Затем спустилась в фойе на кофе со сконами. Отчего-то она представляла Фурнье этакой помятой квебекской версией лейтенанта Коломбо, причем годам к пятидесяти, однако увидела спортивного человека едва за тридцать, в стильных очках, в которых тот выглядел еще моложе. То, что она ошибочно принимала за холодность, было, вероятно, деловыми манерами жителя континентальной Европы, совершенно непохожими на раскованность фэбээровцев. Оливия тут же предположила (и Фурнье вскоре это подтвердил), что он несколько лет прожил во Франции, где и приобрел профессиональные манеры вместе со вкусом к хорошим оправам. А статус Оливии как агента МИ-6, работающего на чужой территории, не позволял ему держаться менее формально. Теперь же, при личной встрече, он был необычайно мил и обходителен.
Тут Оливия не удержалась и поведала ему о своих планах искать в Принс-Джордже стратегически расположенные камеры. Фурнье сел поудобнее, погладил модную щетину на подбородке, глубоко задумался и, наконец, сказал:
– В идеальном мире вам не пришлось бы лично ехать на поиски. – Он очень театрально пожал плечами и склонил голову набок. – Но, учитывая данность, боюсь, вы правы. У нас нет ни доказательств, что Джонс хотя бы приближался к Канаде, ни поводов видеть криминал в исчезновении охотников, поэтому искать те записи обычными способами было бы… как бы это помягче… трудоемко.
Фурнье явно ожидал встретить слегка тронутую бабу, однако, поговорив с Оливией лично и услышав ее часть истории, поменял мнение. И даже засомневался, действительно ли охотники банально заблудились и насмерть замерзли. Версия Оливии его несколько развлекла – с такой гипотезой унылое расследование станет хотя бы увлекательнее.
Оливия же следила за разговором с большим трудом. Зачем она вообще сунулась проверять почту? Теперь только и мыслей, что о тоннах е-мейлов, падающих в ящик. Оппоненты излагают доводы и не получают ответов, сторонники просят разъяснений, которые она не может им дать. Ей бы вести себя полюбезнее, быть Фурнье признательной, наслаждаться каждой минутой беседы, а она, с облегчением заметив, что чашка инспектора опустела, тут же начала прощаться со слов «ну, что…».
Потом дала обещание отписаться из Принс-Джорджа, пожала Фурнье руку и уехала в аэропорт. И до тех пор пока не сдала прокатную машину и не села в автобус до терминала, запрещала себе доставать телефон.
Тут на Оливию обрушилась лавина е-мейлов. К этому времени в темах писем царил полный дурдом: было вообще непонятно, о чем пишут, – но в одном, на самом верху – оно пришло пару минут назад, – значилось лаконичное: «Нашли!» От фэбээровца из Сиэтла.
Оливия тут же позвонила ему на сотовый. Агент Ванденберг. Рыжий мичиганец из Грэнд-Рэпидз.
– Объявляю свою электронно-почтовую несостоятельность, – сообщила она.
– Понимаю тебя, Лив. Такая фигня случается со всеми.
Это вам не европейские манеры Фурнье.
– Просто расскажи, как вам удалось.
– Пока не знаю, – нарочито раздолбайским тоном ответил агент Ванденберг.
– В теме написано: «Нашли». Кого нашли?
– Наверное, правильнее было написать «узнали», – ответил Ванденберг после неловкой паузы. – Один из наших с ходу узнал того, кто спер винтовку. Игорь. – Произнося имя, агент хихикнул. – Этот Игорь проходит по куче дел. Формально он легальный мигрант. А в остальном – уголовщина. Но железных доказательств на него до сих пор не было.
– Намерены брать?
– Да не настолько уж он опасный. Вряд ли чего-то там задумал. Полторы недели назад спер винтовку и притих. Мы, как узнали, выдернули судью из кровати, получили ордер и установили наблюдение возле дома Игоря. Дом!.. Халупа в Таквиле.
– Это где такое?
– Во-во. Игорь живет вместе с другим русским – года, наверное, уже четыре.
– Вы нарыли что-нибудь полезное?
– Сейчас пытаемся нарыть переводчика. Пока даже не знаем, о чем эти трое разговаривают.
– Трое?
– Ага. Их там трое.
– Ты же говорил, двое: Игорь и сосед.
– А у них гость. Недавно приехал. И, похоже, до полусмерти их удивил. Не совсем понятно, что у них там происходит. Игорь с соседом сидят дома, пинают балду, смотрят по спутниковому хоккей. И тут им стучат. Они такие на измене: «Кто приперся?» – это я сужу по интонации. Один смотрит в окно и говорит что-то типа: «Ё! Соколов!» Оба слегка в панике, но потом все-таки его впускают.
Хорошо, что этот фэбээровец такой болтун. Пока он рассказывал, Оливия успела немного прийти в себя и, когда Ванденберг на секунду прервался, сказала уже ровным голосом:
– В целом мне ясно. Говоришь, нежданного гостя зовут Соколов?
– Да, мы практически уверены. А что? Знакомая фамилия?
– Просто очень распространенная. Значит, они удивились?
– Да. И неслабо занервничали. Соколов три раза звонил в дверь. Они мариновали его на крыльце минут пять, а сами спорили, что делать. Не знаю, кто он, но явно непростой фрукт.
– Спасибо, – сказала Оливия. – Любопытная история.
* * *
Зула спряталась в свою крохотную палатку и накрыла голову спальником. Ей хотелось побыть одной и выплакаться. Естественная реакция на стыд, имевшая случайное, но удобное последствие: о ней забыли.
Не совсем, конечно. Мерзкая цепь тянулась прямиком в палатку. Все прекрасно знали, где Зула, но из-за иррационального психологического эффекта моджахеды вели себя так, будто она не здесь, не прямо под боком.
Зула не понимала, хорошо это или плохо. Вдруг они сболтнут то, чего при ней не сказали бы. С другой стороны, отдать приказ о расстреле проще, когда не видишь того, кого надо расстрелять.
Абдул-Вахаб, правая рука Джонса, уходил из лагеря последним из главного отряда. Прежде чем взвалить рюкзак на спину, он созвал остающихся: Ершута, Джахандара, Закира и Саида. Моджахеды стояли в двадцати футах от Зулы, возле походной плитки, и пили чай.
– Буду говорить по-арабски, – начал Абдул-Вахаб. Несколько избыточно – эту фразу он произнес как раз на арабском.
Стараясь не шуршать нейлоном, Зула стянула с головы спальник, подкатилась поближе и стала вслушиваться. Уже две недели при ней говорят по-арабски, и все это время ей досадно, что она не выучила язык лучше. Тем не менее прогресс был; посеянное в лагере беженцев долго дремало, но теперь прорастало с каждым днем.
– Я разговаривал с командиром, – сообщил Абдул-Вахаб. – Он кое-что узнал от проводника о дороге на юг.
Внутренний Зулин переводчик еле поспевал. По счастью, Абдул-Вахаб говорил не бегло, бросал сжатые фразы, между которыми прихлебывал чай. Зула улавливала смысл в основном по существительным: командир, дорога, юг. А слово далиль, которое в последние дни звучало постоянно, наконец всплыло в памяти: проводник.
