— Угу…
— Что же до того, почему он выбрал именно меня… Я так думаю, он не хотел доверяться кому-то из собственных вассалов, искал человека со стороны.
— И почему же?
— Чтобы слухи не расползлись по графству. Меня в Шейланде мало кто знает, стало быть, я мало кому смогу разболтать, даже если захочу. И еще…
— Еще?..
— Я полагаю, — с горечью на языке процедил Хармон, — граф бы расстроился, если бы кто-то из верных ему рыцарей угодил в гости к Молчаливому Джеку. А Хармона-торговца ему не жаль.
Толстяк хохотнул:
— Граф отдал серповую фишку… А это похоже. Давай-ка, торговец, припомни что-то еще. Глядишь, и заработаешь вторую миску каши.
— Гобарт-Синталь… — начал Хармон, но тучный сразу же перебил его:
— Чхать на корабельщика. Этот к делу не относится. Ты мне вот что скажи. Северная Принцесса — она таки знала о Предмете или не знала?
— Она, добрый господин, — осторожно ответил торговец, — ничем не показывала, что знает.
— Но ты все-таки решил, что она знает?
— Мне не верится, добрый господин, что у графа есть от нее какие-нибудь тайны.
— Хм.
Тут толстяк поднялся, обошел стол. Остановившись за спиной у Хармона, положил ему на плечи тяжелые ладони.
— А не может ли быть так, что это не Шейланд, а Ориджины продают Предмет? А граф лишь им пособничает?
— Я… я… не знаю, добрый господин.
— Да светлый день, что ты не знаешь! А как думаешь?
— Думаю… думаю, это вряд ли, добрый господин.
— Почему так думаешь?
— Леди Иона… она слишком… слишком благородна, чтобы торговать божьими дарами.
— Пх!
— И еще, ей было слишком наплевать на меня. Кабы продавали ее родовую святыню, она беспокоилась бы.
— Хорошо, молодчинка, — толстяк потрепал Хармона по волосам, словно собаку. Торговец не удержался и вздрогнул. Тучный мужчина наклонился и прошептал ему в ухо — дыхание отдавало кислятиной:
— А твой этот воин, Джоакин, он откуда взялся?
— Причем здесь… — Хармон осекся, когда тюремщик сдавил ему плечи, вогнав указательные пальцы повыше ключиц. У него оказались на диво сильные руки. Хармон дернулся от боли. — Я нанял Джоакина в Смолдене! Сейчас расскажу, как все было!
Выслушав рассказ про потешный бой, мужчина оставил в покое Хармоновы плечи и вернулся на место.
— Этот Джоакин — он странный в чем-то?
Хармон слабо улыбнулся:
— Он, добрый господин, почти во всем странный. Легче перечислить, чем он не странный: дерется хорошо. А в остальном — посудите сами.
Он рассказал о Джоакиновых мечтах, о странице из "Голоса", о заранее придуманном дворянском гербе, о леди Аланис Альмера… Позабыл про искровый кинжал, но потом вспомнил, упомянул и его.
— Стало быть, ты нанял странного охранника с искровым кинжалом, — проворчал тучный тюремщик. И так это значительно у него вышло, что Хармона осенило.
— Вы думаете, Джоакин служит на сторону?..
— Нанял ты, значит, странного охранника, — повторил толстяк. — Этот охранник зачем-то с шейландовцами пособачился. Потом защитил тебя от мелкого лордика. Потом с чего-то размечтался про замок и герб. Занятно выходит…
— Добрый господин, не верится мне в это…
— Да ну?
— Джоакин — он добрый малый… Глупый, горячий, голова в облаках… но добрый. Он даже разбойников в лесу не порезал насмерть, старался лишь ранить.
— Угу…
— Да и слишком у него башка всяким рыцарством забита. Разве смог бы он так ловко схитрить?
— Угу…
— И не знал Джоакин о Предмете, вот что! Кабы он служил графу, то мог бы сам привезти мне Сферу для продажи, незачем было в Уэймар ездить. А кабы служил кому-то другому — так откуда ему было в Смолдене знать, что именно мне граф поручит продать святыню, если я и сам тогда этого не знал? Я даже не знал, заеду ли в Излучину за письмом — это только по ходу решилось!
— Угу… — снова буркнул тюремщик и вдруг спросил: — А где сейчас этот Джоакин?
Хармон сглотнул.
— Я не знаю, добрый господин. Мы ведь повздорили перед самым… ну, перед тем как вы меня…
— Повздорили, значит?
— Верно. Он, Джоакин, шибко нос задрал: дескать, он — герой, а Хармон-торговец — отребье. Я ему не спустил, мордой натыкал. Он разобиделся и ушел. Так все было!
— Так было, значит?
— Да вы слуг своих спросите! Они когда в гостиницу пришли, то там всех моих людей застали, а Джоакина-то и не…
Хармон осекся. Тьма! Проклятая тьма! Мои люди в гостинице — что с ними сделали?! Как же я не вспомнил раньше? Бедняжка Полли! Где ты, что с тобой?
— О чем подумал? — требовательно бросил тучный.
— Мои люди, добрый господин… Что с ними будет?
— От тебя зависит, дружок. И что с тобой самим будет — это тоже.
— Добрый господин, могу ли я спросить, они все живы? Там девушка была, Полли…
— Потрудишься как следует — выживут.
— Что мне сделать? Только скажите!
Тюремщик расплылся в неприятной ухмылке.
— Всякие есть мыслишки. Но ты сперва посиди еще недельку со своим новым приятелем, подумай — авось еще что полезное вспомнишь.
— К Джеку?! Добрый господин, смилуйтесь! Я не переживу еще неделю! Я не молод, тело стареет, силы уже не те! Вы убьете меня!
Тучный развел руками.
— Добрый господин!.. — Хармон рванулся вперед, собираясь упасть на колени. Его щиколотки были привязаны к ножкам стула, и он опрокинулся навзничь, увлекая за собой табурет.
Тюремщик расхохотался:
— Шут бородатый! Ладно, я дам тебе фунт сухарей. Смотри, не сожри сразу же, а то еще лопнешь. Ну-ка, браток, выдай ему гостинец и отправляй к Джеку!
Давешний верзила с дубинкой — он сменил кожаный фартук на красную рубаху — отвязал Хармона от стула, поднял на ноги и надел на голову мешок.
* * *
Я пропал. Мне конец, — думал Хармон Паула Роджер. Пахло сыростью и тлением. Стояла кромешная тишь. Слышно было, как по стене сбегают капли воды.
Он съел все сухари в тот же день, когда получил их. Сперва аккуратно разделил на семь горок — из расчета на неделю. Разложил вдоль чистой стены. Чистая стена — противоположная той, у которой сидит мертвец. В каждой горке вышло по пять сухарей, кроме последней — в ней было четыре. Если удовлетвориться пятью в день, то можно прожить неделю. Хармон принялся за первую горку. Размочил сухарь в тонкой полоске влаги, тянущейся по стене. Для этого пришлось прижать его к трещине на долгие минуты, поворачивая то одной, то другой стороной. Затем Хармон Паула сунул его в рот. Говорят, с голодухи даже редька слаще меда. Хармон убедился в обратном: сухарь не показался изысканным лакомством. Это был безвкусный кусочек хлеба, и он был чертовски мал. Сухарик упал в желудок, как в черную бездну, и исчез без следа. Голод ничуть не стал слабее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
