— А мы здесь — Днем Медведя, — хрипло засмеялся Рандир. — Поверье такое: в этот день медведь выползает из берлоги. И кто его повстречает в этот день, Руско, тому ой не поздоровится!
Глава 15. День Серебра
Даэрон еще не видел своего короля в таком гневе. Даже в тот день, когда смертный пересек порог Менегрота и потребовал руки Лютиэн, даже тогда Тингол не был так взбешен.
Он отказался встретиться с послами сыновей Феанора лицом к лицу — ни один нолдо из Дома Феанора не мог переступить границ Дориата. Даэрон был посредником между Хисэлином, приехавшим даже не требовать руки Лютиэн для своего господина, а просто уведомить Тингола, что Келегорм берет его дочь в жены.
Тингол метался по тронной палате, как капля воды по раскаленной сковороде, излагая Даэрону все, что он думает о сыновьях Феанора и их безумном отце, обо всех нолдор вообще, об их чести, законах и нравах, брачных обычаях и языке. Он принимал по три решения в минуту: идти воевать Нарогард. Вызвать Келегорма и Куруфина на поединок. Потребовать у Маэдроса головы обоих. Нет, у Ородрета. У того и другого…
Ужас и гнев короля не давали ему остановиться и успокоиться. Даэрон терпеливо ждал. Он знал, что сейчас Тингол не примет никакого решения, потому что все, приходящие ему в голову, одинаково плохи, и он это понимает.
Наконец король упал в кресло, уперев локти в подлокотники и положив голову на руки.
— Она ведь в опасности, Даэрон, — проговорил он тихо, с мукой. — Она не пойдет за него. А он такой же сумасшедший, как и его отец. Он может ее убить.
— Ородрет этого не допустит, — возразил Даэрон.
— Ородрет, — фыркнул Тингол. — у него сердце из воска. Даэрон, иди туда. Иди в Нарготронд, освободи ее. Грози им войной, проклятием Мелиан, моим гневом… Выкради ее, подстрой побег, если надо — вызови и убей Феаноринга. Мне больше не на кого надеяться, кроме тебя.
Даэрон изумленно поднял брови. Он впервые слышал от короля признание в том, что даже на себя тот не надеется.
— Ты согласен? — устало спросил Тингол.
— Ты знаешь, мой король, что я сделал бы это ради нее, если не ради тебя.
— Когда ты выйдешь в путь?
— Сейчас же, если будет на то твоя воля. Что передать Хисэлину?
— Ничего, — Тингол улыбнулся зло. — Он сам сообразит, когда пройдут все мыслимые сроки ожидания. Иди ко мне, Даэрон; обними и прими мое благословение. Может быть, хоть теперь эта безумная поймет, в ком ее счастье.
«Едва ли», — подумал Даэрон, склоняя голову под руку короля.
* * *
Все неправильно.
Хуан понимал речь, но не нуждался в ней сам. Если бы можно было отлить в слова его мысли, они были бы именно таковы: все неправильно. Хозяин поступает неправильно, он становится все больше и больше похож на тех, чьи грязные мысли были ненавистны Хуану едва ли не больше, чем смрад их немытых тел. Хозяин поступал с Госпожой Плохо. Почти так же Плохо, как тот Плохой, кого Хуан ненавидел больше всего, чей запах и ненависть были расплесканы повсюду в мертвом доме Феанора, а особенно в тех покоях, где лежало тело Финвэ. Хозяин причинял Госпоже такое же горе, какое Плохой причинил ему.
И это было уже не в первый раз, когда Хозяин поступал как Плохой. Первый раз был там, далеко на Западе, в городе, где пахло морем. Второй раз в жизни Хуан почуял в воздухе запах крови эльфа — и эта кровь была пролита Хозяином, его Отцом и Братьями. Хуан совсем ничего не понимал, он сходил с ума: если Хозяин поступает как Плохой — значит, он сам стал Плохим? Значит, он больше не Хозяин?
Хуан бегал по воде, трогал носом лежащих на берегу эльфов — а вдруг это игра? Но нет: запах моря мешался с запахом крови, и эльфы были мертвы — как звери и птицы, которых Хозяин убивал на охоте. Но звери и птицы умирали иначе; их жизнь растворялась в другой жизни, а эльфы умерли так, как будто их жизнь из жизни вырвали. Хуан плакал на берегу, а потом Хозяин отыскал его — уже не Плохой, а почти прежний Хозяин, только и из его жизни тоже что-то вырвали. Он плакал вместе с Хуаном, уткнувшись лицом в его шею, набрав полные горсти его шерсти. Там были они одни, никого больше. Хозяин не хотел, чтобы Братья знали, что он тоже умеет плакать. Он старался походить на Отца — такого же решительного, не знающего ни сомнений, ни раскаяния. Любимый Брат походил на Отца сильнее, но Хозяин больше старался…
Второй раз Хозяин поступил как Плохой, когда Отец приказал сжечь корабли. Хуан не понимал, почему это Плохо, но читал это в сердце Хозяина. Однако Хозяин хотел быть как Отец, а Отец смеялся, и Хозяин смеялся тоже, и потом он заставил себя забыть о том, что это Плохо. Хозяин забыл — а Хуан помнил. Потому что это Плохое тоже оставило след, и еще сильнее. В этом было высокое и странное, чего Хуан не понимал, но принимал: Хозяин помнил первое Плохое — и оно пребывало хотя и с ним, но не в нем. А второе Плохое Хозяин постарался забыть — и оно попало в него, внутрь, в самое сердце.
А сейчас Хозяин даже не хотел понимать, что делает Плохое. Поэтому Хуан был доволен, что его оставили при Госпоже. Все чаще и чаще ему приходили мысли: как было бы хорошо, если бы Госпожа стала ему Хозяйкой. Но это было невозможно. Хоть Госпожа и жалела Хозяина, у Госпожи был Человек, которого она любила. Госпожа часто говорила Хуану о нем. Иногда пела. Хуан знал, что этот Человек смел и добр. Что он любит Арду почти как эльф, но совсем иначе. Что он тоже охотник, как и Хозяин, но охотится для пропитания, а не для забавы. У него были раньше собаки — здешние, немые и смертные собаки, чьи мысли были мыслями животных. Собак звали Морко, Клык и Крылатый, одну из них убил кабан, а других — Ненавистные. Человек много сражался с Ненавистными и ушел сражаться дальше, хотя очень любил Госпожу. Потом он исчез. Одни говорили, что Ненавистные убили его, другие — что Ненавистные держат его в неволе и мучают. Госпожа пошла его искать, и вот — угодила в неволю сама.
Хуан чувствовал, что узы между ним и Хозяином слабеют. Не только из-за Госпожи и ее песен, но из-за того, что Хозяин истаивал. Каждый раз, когда он делал Плохое, из его души кто-то вырывал кусок. Если дальше так пойдет, Хозяина не станет совсем — и кому тогда будет служить Хуан?
Он помнил руку Владыки, в которой полностью помещался щенком. Помнил, как Владыка дарил его Хозяину, как Хозяин нарекал ему имя, и это имя связало узами троих — Хозяина, Владыку и Хуана. Но эти узы могли порваться вот-вот. Ибо хозяин замыслил такое Плохое, что даже его тело воспротивилось этому, и понадобилось измыслить многие чары, чтобы сделать задуманное возможным. Особенно сильные чары, такие, чтобы одолеть чары Госпожи. Брат Хозяина долго думал, но все-таки сумел их сплести.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
