не желательно, и он с надежной взглянул на Данилу Хвоста. Тот всё понял и выступил вперёд, слегка отодвигая в сторону массивного кузнеца:
-Ну тогда дозвольте и мне слово перед вами держать! – зычно выкрикнул он.
Вече притихло. Хвоста уважали за его рассудительность и к нему прислушивались. Данила не спешил. Затянувшаяся пауза была ему только на руку. Он обвёл всех присутствующих уверенным взглядом и остановил его на раскрасневшимся от возбуждения предыдущем ораторе:
- Ты всё верно глаголешь, Олекша! – начал он спокойно, будто говорил не на шумном вече, а вел неспешную беседу у себя в горнице, - Особенно про нашу выгоду. С этим не поспоришь, она – прежде всего. Да только видно, что ты ремесленный человек и торговой сути не ведаешь. Вот, к примеру, ежели ты цену за свой товар в две гривны устанавливаешь и находится некий муж, что готов тебе её дать – это к выгоде будет?
- Ну, ясное дело – к выгоде, коли сам эту цену поставил, - отвечал слегка озадаченный Олекша, он никак не понять куда клонит хитрый купец.
- Правильно, - согласился Данила, - Сие – к выгоде. Ну а ежели рядом найдётся другой муж, который решит три гривны за твой товар дать, только, чтоб ты ему уступил, а не тому - первому. Сие – к ещё большей выгоде станет, али как?
- Ну, оно конечно – сие выгоднее будет…, - замялся смущённый Олекща, - Да к чему это ты? Никак в толк взять не могу.
- Верно! – загудели в толпе, - Дело говори, Хвост! Не темни. Мы чай не на торжище, чтоб гривны считать!
- А я дело и говорю, братья, - невозмутимо отвечал купец, - Потерпите, сейчас всё растолкую. Но скажи-ка сперва нам, Олекша – так всё же кому ты свой товар уступишь: тому, кто две гривы даёт, али – три?
Кузнец, насупившись, молчал. Он мало что понял, но интуитивно почувствовал, что его загнали в ловушку и не хотел давать лишнего повода своему оппоненту. Но за него уже всё решили:
- Понятное дело, что за три гривны отдаст, - выкрикнули из толпы, - Он же не межеумок, чтоб свою выгоду упустить. Ужо Олекша то в своём интересе не прогадает, возьмёт с мужика три гривны, да ещё и с полтиной!
Площадь огласилась дружным хохотом. Кузнец ещё сильнее покраснел и растеряно отступил назад, вытирая рукавом вспотевший лоб.
- Вот и я об том же глаголю, братья, - зычно подхватил Хвост, - Коли нам предлагают больше выгоды, то разве это разумно будет отказываться? Вы все слышали, что нам князь Яррила обещает? Он дарует новые привилегии и расширяет старые. Одно только уменьшение вдвое ежегодной каганской дани чего стоит. Это ли не выгода? Наше же добро у нас и останется. А Севолод ничего подобного нам не жалует.
- Обещать все, что угодно можно, - не сдавался Олекша, - Где гарантии, что он их все сдержит?
- Добро мыслишь, - вмешался в спор Твердило, - А где гарантии, что и Севолод свои обещания сдержит? Нет у князей никаких гарантий. Вам ли то не знать, люди. На то они и князья, чтоб по своей воле поступать. Вот вы, к примеру, как судите какой князь лучше, а какой – хуже?
- Как правят – по тому и судим! – ответил молодой муж, недавно унаследовавший гончарную мастерскую.
- Истинно глаголешь, - кивнул в знак согласия посадник, - Так давайте рассудим. Стар-град наш сосед. Нам ли про них всё не знать!? Как там правит князь Яррила? Держит ли своё княжеское слово? Богатеет ли при нём город? Хороший ли он правитель, аль нет? Что мыслите?
- Дела его в Стар-граде нам ведомы! – поддержал его Будимир, один из старейших членов веча, бывший посадником до Твердилы, - Да что там глаголить - правитель он крепкий и мудрый. Набеги танские прекратил, порядок держит, торговля вдвое лучше пошла. Народ сытый. Такой нам и надобен. Верно, люд новоградский?
- Верно, дед Будемир! – заволновалось вече.
- Да, вот старградцы сказывали, что суров он вельми, вольницу народную зажимает. Даже вече отменил, - усомнился гончар, - Всю власть под себя забрал. Наёмниками-сунеями себя окружил. Как бы и у нас того не стало.
- А ещё сказывают, что будто его сунеи недавно посекли «лучших» старградских людей и всё с его позволения, - выкрикнул кто-то.
- Врёшь! Быть того не может, чтоб князь своих в обиду иноземцам дал! – обернулся к кричавшему высокий худой мужик, владевший кожевенной мастерской.
