— Пожалуйста, не волнуйся так. Ты совершенно права! Я им займусь немедленно. А тебе, может быть, сегодня лучше уйти с работы пораньше?
— Именно это я и собираюсь сделать! — заявила Дорис и двинулась к двери.
— Поужинаем вместе? — спросил Уэверли.
— Нет, — решительно отвергла она его робкое предложение. — Извини, Сэм, но ты сам знаешь, что за этим последует, и пока этот проклятый котяра все вынюхивает… Нет, ни за что! — И она хлопнула дверью.
Уэверли отпер дверь в соседнюю комнату.
— Идите сюда, Сидни, — позвал он. — Сейчас у нас с вами будет приятная и весьма долгая беседа.
И Уэверли попытался объяснить Эскину — не торопясь, терпеливо, — что его деятельность на самом деле никакого отношения к науке не имеет, что у него имеются некоторые сексуальные отклонения, а также повышенная возбудимость, и эти свои свойства он бессознательно выдает за стремление к научным открытиям.
— Но, мистер Уэверли! — воскликнул Эскин. — Если бы я всего лишь подглядывал за людьми, удовлетворяя свою похоть! Но я же постоянно веду записи, пользуясь четкой научной терминологией; я классифицирую типы отношений, я все раскладываю по полочкам и всему даю соответствующие определения. А в итоге надеюсь изложить накопленный материал в обширном обобщающем труде о сексуальных привычках и пристрастиях представителей самых различных групп человечества!
Уэверли объяснил, что каждый представитель человечества имеет право на личную, интимную жизнь. Но Эскин отвечал, что наука превыше всего, не говоря уж о каких-то мелкотравчатых любовных претензиях. Уэверли пытался выстроить свою линию обороны, но одержимый идеей создания монументального научного труда Эскин находил ответ на каждое его возражение, причем ответы эти полностью соответствовали представлениям экстрасенса как о собственной роли в истории человечества, так и о самом человечестве.
— Беда в том, — заявил он Уэверли, — что люди слишком далеки от науки. Даже так называемые ученые. Поверите ли, в нашей психиатрической лечебнице врачи большую часть времени держали меня взаперти в отдельной палате! Всего лишь за то, что я мысленно наблюдал их сексуальную жизнь и вел соответствующие записи! Разумеется, подобное заключение в одиночную камеру меня остановить не могло!
«Интересно, — подумал Уэверли, — как это он вообще до сих пор еще жив? Было бы совершенно неудивительно, если бы кто-то из разъяренных врачей лечебницы влепил ему сверхдозу чего-нибудь „успокоительного“. Вероятно, чтобы не сделать этого, докторам пришлось призвать на помощь все свое самообладание».
— Вот уж не думал, что и вы будете против меня настроены, — опечаленно сказал экстрасенс. — Видимо, я просто недоучел, насколько вы все старомодны!
— Я вовсе не настроен против вас, — возразил Уэверли, не зная, как ему поступить и что делать с этим безумцем. И вдруг его осенило.
— Сидни, — сказал он, — по-моему, я знаю, где для вас сыщется работа. И очень хорошая, вам понравится.
— Правда? — Лицо вуайера просветлело.
— Во всяком случае, мне так кажется. — И Уэверли, чтобы проверить зародившуюся у него догадку, отыскал один из недавно полученных журналов, выудил оттуда номер телефона и позвонил.
— Добрый день. Это Фонд Беллена? — Он представился, постаравшись как можно точнее описать, чем именно занимается. — Я слышал, что вы осуществляете новый проект научных исследований сексуальных привычек и пристрастий мужского населения восточной Патагонии, это верно? В таком случае, не нужен ли вам для опроса в полевых условиях интервьюер, способный ДЕЙСТВИТЕЛЬНО собрать для вас самые интересные факты?
Поговорив еще несколько минут, Уэверли со вздохом облегчения повесил трубку и записал на листке адрес.
— Вот, езжайте прямо туда, Сид, — сказал он. — По-моему, мы нашли для вас в этой жизни соответствующую нишу.
— Огромное вам спасибо! — воскликнул Эскин и поспешил в Фонд Беллена.
На следующее утро первым посетителем Уэверли оказался Билл Саймс — самая большая его надежда. Саймс был чрезвычайно одаренным экстрасенсом и к тому же обладал ясным развитым интеллектом.
Но в то утро он выглядел смущенным и каким-то несчастным.
— Мне нужно поговорить с тобой, Сэм, — сказал Саймс. — Я ухожу с работы.
— Но почему? — изумился Уэверли. Он считал, что Саймс прекрасно устроен и вообще счастлив настолько, насколько вообще может быть счастлив экстрасенс.
— Ну… наверное, я им просто не подхожу.
Саймс был способен «чувствовать» напряжение и усталость металлов. Как и многие другие экстрасенсы, он понятия не имел, как это у него получается. И тем не менее мог определить появление любой микротрещины быстрее и точнее, чем рентген, и без всяких побочных эффектов, связанных с рентгенологическим исследованием.
Способность Саймса определял девиз «Все или ничего»: он либо мог определить любой дефект, либо не мог обнаружить ни одного. Именно поэтому он никогда не совершал ошибок. И хотя его редкостный дар не давал результатов примерно в сорока процентах случаев, все равно на авиационном заводе, производящем двигатели для самолетов, он считался ценнейшим приобретением, ибо каждую деталь там ранее непременно подвергали рентгенологическому обследованию на предмет выявления дефектов. Эффективность Саймса значительно превосходила результаты, достигавшиеся с помощью рентгена.
— То есть как это «не подходишь»? — удивился Уэверли. — Неужели ты думаешь, что не стоишь тех денег, которые тебе платят?
— Дело не в этом, — сказал Саймс. — Дело в людях, с которыми я работаю. Они считают меня уродом.
— Но ты же с самого начала знал, что так оно и будет, — напомнил ему Уэверли.
Саймс пожал плечами.
— Ладно, попробую объяснить по-другому, — сказал он и закурил. — Кто я, черт побери, такой? И кто такие все мы, те, кого называют экстрасенсами? Мы действительно кое-что можем, это верно, но мы ведь даже не знаем, как у нас это получается! Мы не имеем над своими «талантами» абсолютно никакой власти, не понимаем их на уровне подсознания, мы даже не в силах их обуздать. Они проявляются независимо от нашей воли. Мы безусловно не супермены, но мы и не нормальные люди. Мы… да не знаю я, кто мы такие!
— Билл, — мягко возразил ему Уэверли, — тебя беспокоит вовсе не отношение других людей. Ты сам себя тревожишь. Ты сам выдумал, что ты какой-то урод.
— Ну да, ни рыба ни мясо! — подхватил с горечью Саймс. — Я хочу заняться фермерством, Сэм. Землю пахать буду.
Уэверли покачал головой. Незаурядных людей всегда легко сбить с толку, особенно если они пытаются использовать свой талант где-то помимо цирка или эстрады. Коммерческий мир — по крайней мере теоретически — требовал от своих «винтиков» стопроцентного функционирования, и любой из них, не способный работать постоянно, считался ущербным или бесполезным. Пережитки подобного отношения присутствовали и в восприятии экстрасенсов, которые и сами считали собственные таланты как бы механическим продолжением, а не составляющей своей личности, и чувствовали себя неполноценными, если не могли применять их на практике с четкостью и регулярностью автомата.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
