Джулиан гремел на весь дом.
– Я ожидал от тебя большего, Оливер.
– Ты хоть раз сказал что-нибудь хорошее о моей программе? Хоть раз?
Я очень медленно поднялась по ступенькам и вошла в комнату. Они испуганно переглянулись, будто увидели лунатика. Я села за стол, в кресло. Они снова переглянулись, робко взяли сценарии и вернулись к своему разговору.
В куче бумаг на столе лежал чек из спортивного клуба “Лейтон”. Я взяла чек. На нем было написано: “Джулиан Алман, годовой абонемент, все услуги включены, 3500 фунтов”.
– Эй! – Они обернулись.
– Зачем тебе это? – спросила я.
– Оставь в покое бумаги Джулиана. Я показала им чек.
– Три тысячи пятьсот фунтов. Зачем?
– Мне нужно сбросить вес.
– Три тысячи пятьсот фунтов, чтобы сбросить вес?
– Рози, – сказал Оливер, – хватит строить из себя святую.
– Ты знаешь, сколько еды можно купить в Африке на эти деньги?
– Знаю, но я же делаю пожертвования на благотворительность, – извиняющимся тоном произнес Джулиан. – Себе-то надо что-нибудь оставить. И какая разница, на что я потрачу остальное?
– Вот именно, – поддержал Оливер. – Именно это я и пытался ей объяснить. Нельзя же пожертвовать все, что у тебя есть. Если у тебя есть деньги, неважно, на что их тратить. На лошадей, акции, Пикассо, микроволновки – все равно.
– Мы не имеем права жить в роскоши и жертвовать символические суммы, в то время как половина населения планеты голодает.
– Тыквочка, монашеское одеяние тебе не к лицу.
Я демонстративно встала, подошла к окну и повернулась к ним спиной.
– У нее крыша поехала. Наплюй на нее.
– Расточительство и чревоугодие. Расточительство и чревоугодие. Они разъедают душу, – сказала я, обернувшись и посмотрев на них уничтожающим взглядом, как леди Макбет. Потом снова повернулась спиной и три раза ударилась лбом о стекло.
Мне показалось, что один из них захихикал. Когда я обернулась, они оба смотрели на меня, как маленькие мальчики, и не знали, что делать дальше.
– Я пойду на улицу.
– Только не опять сидеть в машине. Это идиотство.
– Я хочу прогуляться.
– Вообще-то, я тоже не откажусь прогуляться, – сказал Джулиан.
– Вы что, тронулись? Там ливень.
– Тогда можешь остаться здесь. – Джулиан выглядел озабоченно. – Так даже лучше, нам не придется ставить на сигнализацию. – Естественно, Оливер тут же решил, что тоже хочет прогуляться под проливным дождем.
Мы несколько минут тряслись от холода на крыльце, пока Джулиан включал сигнализацию.
– Проклятье! Подождите. Мне надо зайти в дом. – Он открыл дверь. Раздался оглушительный звон. Джулиан пулей пролетел через прихожую, подскользнулся на индийском ковре на натертом полу и ударился огромной задницей о батарею.
– Дерьмо, – выругался он, вскакивая на ноги. Звон не прекращался. Через пять минут он затих, и в дверях появился Джулиан. Он тяжело дышал.
– Так, – он снова стал возиться с маленькой коробочкой у двери.
– Давай, Джулиан. Сколько можно!
– Подожди, нужно набрать год рождения моей матери, потом – номер моего банковского счета. – Он выпрямился и взглянул на нас. – Понимаете, система сама по себе очень умная: если набираешь неправильный код, нельзя попробовать снова, пока не наберешь еще один код. Поэтому нельзя подобрать случайно. Проклятье!
Снова сработала сигнализация.
Как ни странно, мне понравилось с ними гулять. Нам всем было стыдно за последние несколько часов, и каждый старался угодить другому, поэтому атмосфера неприятия исчезла, и мы хорошо провели время. Джулиан и Оливер проголодались, но я отказалась идти в ресторан и заставила их пообедать в пабе. Это был замечательный паб, с камином и рождественскими украшениями. Они предлагали рождественский ужин из трех блюд всего за 4.95, что я посчитала вполне приемлемым. У меня поднялось настроение, и я даже отщипнула у Оливера индейку.
Оливер вел себя очень странно. Раньше мне всегда казалось, что я ступаю по тонкому льду и стоит чуть-чуть отвлечься, сделать что-то, способное вызвать его недовольство, как он никогда больше не захочет меня видеть. Теперь я вела себя так, как обычно, и мне было наплевать, что он хочет. И я все думала: когда же он лопнет или исчезнет? Иногда мне даже хотелось, чтобы он исчез. Но он все время был рядом.
Ко мне вернулся рассудок. Я начала успокаиваться, осваиваться, идти на уступки, принимать мир таким, какой он есть. Это было необходимо, и именно поэтому я ощущала какую-то дисгармонию. Но в моей душе происходили глубинные изменения. Мои представления о жизни развернулись на сто восемьдесят градусов. Только потом я поняла, как это повлияет на нас с Оливером.
Глава 10
Это случилось в час ночи, в субботу, то есть уже в воскресенье, в моей квартире. Оливер поднялся с дивана – его лицо было чернее грозовой тучи. Стал надевать пальто: широкое темно-синее пальто из мягкой ткани, которое я так любила.
– Что ты делаешь?
– Иду домой.
Нет, нет, подумала я, как всегда. Пожалуйста, пожалуйста, не уходи. Он проделывал это уже в который раз. Я знала, что последует дальше: я рухну на кровать, буду истекать слезами, несчастно лежать полночи без сна, проснусь в воскресенье утром в холодной постели, и не будет ни секса, ни веселья, и зря я покупала круассаны, гладила одеяло, выбирала самые сексуальные трусики. Даже Ширли и Рода не смогут меня успокоить – не буду же я звонить им так рано утром. Я унижена, отвергнута, с Оливером все кончено.
Обычно именно в этот момент у меня начиналась истерика, я обнимала его, извинялась, сама не понимая за что, умоляла его остаться. Все знакомые чувства были на подходе, даже глаза наполнились слезами. Я встала, готовая умереть от раздирающей меня боли, подошла к нему, подняла глаза, увидела его перекошенное от раздражения лицо, и тут внезапно меня что-то остановило. Все чувства исчезли. Как будто кто-то взял и вырубил гигантский предохранитель. ВЫКЛ.
– Ну пока, – сказала я. – Не забудь закрыть дверь в подъезде.
И включила телек. Показывали “Дорогу на Хибр”. На столе лежал рождественский сапожок, который прислала мама, – он был доверху набит разными шоколадными конфетами. Мне вдруг захотелось хрустящего шоколадного драже, и я съела целый пакет.
В дверь позвонили. Я долго размышляла, а потом решила открыть еще пачку конфет. Позвонили еще раз. Потом еще раз. Потом нажали на кнопку и держали.
Бззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззз. Это было невыносимо. Бзззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззз. Должно же надоесть! Бзззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззз.
Нет, не надоело.
Я поплелась к домофону.
– Да, – сказала я.
– Милая, прости меня. Я поднимаюсь.
– Нет.
– Что?
– Нет.
– Я не понял, что ты сказала? Не слышно.
– Нет. Ты хотел идти домой. Вот и иди. Тишина. Бззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззз. Снова тишина.
Я прикончила конфеты и стала смотреть “Дорогу на Хибр”. Впервые, с тех пор как я вернулась из Африки, я вдруг ощутила сильный приступ голода. Я съела “Милки Вэй” и тут вспомнила, что у меня есть круассаны. Шоколадные круассаны. Пошла на кухню, положила на тарелку три круассана и вернулась в гостиную. И тут услышала, как в замке поворачивается ключ. Вот дерьмо! Я оставила ему ключ на время поездки в Африку.
У Оливера в руках был пучок розово-желтых цветов, которые обычно продаются на бензозаправках по 2.95. Пучок был завернут в целлофановое кружево.
– Тыквочка, – сказал он и протянул мне цветы.
– Я сказала нет.
– Ну ладно тебе, иди сюда. – Он широко развел руки и самоуверенно ухмыльнулся.
– Ты сказал, что хочешь домой. Иди домой. Он недоверчиво уставился на меня.
– Ладно тебе, подумаешь, рассердился.
– Ты делаешь это слишком часто.
– Рози, прошу тебя. – Он подошел и попытался обнять меня. – Пожалуйста. Сейчас два часа ночи.
Я холодно вырвалась из его объятий – в точности как он, когда я пыталась успокоить его.
– Думаешь, можешь включать и выключать меня, как заводную игрушку? Когда ты хочешь быть со мной, я тут как тут. Когда не хочешь – тебе все равно. Знаешь, что прибегу по первому зову. Уходи, Оливер. Я серьезно. Вон.
– Не делай этого, – страдальчески произнес он. – Это слишком... слишком... жестоко.
– Слишком жестоко? – повторила я. – Слишком жестоко? А то, что ты сделал полчаса назад, не слишком жестоко? А когда ты взбесился после вечеринки у Билла Бонэма? А после того, как мы ходили на “Инопланетянина”? А после ужина с моим братом? А когда я сказала, что твой репортаж о Лорке – не самая лучшая программа за всю историю телевидения? Это не было слишком жестоко? Ты хоть раз подумал о том, что я чувствую, когда ты уходишь и посреди ночи оставляешь меня одну? Вот, возьми круассанчик наутро. Шоколадный. Очень вкусно. – Я откусила кусок круассана и стала жевать. Его лицо почернело.
