Все опять долго молчали. Андрей Петрович, как мы уже говорили, был трусоват и от природы осторожен и нерешителен. Но в человеке, даже самом трусливом и нерешительном, иногда пробуждается несвойственное ему мужество.
— Знаете что, — сказал он твердо, — давайте говорить прямо.
Трое его друзей повернулись к нему и смотрели на него в упор. Каждый надеялся, что Андрей Петрович внесет предложение, принять которое они мечтали все, но начать разговор о котором каждый из них боялся.
К сожалению, запас решимости у Андрея Петровича на этих словах иссяк. Он молчал. Друзья долго ждали, что он продолжит свою интересную мысль, и наконец Степан Тимофеевич, не дождавшись, спросил приглушенным взволнованным голосом:
— Что вы сказали, Андрей Петрович? О чем говорить прямо?
— Я хотел сказать, — ответил Андрей Петрович, — что надо прямо говорить: плохо еще у нас работает рыбнадзор, много еще у нас в этом деле непорядков.
Все закивали головой и начали приводить примеры, когда рыбнадзор допускал ошибки и промахи, и все сошлись на том, что охрана рыбных богатств озера налажена еще несовершенно.
Поговорив об этом, стали расходиться. А надо сказать, что уху в это воскресенье варили в доме Василия Васильевича. Василий Васильевич проводил друзей, закрыл за ними дверь и вернулся в комнату. Жена и дети уже спали в соседней комнате. Василий Васильевич посидел, покачал головой, повздыхал и уж совсем было собрался идти ложиться, как вдруг в окно тихо постучали. Василий Васильевич вздрогнул, подошел к окну и отдернул занавеску. С другой стороны к стеклу прижалось лицо Андрея Петровича. Тот подавал какие-то знаки, которые понять было невозможно. Василий Васильевич открыл окно и спросил почему-то взволнованным шепотом:
— Что случилось, Андрей Петрович?
— Я, кажется, — тоже шепотом ответил Андрей Петрович, — забыл у вас портсигар, а впрочем, все это ерунда, поговорить надо.
— Заходите, — шепнул Василий Васильевич.
— Нет, лучше вы выходите во двор, — шепнул Андрей Петрович, — и свет в комнате погасите, чтобы видно не было.
Василий Васильевич, чувствуя, что он вступает в какой-то новый мир, совсем не похожий на тот спокойный, привычный, в котором он прожил всю жизнь, в мир, полный ужасных тайн и неслыханных приключений, погасил свет и, ступая на цыпочки, вышел во двор.
Узкий серп луны тускло освещал курятник, собачью конуру, колодезный сруб.
— Видите? — спросил Андрей Петрович шепотом и показал на луну.
— А что там? — спросил Василий Васильевич. — Серп повернут налево.
— Ну и что?
— А то, что в субботу будет ночь безлунная. — Ну и что? — спросил Василий Васильевич.
— Бросьте вы! — раздраженно сказал Садиков. — Довольно морочить друг другу голову. Мы с вами одни, нас никто не слышит. Если один проболтается, другой может отречься.
— Вы о чем? — спросил Василий Васильевич, замирая от сладкого ужаса.
— Двести килограммов форели! — сказал с пафосом Садиков. — А может, и триста, и никто не охраняет, кроме двух ребят. Вы представляете себе: на каждого семьдесят пять килограммов форели! Это же настоящая ловля. Будет о чем вспоминать всю жизнь! А тут сиди с удочкой целый день, жди, когда клюнет какой-нибудь карп граммов на триста. Лодка есть, мотор есть, честно скажу, знаю, что у вас и сети есть. Знаю, что в прошлом году вы их во Фрунзе купили. Мы все друг друга знаем давно, да и кроме того, кто же донесет, если все одинаково виноваты? Решайтесь. Если решаетесь, я наедине поговорю с Валентином Андреевичем, а вы — наедине со Степаном Тимофеевичем. И если согласятся все, то с богом! А согласятся обязательно. Я смотрел сегодня, у всех одинаково горели глаза. Тут хищники браконьеры сотни тонн вылавливают, дачникам продают, состояния наживают, а мы один только раз для себя, не на продажу, а как спортсмены-любители. И главное, как обстоятельства складываются: никто не охраняет. Форель, можно сказать, сама в руки идет. Это же надо дураком быть, чтобы пропустить такой случай! Решайтесь, Василий Васильевич.
— А мне со Степаном Тимофеевичем говорить? — прошептал Василий Васильевич.
— Да, и прямо сейчас идите. Он, наверное, еще не успел лечь. Вызовите его во двор и поговорите. А я Валентина Андреевича вызову. А потом мы с вами встретимся там, на углу, если они не согласятся — вдвоем, а если согласятся, то все вчетвером. Ну говорите: да или нет?
— Иду, — прошептал Василий Васильевич. — Но помните: если кто-нибудь из них не согласится, мы с вами не разговаривали, вы не возвращались, и вообще ничего не было.
— Даю слово, — сказал Садиков.
Через час милиционер, патрулировавший по улице, увидел, что на углу стоят и шепчутся четыре человека. Так как время было позднее, милиционер заподозрил неладное и, подойдя, осветил разговаривающих электрическим фонариком.
Но оказалось, что все благополучно. Беседовали вполне почтенные и приличные люди: заведующий горкомхозом, бухгалтер педтехникума, заведующий автобазой и заведующий хозчастью конного завода. Милиционер извинился перед ними и пошел дальше, а четверо, дождавшись, когда он завернул за угол, продолжали беседу.
Глава четвертая
ЗАГОВОРЩИКИ ДЕЙСТВУЮТ
Следующие дни были полны совершенно невероятных переживаний. Четырем друзьям казалось, что весь аппарат горкомхоза, весь педтехникум, вся автобаза и весь конезавод уже догадались об их преступном, злодейском замысле. Что личный состав всех учреждений просто хочет поймать их с поличным и поэтому делает вид, будто бы ничего не знает. Всем четверым снились страшные сны. Их прорабатывали на общих собраниях, подчиненные смело выступали с резкой критикой по поводу нарушения начальниками советских законов. Вообще было очень страшно.
Поселок был небольшой. Хотя он и назывался городом, но, по чести сказать, не заслуживал этого названия. Четверо встречали друг друга по нескольку раз в день. Встречаясь, они отводили глаза в сторону, но потом пугались, что прохожие заметят, обратят внимание на то, что друзья не здороваются, предположат ссору, а это даст пищу для разных подозрений, спохватывались, радостно кланялись друг другу и улыбались.
Они боялись подозрений своих сослуживцев, подчиненных, даже просто прохожих, но больше всего они боялись друг друга. Каждый не знал, что придет в голову любому из трех его друзей. Может быть, друг захочет сделать карьеру, заслужить славу высокопринципиального человека, пойдет и сообщит о заговоре в милицию. По ночам они плохо спали, тяжело вздыхая, бормоча и ворочаясь во сне. Техника конспирации была продумана до мелочей. Итальянские карбонарии могли бы позавидовать великолепной технике, с которой сохранялась тайна четырех друзей. Они выходили на закате прогуляться по берегу озера и совершенно случайно встречались, и долго и громко беседовали на совершенно легальные темы, громко смеясь, делая вид, что кто-то из них сказал что-то очень смешное, и, убедившись в том, что все поверили в случайность встречи, в безобидность беседы, вдруг подозрительно оглядывались вокруг и начинали шептаться. Даже детям, игравшим на берегу, становилось ясно, что они говорят на секретные темы и что у них есть какая-то тайна, оглашения которой они боятся. Но четырем друзьям это не приходило в голову. Они были убеждены, что всех ввели в заблуждение и теперь можно шептаться спокойно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
