Однако кое-чем пришлось и пожертвовать. Этот Черубаэль обладал куда меньшими способностями, что было напрямую связано с усилением оков. Но и оставшихся возможностей вполне хватало. Даже более чем.
Он проплыл над ущельем, оставляя за собой хвост из пламени варпа, и несколько нападавших растворились в разразившемся огненном шторме. К их чести, вессоринцы не закричали. Но дрогнули и стали отступать.
Огрин нацелил свое мощное орудие на приближающегося демона. Снаряды отлетали от Черубаэля, словно лепестки цветов. Порождение варпа вонзило свои когти в грудь визжащего человекоподобного и подняло гиганта над землей.
А затем бросило. Огрин взлетел. Просто взлетел и исчез в небе.
Черубаэль заскользил поперек ущелья к отступающим наемникам. Своим ответным огнем мы уже значительно сократили их численность и теперь бросились в погоню. Элина осталась рядом с растянувшимся на земле сквернословящим Нейлом.
Я отметил кое-какие перемены, проявившиеся в новом Черубаэле. Он больше не смеялся. Вообще. На его лице застыло хмурое выражение. Демонхост не проявлял никаких признаков наслаждения бойней.
Я был рад этому. Его смех действительно серьезно действовал мне на нервы.
Впрочем, теперь на них действовало новое лицо Черубаэля. Оказавшись в новом теле, демон стал производить обычные изменения — обзавелся рудиментарными рожками, когтями, гладкой глянцевой кожей, пустыми глазами.
Но это не стерло черты Годвина Фишига.
Он убил всех, кто устроил на нас засаду, всех, за исключением одного, который успел добежать до стены и пытался задействовать пространственный механизм, с помощью которого пришел сюда.
— Задержи! — приказал я. — Не дай проходу закрыться!
Черубаэль повиновался. Он разметал последнего наемника на атомы, как только тот открыл ход, а затем широко расставил руки, препятствуя его закрытию. Даже для Черубаэля это оказалось непростой задачей.
— Быстрее, — раздраженно произнес он.
Времени ждать всех членов моей команды не было. Гюстин прыгнул головой вперед, я за ним, успев только крикнуть, чтобы остальные отступили и держались вместе.
Последним, что я услышал, был громкий хлюпающий звук — должно быть, огрин, наконец, подчинился закону гравитации. Проход захлопнулся.
Меня тошнило, выворачивало наизнанку, скручивало и тянуло все мышцы… А затем я приземлился прямо на лежащего Гюстина. Мы оказались в тускло освещенном квадратном помещении. Пахло плесенью.
— Ой! — возмутился Льеф.
Я поднялся на ноги. Уже сама по себе эта задача оказалась ужасно трудной. Мне пришлось изрядно попотеть, прежде чем удалось принять вертикальное положение.
— Вы в порядке? — спросил Гюстин.
— Да, — отрезал я.
Но на самом деле я вовсе не был в порядке. В висках пульсировала кровь, а боль в ногах усилилась до такой степени, что перестали помогать даже анестетики, которые поступали из автоматического дозатора, вживленного Крецией в мое бедро.
— Даже и не думай, что я потащу тебя, — прошептал за моей спиной Черубаэль.
— Не беспокойся. Твоему достоинству ничто не угрожает.
Я извлек из ножен Ожесточающую, сжал рунный посох и шагнул вперед. Темнота. Стена. Я обернулся. Еще одна стена.
— Гюстин?
Он включил фонарь, но тот высвечивал из темноты только черные стены. Потолка не было.
— Как далеко ты можешь заглянуть? — спросил я Черубаэля.
— В вечность, — ответил он, паря рядом со мной.
— Замечательно. А если в пространственных терминах, то как далеко?
— Здесь — не далеко. Вижу, что эта стена заканчивается вон там. За ней есть разрыв.
— Очень хорошо.
Я потащился вперед.
Моя спина теперь сильно болела в месте входа имплантатов, а из носа текла кровь. Гюстин прикрепил фонарь к штыковому замку своего лазерного ружья.
Он решил вызвать Нейла по воксу. Устройство оставалось мертвым.
Я предпринял попытку дотянуться до Рейвенора своим сознанием. Ничего.
Тяжело ступая, я брел в темноте вместе со своими странными компаньонами. Рунный посох задрожал, учуяв средоточие какой-то энергии.
— Ты чувствуешь это? — спросил я демона. Он кивнул.
Мы двинулись следом за ним.
— Вы заметили, что мы здесь спокойно дышим? — проговорил Гюстин несколько минут спустя.
— Черт возьми, я не стал бы этому преждевременно радоваться.
Он нахмурился, поглядел на меня и добавил:
— Я имею в виду, что воздух пригоден для дыхания и снаружи, и внутри.
— Это для того, чтобы наш враг мог дышать, — сказал Черубаэль.
— И что ты хочешь этим сказать?
— Они добрались сюда первыми. Проникли внутрь. А Гюль сделала атмосферу пригодной именно для них, как только почувствовала их присутствие.
— Ты говоришь так, словно Гюль живая.
— Гюль никогда не знала жизни, — сказал демонхост. — Впрочем, и мертвой ее тоже не назовешь, — добавил он несколько мгновений спустя.
Я уже собирался попросить его поподробнее рассказать об этом тревожном факте, но Черубаэль внезапно устремился в черноту. Я увидел вспышку его свечения и лазерный всполох. Демонхост возвратился. С его когтей капала кровь.
— Они охотятся за нами, — произнес он.
Я видал всякие чудеса в своей жизни. И ужасы тоже. Я становился свидетелем таких событий, которые смущали мой разум и даже воображение.
Но ничто из этого не шло в сравнение с мавзолеем в недрах Гюль. Для того чтобы хотя бы описать его размеры, придется использовать такие не вполне подходящие определения, как «обширный», «огромный»… Сравнить было не с чем.
Мы вышли из мрака тоннелей во мрак бездны, простиравшейся вокруг, насколько хватало глаз. Многочисленные крошечные точечки света, рассеянные кругом, освещали небольшие участки поверхности какой-то невообразимой структуры, столь же темной и циклопической, как та вечная стена, которая, как верили древние философы, окружала сотворенный мир.
Край Вселенной. Стена корзины, в которую Бог уложил созданную им реальность.
Вот только мне не хотелось даже думать о том, что же это был за Бог.
Было тепло и спокойно. Ни малейшего ветерка. Приглядевшись, я понял, что капельки света располагаются вдоль линий огромного узора, выгравированного на поверхности мавзолея. Контуры спиралей, линии и завихрения рун.
Это было то самое место, где «пришедшие из варпа» погребли своего мертвого короля.
Это была могила Йиссарила, над которой в одну из странных эпох, предшествовавших возникновению человечества, была возведена Гюль.
Зрелище лишило дара речи даже Черубаэля. Хотелось надеяться, что его молчание было вызвано простым восхищением. Но возникало омерзительное чувство, что он испытывает благоговение.
Или страх.
Гюстин на некоторое время утратил самообладание. Его рассудок отказывался принимать то, что видели его глаза. Он безудержно зарыдал и упал на колени. Какое это печальное зрелище, когда крепкий, бесстрашный мужчина оказывается настолько беспомощен.
Я не мешал ему, пока это было возможно, но его плач уносился во тьму и казался слишком громким. Часть крошечных огней задвигалась, словно они начали спускаться.
Положив руки на плечи рыдающего бойца, я попытался применить Волю и успокоить его.
Не сработало. Никакое убеждение не могло заставить его уносимый течением рассудок бросить якоря.
Пришлось применить более грубое воздействие. Я поразил его сознание глубоким психическим щупом, блокируя чувство страха и вымораживая его мысли, оставляя место только для базовых инстинктов и биологических функций.
Мы приблизились к мавзолею, шагая по полю, выложенному из матового камня. Чем дальше мы шли, тем четче вырисовывались контуры сооружения. Оно явно было куда больше, чем мне вначале показалось.
Я приказал Гюстину выключить фонарь. Мы ориентировались на светящиеся точки. Черубаэль предупредит нас о любой опасности. О пропасти, например.
Единственное наше преимущество заключалось в том, что на таких просторах врагу придется постараться, чтобы найти нас.
По моим ощущениям, прошел примерно час, но мы все еще находились слишком далеко от гробницы. Я сверился с хронометром, пытаясь точно определить, как долго мы уже блуждаем по внутренностям Гюль, но тот остановился. Хотя «остановился» — это не совсем точное определение. Устройство все еще работало и отбивало секунды, но время не показывало.
Мне вспомнились часы в каюте Эмоса, трезвонившие без всякого смысла.
Постепенно я стал, наконец, понимать, что представляли собой огоньки. Раньше они казались крошечными пятнышками, отбрасывавшими небольшие световые поля.
На самом деле это были массивные, мощные лампы, какими обычно освещают посадочные площадки или военные лагеря. Установленные на суспензорных платформах, они плавали, в нескольких местах перед поверхностью мавзолея, позволяя разглядеть подробности и отбрасывая заплаты яркого света, размерами с амфитеатр. Всего было сорок три платформы, и на каждой по одной лампе. Я специально пересчитал их.
