Забыл, что его Янка у Дашки роды принимала? Забыл, что их бабка Парушоя вашу Цинку от глотошной лечила?
В глубине души Илья понимал, что Роза права. Но при одном воспоминании о том, что чёртов сын Остап сейчас уведёт на Ближние Мельницы двадцать пять "киргизок", на которых у Ильи уже имелись покупатели, и что над ним, Смоляко, который упустил плывущий в руки барыш из-за бабьих выкрутасов, сейчас, верно, потешаются все цыгане в конных рядах, жар с новой силой ударил в голову.
– Плевать я хотел!!! У меня кони, понимаешь ты, кони из рук ушли!
Через тебя всё, паскуда, каждой бочке затычка, хоть бы раз не влезла, куда не просят, так нет!!! Связался с тобой, заразой, на свою голову, скоро с вязовой палочкой пойду из-за твоей дури! Вот клянусь, ежели ещё хоть раз я тебя на Конном увижу…
– Ой! Ай! Дэвлалэ, хась мангэ[163]! - заверещала, схватившись за голову, Роза. – Мамочки мои, Христос бог наш всемилостивый! Застращал ежа голым задом, смотрите, люди добрые! Прямо вот сейчас умру на месте, сама собой в землю закопаюсь и крест каменный сверху поставлю, - вот как напугалась! Да ты уж извини меня, морэ, что я тебя спросить позабыла, куда моим ноженькам ходить! Тьфу! Тьфу! Тьфу на тебя!
Они стояли посреди пыльной дороги и орали друг на друга на весь базар, а вокруг собралась такая плотная толпа, что яблоку было некуда упасть. Роза опомнилась первая, бешено осмотрелась, цыкнула на стоящих ближе так, что те шарахнулись, плюнула в пыль, выразительно растёрла плевок босой ногой и, не поднимая брошенной корзины, зашагала к выходу с рынка. Оставаться центром внимания в одиночестве Илье не захотелось, и он, крикнув вслед оранжевой кофте ещё несколько проклятий, торопливо повернул от лошадиных рядов прочь.
Вскоре Староконный рынок, татары, цыгане, лошади остались позади. Белое солнце палило в спину, каменистая дорога, ведущая в посёлок, к морю, слепила глаза. Илья собирался прийти домой и от расстройства завалиться спать до ночи и шёл быстро. Время от времени он поглядывал на серое облако пыли, летящее по дороге ему навстречу. Когда облако приблизилось, в нём стало можно разглядеть силуэты двух лошадей и одного всадника. Илья отошёл, давая дорогу, сощурился, пытаясь разглядеть лицо сидящего верхом, - и замер от удивления, узнав в одной из запылённых по самые глаза лошадей своего буланого.
– Тпру-у! Стой! Стоять! - Всадник на ходу спрыгнул в пыль, упал, вскочил, бросился к Илье, и тот узнал грязного, вспотевшего, взбудораженного до крайности Митьку.
– Что горит? - полюбопытствовал Илья. - Тебе зачем мой конь занадобился?
Смотри, как запарил его, бестолочь!
– Ой, Илья! Ой, слава богу! Я думал - где тебя искать? Думал - куда скакать?
Ой! Ой, что, морэ… - Митька махал руками, отплёвывался от пыли, вытирал заливавший глаза пот и нёс какую-то околесицу - до тех пор, пока Илья не взял его обеими руками за плечи и не встряхнул как следует несколько раз:
– Уйми свой язык! Говори толком!
– Едем, Илья! Сейчас едем!
– Куда?.. - опешил он.
– Н-н-надо! - чуть не застонал Митька, топнув ногой и сжав руки на груди. – Ну, скорее, скорее, Илья же! Надо!
– Кому надо?
– Да тебе! ЕДЕМ!!! Я же вот и твоего коня пригнал!
Лицо у Митьки было таким, что Илья, не задавая больше вопросов, молча вскинулся на спину буланого. Спустя несколько минут они карьером летели вдоль берега моря, мимо скалистых утёсов. Не остывший ещё воздух бил в лицо, покрасневший шар солнца склонялся к западу. Из-под копыт поднимались столбы жёлтой, долго не садящейся пыли, и, когда Илья оглядывался, он видел за собой словно дымовую завесу. Впереди неслась Кочерыжка с Митькой на спине, Илья видел вздувшуюся пузырем Митькину рубаху, его чёрные пятки, колотящие в потные бока лошади. Они отмахали уже версты полторы, очертания города позади исчезли, и теперь рядом были лишь спускающиеся к морю утёсы - справа и выжженная солнцем степь – слева. Несколько раз Илья кричал: "Стой, чяворо!", желая получить хоть какие-нибудь объяснения, но Митька не слушался. На третьей версте Илья понял, что они скачут к Клешням.
"Клешнями" в Одессе именовалась небольшая полукруглая бухточка, расположенная в четырёх вёрстах от города. Море в бухте было мелким, его отгораживали от степи две гряды утёсов, выходящие из воды и смыкающиеся почти у самой дороги. Зазор между ними был крошечным, и казалось, будто огромный краб высунул из моря свои клешни и охватил ими полукруг песка.
В щель между "клешнями" едва мог протиснуться человек, и место это обычно было пустынным: до города было далеко, из-за мелкой воды ставить перемёты и сети было нельзя, а подводные камни в десяти саженях от берега не давали подобраться к "клешням" на шаланде. Илья никак не мог взять в толк, зачем мальчишка потащил его на этот богом забытый берег, но, не доезжая Клешней, Митька вдруг осадил лошадь и спрыгнул на землю.
Илья сделал то же самое, вопросительно взглянул на парня.
– Дальше - пешком, - почему-то шёпотом сказал тот. - Кнут при тебе?
Илья молча кивнул, уже понимая, что происходит что-то нешуточное, и пошёл за уверенно топающим к берегу Митькой, ведя в поводу обеих лошадей. Вскоре показались два белёсых гребня, спускающиеся к морю, а подойдя ближе, Илья увидел стоящих у дороги шестерых гнедых лошадей.
Они не были спутаны, спокойно бродили по поникшей траве, жевали сухие стебли. При виде людей они даже не фыркнули, и лишь большой вороной жеребец с полосой от снятой подпруги под животом шарахнулся в сторону и коротко всхрапнул. Жеребец показался Илье знакомым. Митька, проследив за его взглядом, сощурил глаза:
– Не узнал?
Илья недоумевающе всмотрелся в вороного… и вдруг сморгнул. Провёл по лицу. Хрипло сказал:
– Узнал. А… сам он где?
Митька потянул Илью за рукав. Вдвоём они тихо подобрались к камням, Илья осторожно высунулся из-за скалистой гряды. Внутри Клешней, в крохотной бухточке, у самой воды стоял на коленях раздетый до пояса Васька Ставраки и умывался прямо из моря. Его чёрные волосы были всклокочены и вываляны в песке. Всё Васькино имущество - рваная рубаха, кнут, нож, широкий кожаный пояс с медными пряжками, седло и упряжь - было беспечно брошено на песок возле щели-выхода.
– Попался голубь наш, - шёпотом усмехнулся Митька, отойдя от камней. – Я мимо проезжал, со скуки глянул - смотрю, Васька на песке дрыхнет. Думать не стал, враз за тобой рванул. Слава богу, успели!
– Правильно сделал, чяво, - Илья помолчал. - Значит, судьба.
– Не помочь тебе, морэ? - серьёзно спросил Митька.
– Нет. Иди к коням. Гляди, чтоб буланый с вороным не погрызлись.
Митька пожал плечами и зашагал к лошадям. Илья ощупал нож за голенищем, вытащил и развернул кнут. Вздохнул, взглянул на садящееся солнце, на бурую, безжизненную степь - и шагнул в щель между утёсами.
Васька ничего не замечал: солнце, тёплая солёная вода и долгий сон явно притупили волчье чутье вора. Илья довольно долго наблюдал за ним, опираясь рукой о ребристый, покрытый трещинами камень, затем присвистнул.
Васька взвился, как пружина. Узнав Илью, шарахнулся к морю. Его загорелое дочерна лицо исказилось от страха. Илья молчал, не шевелился.
Васькины глаза отчаянно заметались по отвесным скалам вокруг, остановились на щели - единственном выходе, который загораживал Илья…
и уткнулись в землю. Бежать было некуда. Закрыв глаза, Васька прижался спиной к утёсу. Илья смотрел, как дрожат Васькины губы, как сереет его лицо, как бегут по нему капли пота, слушал, как хрипло, тяжело Васька дышит.
Молчал. Молчал до тех пор, пока Ставраки не выдержал.
– Ловко, сукин сын… поймал меня, - сдавленно выговорил он и вдруг сорвался на крик: - Ну что, чего ты ждёшь? Вот он я, весь! Убивать будешь?
Ну так не тяни, давай! Режь меня!
– Не ори, - спокойно сказал Илья, садясь. Поджал под себя ноги, как в таборе, достал трубку, хлопнул ладонью рядом с собой, предлагая сесть и Ваське.
Тот буквально съехал на песок, первым делом взглянул на собственные нож и кнут, но они были за спиной Ильи. Тот перехватил Васькин взгляд, усмехнулся:
– Не дотянешься. И не трясись, ничего тебе не будет. Ты откуда?
– С Буджака…- растерянно ответил Васька, во все глаза глядя на Илью. Тот невозмутимо дымил трубкой, смотрел мимо Васьки в темнеющее вечернее море.
– Где живёте?
– Я… в Кошпице. Кони… Меняю, продаю…
– Один?
– Она от меня ушла.
– Уже? - Илья недоверчиво взглянул на Ваську. - И месяца не протешились?
Да не бойся, не трону я тебя! Не ври! Взаправду, что ли, убежала?
Ставраки отвернулся, сжал кулаки. Помолчав, с трудом выговорил:
– В Кишинёве… какой-то господарь её увидел. Богатый барин, на своих лошадях к трактиру подъезжал. На другой же день уехала с ним. В его имение.
