— Это действительно безнадежно, Спинк. Но если Эпини останется дома и родит здорового ребенка… ну, для меня этой надежды достаточно. И ты не обязан присутствовать на моей казни. Честно говоря, мне будет легче, если я буду знать, что тебя там нет. Пожалуйста.
Он слегка побледнел.
— Этого требует устав. Я там буду, Невар. Эпини хотела сегодня присутствовать на суде. Только угроза потерять ребенка заставила ее остаться дома. Эмзил заботится о ней. Если возникнет возможность дать показания в твою пользу, я пошлю за ней. Мне было очень трудно убедить Эпини, что она ничего не сможет сказать в твою защиту, не утопив тебя еще глубже. В некотором смысле я даже рад, что она так слаба, — по крайней мере, я могу быть уверен, что она не сбежит и не станет ничего взрывать. — Он вздохнул и с надеждой спросил: — А магия не может тебя спасти?
Как странно изменился мир. Всего полтора года назад мы бы посмеялись над такой нелепой мыслью. А теперь цеплялись за нее как за последнюю надежду. Мне пришлось покачать головой.
— Магия исчезла, Спинк. Я больше не чувствую ее присутствия.
Я не стал добавлять, что теперь, когда Эпини не сумеет выполнить свою часть сделки, у меня не осталось никакой надежды. Я умру завтра — и тогда ее договор с магией будет расторгнут, и Эпини освободится от ее власти.
— О, вот твоя бритва и вода, — внезапно перешел на официальный тон Спинк.
Тюремщик приказал мне отойти от двери и вошел, чтобы отдать мне таз с водой, зеркало, мыло и бритву. Спинк добавил к этому чистую форму. Потом они вышли, пока я приводил себя в порядок. Я бросил грязную одежду в углу камеры. Мне уже вряд ли придется беспокоиться о другой смене.
Зеркало показало, что я выгляжу еще хуже, чем предполагал. Пожалуй, слово «изможденный» было некоторым преуменьшением. Я побрился, еще раз умылся, а потом надел чистую форму, сшитую Эмзил. Теперь она странно висела на моем исхудавшем теле. Когда я услышал, что Спинк и охранник возвращаются, я выпрямился в ожидании.
Они посмотрели на меня сквозь зарешеченное окошко. Глаза тюремщика широко раскрылись. Даже Спинк выглядел впечатленным.
— Теперь ты стал гораздо больше похож на солдата, — заметил Спинк.
Тюремщик насмешливо фыркнул, но, когда Спинк повернулся к нему, сделал вид, что закашлялся.
— Идем? — спросил Спинк.
Охранник покачал головой.
— Сэр, мы должны подождать вооруженную охрану для заключенного. Она скоро прибудет.
— Они правда считают, что я попытаюсь сбежать? — Я едва не рассмеялся. — Какой в этом смысл, я же все равно останусь в стенах форта.
Они оба на миг замешкались с ответом.
— Вооруженная охрана будет защищать тебя по дороге в суд, солдат, — неохотно объяснил Спинк. — Люди настроены против тебя. Были угрозы расправиться с тобой прямо на улице.
— Понятно, — пробормотал я — меня словно окатило холодом.
Напускное спокойствие, которое я изображал последнюю пару дней, дало трещину. Это происходит на самом деле. Прямо сейчас. Я выйду на солнечный свет, пройду короткое расстояние, а потом предстану перед судьями, которые приговорят меня к смерти. Я почувствовал слабость в коленях и испугался, что потеряю сознание.
— Нет! — резко скомандовал я себе, и головокружение прошло.
— Пока есть жизнь, есть надежда, — неожиданно сказал Спинк. Раздался мерный шаг приближающегося отряда. Я вспомнил свое решение. Они будут вооружены. Если мне представится возможность, я попытаюсь бежать. Быть может, я заставлю их меня убить. Нужно только выбрать подходящее время и набраться мужества. Я должен быть готов.
Мой эскорт состоял из крепких солдат. Сержант был на полголовы выше меня, и его холодный взгляд не оставлял сомнений, что он будет просто счастлив пристрелить меня при попытке к бегству. Я постарался подстегнуть его, одарив надменной улыбкой. Они окружили меня со всех сторон. И когда я уже подумал, что судьба наконец улыбнулась мне, сержант достал ножные кандалы. Опустившись на одно колено, чтобы закрепить их на моих щиколотках, он заметил:
— Мы обещали всем женщинам нашего города, что у тебя не будет возможности избежать суда и той смерти, которой ты заслуживаешь.
На мгновение я оцепенел — как ловко у меня отняли взлелеянное решение. Он попытался сомкнуть кандалы на моих щиколотках.
— Он слишком толст для кандалов! — загоготал он, но потом так сильно их сжал, что сумел защелкнуть.
Я закричал от боли и гнева, железо ранило мои лодыжки, но сержант спокойно защелкнул кандалы на другой ноге.
— Они слишком тугие! — пожаловался я. — Я не смогу идти.
— Ты сам виноват, что такой жирный, — заметил сержант. — Идем!
Только теперь, когда он снова встал рядом со мной, я сообразил, что мне следовало пнуть его, пока он стоял на одном колене. Если я попытаюсь вырваться сейчас, то добьюсь скорее жестоких побоев, чем предвкушаемой мной пули в спину. Еще одна возможность потеряна.
Отряд выстроился вокруг меня. Мне приходилось делать короткие быстрые шажки, но я не мог за ними угнаться. Кандалы больно вгрызались мне в ноги. Через три шага я захромал. С огромным трудом я сумел преодолеть короткую лестницу. К тому времени, как двери тюрьмы распахнулись и в глаза мне ударил яркий солнечный свет, боль была так сильна, что я уже не мог думать ни о чем другом.
— Я не могу идти, — сказал я им, но в ответ меня просто толкнули в спину.
Когда я споткнулся и едва не упал, они рассмеялись. Я поднял голову и оглянулся, продолжая семенить. Лицо идущего рядом Спинка раскраснелось от ярости, и он так сильно сжал губы, что они побелели. Я перехватил его взгляд, постарался забыть о боли и зашагал вперед.
Короткий путь от камеры до здания суда стал для меня тяжелым испытанием. Лишь однажды я видел на улицах Геттиса столько народу — перед самым танцем Пыли. Завидев меня, толпа хлынула вперед. Женщина, которой я прежде никогда не видел, выкрикивала самые омерзительные ругательства, какие мне только доводилось слышать, а потом упала на землю и забилась в истерическом припадке.
— Виселица слишком хороша для тебя! — крикнул кто-то из толпы и швырнул в меня гнилую картофелину.
Она попала в одного из солдат, и он сердито взревел в ответ. Казалось, это только возбудило толпу, и со всех сторон в меня полетели гнилые овощи и фрукты. Я видел, как переспелая слива попала в Спинка, однако он продолжал шагать вперед, глядя перед собой.
— Дорогу! Дорогу! — взревел сержант, и толпа неохотно расступилась.
Боль в скованных лодыжках соперничала с волнами ненависти, исходящими от толпы.
В зале суда было душно. Шаркая, я поднялся по ступенькам к скамье подсудимых. От зрителей меня отделяла стена, верхнюю часть которой образовывала железная решетка, что позволяло им хорошо меня видеть. Передо мной и чуть ниже находился столик, за которым сидел Спинк. Перед ним лежала небольшая стопка бумаг. Напротив, за большим столом, сидели капитан и два лейтенанта. За ними, на скамейках, нетерпеливо ждали своей очереди свидетели, готовые выступить против меня. Капитан Тайер, капитан Горлинг и Клара Горлинг заняли места отдельно от остальных. Семеро судей расположились на помосте в центре зала. Шеренга солдат удерживала толпу, собравшуюся посмотреть на суд. Те, кому не удалось пробиться внутрь, заглядывали в окна. Мне показалось, что я заметил Эбрукса, но, когда я повернул голову, его уже не было. Больше в зале не оказалось ни одного знакомого лица, если не считать Спинка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
