больше:
– Ходят слухи, что, обеспокоенный волнениями в Модене, император Франц собирается послать туда своего внука, которого, как говорят, соблазняет мысль стать королем в Италии.
– Я могу его понять, – с горечью сказала Фелисия. – Все, что угодно, лишь бы не задыхаться здесь! И все-таки! Трон во Франции или в Модене…
– Один ненадежен. Если другой более вероятен, понятно, почему принц соглашается. Это приблизит его к матери, через нее он сможет править Пармой, а дальше кто его знает? – высказала свои соображения Гортензия.
– Наполеон тоже начал с Италии! – с горящими глазами воскликнула Фелисия. – Может, новости не так уж и плохи, как мы думаем? С полуострова перебраться во Францию…
– Я согласен с вами, – вздохнул Дюшан. – Но должен признаться, что мне с трудом верится в эту историю с Моденой именно потому, что император начал оттуда. Мне трудно представить Меттерниха посылающим своего пленника в этот пороховой погреб.
– Не надо быть таким пессимистом! Вы нам сообщаете новость, а потом сами же ее опровергаете. Давайте лучше приступим к нашему уроку, это вас успокоит.
Несколько минут спустя Гортензия устроилась в кресле у огня и под звон клинков погрузилась в свои думы. Она вдруг почувствовала смутное чувство облегчения, которого тут же устыдилась.
«Видно, никакая я не героиня и тем более не амазонка», – думала она, наблюдая за гибкими движениями Фелисии, напоминавшей черную пантеру.
К чувству облегчения примешивалось и чувство сожаления: ей так хотелось вернуться во Францию!
Однако судьбе было угодно, чтобы это был день плохих известий. Когда женщины вернулись на Шенкенштрассе, они обнаружили, кроме записки с выражением сожаления от Прокеша, который все-таки не терял надежды, и весточку от Марии Липона: «Патрик Батлер воспользовался отсутствием хозяйки дома и бежал. Письма с извинениями или благодарностью за заботу, которой его окружили, он не оставил».
– И это француз! – вздохнула Фелисия. – Хорошо же мы выглядим!
Глава IX
Покушение
Воздух, напоенный ароматами духов и изысканными запахами шоколада, ванили, кофе, сдобных булочек и взбитых сливок, слегка трепетал под взмахами вееров, создавая впечатление, что находишься в кондитерской знаменитого Демеля на Кольмаркге, а не в особняке владетельной герцогини. Но Вильгельмина и ее сестры были известными сладкоежками, поэтому за чаепитием в правом крыле дворца Пальм всегда собиралось множество друзей, предпочитающих коротать зимнее ненастье в компании очаровательных женщин, умеющих к тому же устраивать великолепные приемы. Фелисия и Гортензия с удовольствием принимали участие в чаепитиях, и в этот час их частенько можно было застать в роскошной гостиной, где Вильгельмина принимала гостей.
В этот вечер в особняке у Трех Граций Курляндии было многолюдно, как бывало всякий раз, когда князь Меттерних покидал свою резиденцию в Балхаусплатц и отправлялся с визитом к сестрам. Тогда некий таинственный слушок перебегал из дворца во дворец Вены, извещая их обитателей, что принц-канцлер отправился к герцогине де Саган. Меттерних, одетый в элегантный, строгий костюм, выгодно выделялся среди цветника, который представляло собравшееся общество: Кински, Пальфи, Эстергази, Цихи и прочие, разодетые в бархат, шелк, тафту, тончайшее английское сукно самых разнообразных расцветок, ценнейшие меха, перья и тюрбаны. Гости с интересом прислушивались к теплому глубокому голосу Меттерниха, нанизывающему в разговоре фразу за фразой. С возрастом ему все больше нравилось покорять своим красноречием тех, кого в молодости очаровывал лишь своей красотой, ибо его лицо и тело казались когда-то точной копией статуи Антиноя.
Сидя в кресле с высокой спинкой с чашкой шоколада в руке и скрестив длинные ноги, он вел своеобразный диалог с человеком, представлявшим другой полюс притяжения в салоне. Им был шевалье фон Генц, его давний и надежный советник, о котором говорили, что ему знакомы все европейские секреты. Но боже, какой же незавидной внешностью обладал этот влиятельнейший столп европейской политики! Немощное, постоянно трясущееся тело, согбенные плечи, помятое лицо человека без возраста под рыжим париком. Генц носил темные очки, которые придавали ему уверенность в себе, а также скрывали робкий, редко на ком-нибудь останавливающийся взгляд. Костюм сидел на нем хорошо, хотя и давным-давно вышел из моды. И последнее: фон Генц чрезмерно сильно душился.
Бывший журналист и ярый полемист, редактор Венского конгресса, ему, без сомнения, принадлежало самое беспощадное и ядовитое перо в мире. Французы вообще и Наполеон в частности немало настрадались от Фредерика фон Генца, толкнувшего Пруссию на войну с Францией. Он был человеком странным, любившим деньги и роскошь, молва приписывала ему страсть к юношам, и это в высшей степени странно сочеталось с чувством, которое он питал к танцовщице Фанни Элслер. Девица была на сорок шесть лет моложе, но он, как говорили, творил ради нее настоящие безумства.
Гортензии не понравились тонкая улыбка и взгляд закрытых темными очками глаз.
– Француженка? Француженки редкие гости в Вене, за исключением тех, что привозят сюда последнюю парижскую моду. Что завело юную прелестную барышню так далеко от берегов Сены?
– Музыка, месье. В Вене собираются все меломаны, а я не знаю, что люблю больше – церковные службы или ваши замечательные вальсы…
– Музыка и чревоугодие, – добавила Фелисия, отыскав на подносе, поданном ей слугой, великолепное пралине. – Нигде больше не отведаешь таких вкусных пирожных!
– И чтобы есть их вволю и при этом не испортить талию, вы каждое утро фехтуете, принцесса?
– Вернее верного. Вынуждена констатировать, шевалье, что вы полностью оправдываете репутацию самого осведомленного человека в Европе. Вам надо быть шефом полиции.
– Ну что ж, в этом нет ничего невозможного. Но в данном случае все очень просто: мне недавно рассказал о вас Прокеш. Он бесконечно восхищен вами…
– Он так и сказал? – спросила Фелисия добродушно. – Восхищение такого человека, как он, всегда приятно…
Появление Меттерниха положило конец их беседе. Вместе с остальными гостями Генц подошел к канцлеру и, дождавшись, пока тот поест, завязал с ним непринужденный диалог, к которому с любопытством прислушивались окружающие. Сначала говорили о Франции. Меттерних только что узнал, что Луи-Филипп издал указ, согласно которому Бурбоны старшей ветви подлежали высылке. Слушатели сочли своим долгом возмутиться.
– Эти господа из Орлеана неисправимы, – сказала Вильгельмина. – Если они не голосуют за смерть своих кузенов, то ссылают их. Это вполне в духе их семейства.
– Но Бурбоны старшей ветви уже несколько десятков лет воздерживаются от нападок на своих кузенов, – вмешалась Полин де Гогенцоллерн-Элхинген, ничего так не любившая, как противоречить старшей сестре. – Я познакомилась с этим Луи-Филиппом, когда он сбежал от революции. Очаровашка…
– О! – перебила ее герцогиня де Саган. – Ты и Робеспьера сочла бы очаровательным.
Кто-то повернул разговор на события в Италии, несомненно,
