Через год после «Песенки плагиатора», летом 1970-го, была написана «Песня про первые ряды», в которой наблюдается развитие одного мотива: «Меня сегодня муза посетила <.. > Она ушла — исчезло вдохновенье» —> «И, вдохновенье, где ты? Посети!» (АР-4-25). Здесь напрашивается цитата из письма Высоцкого к Людмиле Абрамовой от 15.07.1964: «Никак, лапа, не посещает меня муза — ничего не могу родить, кроме разве всяких двустиший и трехстиший. Я ее — музу — всячески приманиваю и соблазняю, — сплю раздетый, занимаюсь гимнастикой и читаю пишу для ума, но… увы — она мне с Окуджавой изменила» /6; 339/ (ср. в «Песенке плагиатора»: «Она ушла к кому-нибудь другому»). Об этом же три года спустя он напишет Игорю Коха-новскому (Москва — Магадан, 25.06.1967): «Теперь насчет песен. Не пишется, Васё-чек! Уж сколько раз принимался ночью — и никакого эффекта. Правда, Зоя — та, что Оза, — сказала, что и в любви бывают приливы и отливы, а уж в творчестве и подавно. Так что я жду следующего прилива…»(С5Т-5-279).
На уровне внешнего сюжета герой «Песенки плагиатора» подвергается сатире, высмеивается, однако если повнимательнее вчитаться в текст, да еще и привлекая рукописные варианты, то выяснится, что «плагиатор» и учитель Кокильон по своей сути идентичны, поскольку первый из них — поэт, а второй — ученый, то есть оба они — творцы, как и сам Высоцкий, и поэтому наделяются одинаковыми чертами: «Я бросился к столу — весь нетерпенье» = «В погоне за открытьем он был слишком воспален». Причем черновой вариант ранней песни: «Я сел писать в безумном нетерпеньи» (АР-9-66), — также находит соответствие в поздней: «И закричал безумный: “Да это же коллоид!”» (то есть героя осенила догадка, и именно так была названа на одном из концертов «Песенка плагиатора»: «Поэта осенило»[1421]; а другой вариант ее названия: «Посещение Музы, или Вопль плагиатора»[1422], - напоминает вышеприведенную цитату из «Баллады о Кокильоне»: «И закричал безумный…»).
Еще раньше мотив безумия встретился в песне «Она была чиста, как снег зимой..»(1969): «Сперва решил: дни сочтены мои — / Безумья кровь в мои проникла вены» /2; 497/. Здесь «безумье» героя связано с исчезновением любимой женщины, а в «Песенке плагиатора» — с ее изменой («Она ушла к кому-нибудь другому»), в результате чего герой теряет покой: «Я в бешенстве мечусь, как зверь, по дому».
Отметим и другие сходства между «Плагиатором» и «Балладой о Кокильоне».
Первую песню Высоцкий однажды объявил так: «Песенка о муках творчества, или Посещение Музы»[1423]. А во второй о герое сказано: «Но мученик науки, гоним и обездолен…».
В обеих песнях упоминается наивысший пик творческого вдохновения, которое испытывают герои (при этом нас не должно смущать пародийное заимствование из Пушкина): «Я помню это чудное мгновенье, / Когда передо мной явилась ты!» = «И миг настал, когда нажал на крантик Кокильон».
Оба работают ночью: «А я, глупец, так ждал ее ночами!» /2; 510/ = «Но в нем / кипели страсти по ночам» /4; 143/.
Оба находятся в опале. Герой первой песни назван плагиатором и говорит: «Пусть я еще пока не член Союза, / За мной идет неважная молва…» /2; 508/. А о герое второй песни сказано: «Всегда в глазах толпы он — ю — ютк — шарлатан».
Оба названы гениями: «…я гений, прочь сомненья» /2; 246/ = «Простой безвестный гений безвременно угас» /4; 144/. Угас же Кокильон, взорвавшись, что вновь отсылает к «Песенке плагиаторе»: «Сейчас взорвусь, как триста тонн тротила <…> да и я иссяк» = «.. .как в небе астероид, /Взорвался и в шипении безвременно угас» (а также к «Песне самолета-истребителя»: «Вот сейчас будет взрыв <…> Бензин — моя кровь — на нуле!»).
Оба выпивают: «С соседями я допил, сволочами, / Для Музы предназначенный коньяк» = «На самом дне в сухом вине он истину искал».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И, наконец, в обоих случаях дается времендая перспектива с момента событий: «Прошли года, листаю я записки» (АР-9-66) = «Разбужен будет он / Через века…»пзх.
А за три года до «Песенки плагиатора» была написана «Пародия на плохой детектив» (1966), которую мы уже разбирали выше (с. 159 — 169). Теперь же сопоставим ее с «Балладой о Кокильоне».
Герои обеих песен наделены популярными английским и французским именами: Джон Ланкастер Пек и Жак-Поль де Кокильон.
Оба занимаются своей деятельностью ночью: «Джон Ланкастер в одиночку преимущественно ночью / Щелкал носом — в нем был спрятан инфракрасный объектив» = «И по ночам над чем-то там химичил Кокильон».
Действия главных героев вызывают неудовольствие толпы: «А потом в нормальном свете представало в черном цвете / То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив» = «Да мы бы забросали каменьями Ньютона, / Мы б за такое дело измазали в смоле!».
А сами герои ошибаются: «Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек» = «И вот ошибочно нажал на крантик Кокильон». В первом случае это привело к тому, что его посадили в тюрьму, а во втором — он погрузился в газовую нирвану.
Как мы помним, в «Притче о Правде» героиня была вымазана черной сажей, и такая же перспектива угрожала учителю Кокильону: «Мы б за такое дело измазали в смоле.», — поскольку все, кто выделяются из общей массы, тут же становятся объектом травли. Причем происходит это не только на Земле, но и на «том» свете, который также контролируется советской властью: «Кто задается — в лак его, / Чтоб хрен отпарить» («Я прожил целый день в миру / Потустороннем…», 1975).
Теперь сопоставим Кокильона с Мак-Кинли из «Песни Билла Сигера».
Первый назван великим («Вот три великих мужа, — четвертый — Кокильон!») и «простым безвестным гением», а второй предстает в образе учителя и мессии (а в песне «Я из дела ушел», также датируемой 1973 годом, поэт выступает в образе непризнанного пророка): «Мак-Кинли — бог, суперзвезда. / Учитель с нами — среди нас» (АР-14-122) = «Жил-был учитель скромный Кокильон <…> Титан лабораторию держал». Кроме того, восторг остальных людей: «Учитель с нами — среди нас», — напоминает эпизод, произошедший перед началом концерта Высоцкого в Мелитополе: «Я ушел за [1424] кулисы: “Позовите, Володю… Без него начать невозможно”. Володя вышел, поднял руку и сказал только: “Ребята, всё нормально. Я — с вами ”. Мгновенно все успокоились»[1425]; а также «Куплеты Гусева (1973), где лирический герой выступает в образе сыщика: «Спокойно спите, люди: Гусев рядом».
Еще один черновой вариант «Песни Билла Сигера» — «Он видел ад / И ад отверг» (АР-14-120) — сближает ее героя (Мак-Кинли) с лирическим героем Высоцкого: «Но чтобы душу дьяволу — ни-ни!» («Две просьбы», 1980). А следующий черновой вариант повторяет мысль из написанной в том же 1973 году песни «Приговоренные к жизни»: «И мы хотим отдать концы, / Мы смертью мстим — мы беглецы» = «Мы не умрем мучительною жизнью — / Мы лучше верной смертью оживем!». Смысл обеих цитат состоит в том, что лучше умереть, что быть рабами при советской власти. Недаром в «Приговоренных к жизни» герои прикованы цепями, поэтому уверенность лирического мы в песне «Еще не вечер»: «Но никогда им не увидеть нас / Прикованными к веслам на галерах!», — себя не оправдала.
Основная редакция «Песни Билла Сигера» содержит еще несколько важных мотивов: «Душ не губил / Сей славный муж», — сказано о Мак-Кинли. Но то же самое скажет о себе и лирический герой: «Я не продал друзей, без меня даже выиграл кто-то» («Я из дела ушел», 1973), «Я ничего им не сказал, / Ни на кого не показал…» («Ошибка вышла», 1976).
Если Мак-Кинли «решил: “Нырну/ Я в гладь и тишь, / Нов тишину / Без денег
