Этот Симанович ("лутчий ис явреев" — якобы написал ему "старец" на своем портрете) издал потом в эмиграции хвастливую книжицу о своей сыгранной в те годы роли. Среди разного бытового вздора и небылых эпизодов (тут же прочтем о "сотн[ях] тысяч казненных и убитых евреев" по воле в. кн. Николая Николаевича), сквозь эту пену и залеты хвастовства просматриваются и некоторые фактические, конкретные дела.
Тут было и начатое еще в 1913 "дело дантистов", большей частью евреев, "образовалась целая фабрика зубоврачебных дипломов", которые наводнили Москву, — а с ними получали тут поселение, не подвергаясь военной службе. Таковых было около трехсот (по Симановичу — 200). Лже-дантистов приговорили к заключению на год, но, по ходатайству Распутина, помиловали.
"Во время войны… евреи искали у Распутина защиты против полиции или военных властей", и, хвастался потом Симанович, к нему "обращалось очень много молодых евреев с мольбами освободить их от воинской повинности", что давало им возможность в условиях военного времени и поступить в высшее учебное заведение; "часто совершенно отсутствовала какая-нибудь законная возможность" — но Симанович, якобы, находил пути. Распутин "сделался другом и благодетелем евреев и беспрекословно поддерживал мои стремления улучшить их положение"».
Симанович приводит в своей книге имена тех евреев, которые участвовали в совещании по еврейскому вопросу на квартире барона Горация Осиповича Гинцбурга. Среди собравшихся были сам барон, а также Г. Б. Слиозберг, Лев Бродский, Герасим Шалит, Самуил Поляков, Мандель, Варшавский и др. На другом собрании с участием Распутина — торжественном обеде, данном адвокатом Г. Б. Слиозбергом, — присутствовали барон Гинцбург, Бланкенштейн, Мандель, раввин Мадэ и др. В обоих случаях Распутина встречали очень торжественно и оба раза обсуждался способ разрешения еврейского вопроса, о чем Симанович писал со свойственным ему простодушием:
«При появлении Распутина в салоне Гинцбурга ему была устроена очень торжественная встреча. Многие из присутствовавших плакали.
Распутин был очень тронут встречей. Он очень внимательно выслушал наши жалобы на преследования евреев и обещал сделать все, чтобы еще при своей жизни провести равноправие евреев. К этому он прибавил:
— Вы все должны помогать Симановичу, чтобы он мог подкупить нужных людей. Поступайте, как поступали ваши отцы, которые умели заключать финансовые сделки даже с царями. Что стало с вами! Вы уже теперь не поступаете, как ваши деды. Еврейский вопрос должен быть решен при помощи подкупа или хитрости. Что касается меня, то будьте совершенно спокойны. Я окажу вам всякую помощь.
Эта встреча со всемогущим при царе Распутиным оставила на всех присутствовавших евреев колоссальное впечатление».
Попытка разобраться в том, насколько достоверными являются сообщения об этих распутинско-еврейских встречах, была предпринята уже упоминавшимся историком Григорием Аронсоном.
«Наиболее неправдоподобно звучало в россказнях Симановича упоминание имени Г. Б. Слиозберга, умеренного, можно сказать, консервативного еврейского деятеля и связанного с финансово-мощными кругами, но пользовавшегося репутацией независимого и преданного интересам еврейства общественника». Аронсон ссылается на мемуары самого Слиозберга: «Я должен засвидетельствовать, что никому из общественных деятелей и влиятельных финансовых представителей никогда в голову не приходило использовать Распутина», и комментирует их следующим образом:
«Слиозберг в самом главном, хотя и бегло и не вдаваясь в подробности, признал, что он не только "не имел основания уклоняться от свидания (с Распутиным), но попросил кое-кого из друзей присутствовать на обеде, на который должен был приехать Распутин". Иными словами, Симанович сказал правду о "торжественном обеде", устроенном Слиозбергом в честь Распутина.
Из дальнейшего изложения Слиозберга можно получить представление, что тот обед с Распутиным имел целью добиться через Распутина и его связи при дворе практических облегчений для каких-нибудь пострадавших евреев (по-видимому, речь шла о взятке Распутину для того, чтобы он добыл царскую амнистию по делу так наз. смоленских дантистов, — ради правожительства получивших фальшивые документы дантистов). И нет сомнения, что Слиозберг, прибегая к содействию "святого старца", был одушевлен самыми лучшими побуждениями общественного, никак не личного порядка. Тем не менее самый факт его сношений с Распутиным, обеда, устроенного у него на дому в честь Распутина, и, конечно, дача взяток Распутину и через него разным полезным людям, — приоткрывает завесу над тем, что не только авантюристы типа Симановича и Рубинштейна, но порой и люди почтенные и не искавшие корысти бывали втянуты в грязное болото распутинщины».
Однако самой колоритной фигурой в еврейском окружении Распутина последних лет стал все же не Арон Симанович и даже не банкир Рубинштейн, а весьма примечательный человек по фамилии Манасевич-Мануйлов, о котором премьер-министр Штюрмер рассказывал на следствии 1917 года:
«Распутин последнее время стал очень кутить, и охранка его жаловалась, что нет никакой возможности за ним наблюдать, потому что за ним приезжают разные моторы ночью и увозят его. Куда они едут — неизвестно. Он не желает, чтобы за ним следили, его охраняли. У него бывала масса народу, целый ряд посетителей и целый ряд таких, которые вместе с ним уезжали. Стало быть, нужно было поставить человека, который знал бы приблизительно, кто из лиц приезжающих мог быть опасным, нежелательным, чего низшие агенты не могли сделать. Вот тут был нужен Манасевич-Мануйлов. Это и было на него возложено. Он знал всех. Он был у него в семейство вхож».
«Мне кажется, что потому дело Рубинштейна не поставлено на суд и не будет поставлено: потому что такой опытный человек как Манасевич-Мануйлов мог отводить, куда угодно… Если посмотрите дела департамента полиции, — надо удивляться, как он еще сидел…» — заключил А. Н. Хвостов.
«Он считался его ангелом хранителем, считалось, что при Манасевиче-Мануйлове жизнь Распутина будет сохранена…» — показывал на следствии министр юстиции А. А. Хвостов.
Более подробно о Манасевиче-Мануйлове, не просто «высшем агенте», но о ключевой фигуре во всей распутинской истории ее закатных лет, написал генерал М. Д. Бонч-Бруевич, старший брат знаменитого ленинского соратника, который так же, как и сам соратник, оказался лично причастен к Распутину и его окружению и вынес собственное суждение на сей счет:
«Манасевича-Мануйлова можно без преувеличения назвать русским Рокамболем. Подобно герою многотомного авантюрного романа Понсон дю Террайля, французского писателя середины прошлого века, которым зачитывались неискушенные в литературе читатели моего поколения, Манасевич-Мануйлов переживал неправдоподобные приключения, совершал фантастические аферы, со сказочной быстротой разорялся и богател и был снедаем только одной страстью — к наживе[57].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
