмуро рассматривал свои ногти.
— Черт возьми! Мне просто не везет. Теперь ты подумаешь, что я нарочно очернил его, чтобы укрепить свою позицию.
— Не глупи, — ответила она. — Я знаю, ты выше этого.
— Отлично. Тогда выходи за меня замуж.
— Билл, все же это не меняет того факта, что он находится там, в ужасно тяжелых условиях.
— Конечно, находится. А где же ему еще находиться? Он сам выбрал это для себя, в этом вся его жизнь. Нет, это безнадежно сентиментальная позиция.
— Ничего не поделаешь, я — сентиментальная женщина!
— Нет, ты не такая. Ты романтична, но не сентиментальна.
Закинув руки за голову, Томми размышляла над словами Билла… В небе неумолимо громоздились облака, ветви рожкового дерева за окном метались на ветру вверх и вниз. Да, она, действительно, романтична; и вот у ее ног жизнь, которой она жаждала все пять тысяч пыльных знойных дней, слушая отрывистые немногословные команды, трески ружейных выстрелов на стрельбищах, резкие звуки горна. Теперь у ее ног был мир, суливший довольство и высокое положение… И вот она сейчас отказывается от всего этого. В чем дело? Что с ней происходит? У каждого только одна жизнь, один путь, который он проходит только один раз. Почему же не воспользоваться случаем, не пойти по этому пути, куда бы он ни вел? Билл прав: с Сэмом все копчено, он порвал с ней, а она с ним; по-видимому, он даже нашел себе другую женщину. Они никогда больше не смогут перекинуть мост через болото взаимных обвинений и отчужденности последних лет. Что удерживает их вместе теперь? Донни мертв; Пегги не нуждается в ней, она увлечена проектом квакерской фермы в Флемингтоне, и у нее есть интересующийся ею молодой человек; отец поглощен своими собственными делами. Какие узы привязывают ее к этой трудной прежней жизни? А рядом сильный, привлекательный, богатый человек, и он предлагает ей свою руку, новую жизнь в центре событий, праздную, полную веселья жизнь… И если между ними нет любви, то есть привязанность, живой интерес к партнеру, уважение… Так почему же ей не решиться на это? Откуда этот испуг и гнетущее чувство утраты?
Чтобы решиться, нужно всего-навсего оборвать несколько истершихся, перепутанных нитей, собраться с духом и пожелать перемены. Почему она не может сделать этого?
Она сделает. Обязательно сделает это.
Томми уже открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент зазвонил телефон. Билл вскочил с кровати и подошел к аппарату.
— Да, — ответил он, держа руку на облаженном бедре и подмигивая Томми. — Да, это я. — Затем он неожиданно весь изменился: выражение уверенности и легкой насмешливости исчезло, уступив место раздражению и напряженности. — Значит, это подтверждено? Определенно подтверждено? Боже мои! В самом деле? Хорошо-хорошо, я приеду. Приеду как можно быстрей. Ладно.
Он положил трубку так осторожно, будто она была из дорогого фарфора.
— В чем дело? — спросила она.
— О боже, — пробормотал он. — Подумать только! — Он продолжал стоять, уставившись на телефон. — Президент, — сказал он спустя некоторое время, — президент только что умер. Сильное кровоизлияние в мозг.
— О! — прошептала она еле слышно. — Значит, он не увидит это.
— конечно, нет… Не увидит что?…
— Как что? Победу… — Это было первое, что пришло ей в голову.
— Да. — Билл уже торопливо одевался. — Мне нужно немедленно возвратиться. Поедешь со мной или останешься здесь?
— Не вижу никакого смысла оставаться здесь одной, — ответила она, улыбаясь; но Билл не улыбнулся ей в ответ: мысленно он был уже в Вашингтоне.
— Ну и дела! — Он яростно дергал шнурки ботинок. — Теперь все пойдет не так, как надо. Стив Ёрли сказал, что устал до смерти. Еще бы! Представляю себе, что там сейчас происходит.
— Трумэн будет президентом, — заметила Томми.
— А кто же кроме него? Конечно, он. — Билл презрительно фыркнул. — Как жаль, что я так и не научился играть в покер. Научишь меня, пока мы будем возвращаться? Хотя бы начальный курс? Боже мой, какие же колоссальные перемены теперь произойдут в ближайшем окружении. Возможно, я вернусь как раз вовремя, чтобы узнать, что меня уже вышвырнули.
— Я не думаю, что они пойдут на это.
— Просто не знаю, что сказать, дорогая. Твои предположения могут оказаться так же верны, как и мои. Гарри не любит нас, нью-йоркских пройдох, уж это-то я знаю. Да, сейчас и он, наверное, как перепуганный цыпленок.
— Что ты имеешь в виду? — Томми уже встала и набрасывала на себя платье.
— Президент держал решительно все в своих руках. Решительно все. Теперь все перемешается и полетит в тартарары.
Томми почувствовала, как глаза ее неожиданно наполнились слезами.
— Он был такой смелый, — пробормотала она.
— Франклин Делано Рузвельт? Вздор. Это был опьяненный властью эгоцентрист и непревзойденный специалист по политическим махинациям. Но он хорошо разбирался в событиях и умел направить их в выгодное для себя русло. А теперь вот увидишь, как старый морской волк подомнет всех под себя, всех до одного. Этот неукротимый курильщик сигар. — Томми смутно догадывалась, что Билл имел в виду Черчилля. — Стоять наготове к отражению красной чумы! Война на Эльбе!
— Что?
— А как же, моя милая! Новая Столетняя война. С тысяча девятьсот четырнадцатого по две тысячи двадцатый или что-нибудь в этом роде. Неужели ты не слышала? И уж эту войну с современной не сравнишь.
Томми смотрела на него молча. Его категорический злобный тон вызвал в ней такое безысходное отчаяние, что она почувствовала себя навсегда прикованной к полу этой комнаты.
— …Я не верю этому, — наконец сказала она.
— И не надо. Мне-то что? — Он завязал фуляровый галстук пышным бантиком а ля герцог Виндзорский. — Тем не менее это то, что должно произойти. А у нас теперь нет никого, кто знал бы цифровой код, чтобы открыть сейф.
— Этого не может быть, — упрямилась Томми. — После всего, что было…
— Все может быть. Все, что придет на извращенный ум подленького homo sapiens. Все что угодно… Он же зверь, — заявил Билл с неожиданной горячностью, надевая пиджак. — Ваш павший кумир, господин своей судьбы. Он обожает это: он обожает резню и опустошение, пытки себе подобных. Подождите, и вы еще увидите, что с нами будет в славном тысячелетнем рейхе.
