питомцев к университетскому курсу. Учиться при Академии могут люди всех званий, кроме податных.
Однако первыми шагами академического университета правительство было недовольно. Явилась мысль выделить университет как самостоятельное учреждение. В 1754 г. Ив. Ив. Шувалов выработал проект университета в Москве, центральном городе России, который более Петербурга доступен был провинциальному дворянству и «разночинцам» (допущенным в университет наравне с дворянством). В 1755 г. университет в Москве был открыт, и Ив. Ив. Шувалов назначен его куратором. В университете было 10 профессоров и три факультета: юридический, медицинский и философский. При университете было две гимназии: одна для дворян, другая для разночинцев (но не для податных классов).
Хотя оба университета назначались не для дворянства, но и для прочих классов, однако пользоваться ими дворянство могло шире других лиц потому, что на нем лежала повинность обучения, и потому, что ко времени Елизаветы дворянство ранее других классов сознало необходимость просвещения и прибегало к помощи домашних учителей (весьма сомнительных знаний и достоинств, по свидетельству самого правительства). Этому стремлению дворян учиться правительство Елизаветы сознательно шло навстречу. Оно не ограничилось университетом, но заботилось о развитии других дворянских учебных заведений (Сухопутный шляхетский корпус, Артиллерийская школа, школы при коллегиях и т. д.). Таким образом, для дворянства путь к образованию был хорошо обеспечен Елизаветой.
Из частных мер касательно дворянства при Елизавете должно упомянуть об учреждении Дворянского банка в Петербурге с конторой его в Москве. Этот банк обеспечивал дворянству недорогой кредит (6 % в год) в довольно крупных суммах (до 10 000 р.).
В истории XVIII в. улучшение положения дворянства постоянно связывалось с ухудшением быта и с уменьшением прав крестьянства. Мы видели, что в самый момент вступления Елизаветы на престол правительство, устранив крестьян от присяги новой государыне, тем самым взглянуло на них как на людей, лишенных гражданской личности, как на рабов. Хотя такой взгляд не соответствовал ни фактическому положению крестьян, ни общим взглядам на них правительства, однако крестьяне по закону стали при Елизавете еще в худшее положение, чем были до нее. Уже самый факт передачи крестьян в исключительно дворянское владение теснее привязывал крестьянина к определенному кругу владельцев. Закон же все более и более давал власти над крестьянами их помещику. Право передачи крестьян было расширено: в 1760 г. помещику дано было право ссылать неисправных крестьян в Сибирь, причем правительство считало каждого сосланного как бы за рекрута, данного помещиком в казну; наконец, крестьяне были лишены права входить в денежные обязательства без позволения своих владельцев. Владельцы получили, таким образом, широкие права над личностью и имуществом своих крестьян. И мы знаем, что они часто пользовались этими правами; исследователи истории крестьянского сословия указывают обыкновенно на краткие экономические записки В. Н. Татищева (передового человека своего времени), которые относятся к 1742 г. и излагают нормальные, по мнению автора, отношения землевладельцев и их крестьян. Опека над личностью, хозяйством и имуществом крестьянина доведена в этих записках до того, что прямо свидетельствует о самом полном подчинении крестьян помещику. Последний смотрит на крестьян как на свою полную собственность и распоряжается ими, как одной из статей своего хозяйства. И само правительство как бы разделяло такой взгляд: при Елизавете оно, например, не запрещало иметь крестьян дворянам безземельным, стало быть, считало крестьянина крепким не земле, а лицу дворянина, иначе – считало его собственностью помещика. Эта крепкая связь между лицом владельца и крестьянина возлагала на помещиков особые обязанности в отношении крестьян. Правительство требовало, чтобы помещики обеспечивали крестьян семенами в неурожайные годы, чтобы они наблюдали за порядочным поведением своих крестьян. Такие требования еще шире раздвигали пределы помещичьей опеки. Дворянин являлся перед правительством не только владельцем земли, населенной крестьянами, но собственником крестьян, податной и полицейской властью над ними. Дворянам правительство передало часть своих функций и власти над крестьянами, и это, конечно, создало прекрасные условия для дальнейшего развития крепостного права.
Итак, нетрудно видеть, что перемены, происшедшие при Елизавете в положении главных государственных сословий, были прямым продолжением тех перемен, которые произошли со времени Петра Великого в эпоху временщиков. Елизавета продолжала дело Анны и не возвратилась к порядкам Петра Великого. Хотя она часто говорила о своем великом отце и желала все устроить так, как делалось при нем, но в действительности ее правительство шло не туда, куда ей хотелось. Дворянство продолжало свои успехи, крестьяне непрерывно теряли свои права. А между тем Елизавета вступила на престол с ясным желанием возвратиться к началам своего отца. Причина некоторого разлада между этим желанием и результатом деятельности Елизаветы лежала в том, что императрица, как мы видели, правила с помощью лиц дворянского класса, уже достаточно упрочившего свое положение. Обидеть этот класс было для Елизаветы и нежелательно, и невозможно по общему положению дел и отношений.
Зато вместе с этим классом Елизавета дружно и энергично стремилась возвратиться к началам Петра в устройстве государственного управления.
Управление времени Елизаветы встречало в нашей литературе самые разнообразные оценки. «Царствование Елизаветы Петровны не принадлежит к числу тех, которые оставляют по себе долгую память во внутреннем строе государства. Мы напрасно будем искать в правительственных распоряжениях какой-нибудь системы, какого-нибудь плана. В этом отношении царствование Елизаветы представляет продолжение предыдущих правлений», – говорит один исследователь (Ешевский. Соч., II, 537). «Время Елизаветы Петровны представляет один из любопытнейших моментов в истории нашего права. Высшая законодательная власть бездействует; нет теории, творческой деятельности Петра, его систематического объединения разных государственных вопросов… Вместе с тем заметно полное возвращение к началам, внесенным Петром в русские учреждения… Можно проследить дальнейшее развитие начатков, положенных Петром в нашу администрацию» – так отзывается другой исследователь (Градовский. «Высшая администрация России», 192–193). Наконец, третий историк (Соловьев. «История России», XXII) такими словами характеризует управление Елизаветы: «Восстановление учреждений Петра Великого в том виде, в каком он их оставил, постоянное стремление дать силу его указам, поступать в его духе – сообщали известную твердость, правильность, систематичность действиям правительства, а подданным уверенность и спокойствие».
Такие отзывы, сделанные разновременно, противоречат один другому и относительно направления, и относительно качества правительственной деятельности Елизаветы. Одни признают в ней сознательное стремление возвратиться к началам Петра, другие отрицают в ней всякое направление. Одни видят в ней систему, твердую и правильную, другие не видят никакой систематичности. Однако можно и при таких разноречиях найти достаточное число фактов, чтобы признать известное направление за правительство Елизаветы, не отрицать у него присутствия общего плана или, правильнее сказать, известного и определенного характера управления. Направление заключалось в стремлении к началам Петра и к национальной политике; отсутствие общих задач ясно доказывается тем, что время Елизаветы не оставило потомству ничего своего: оно
