– Красиво, ну и что? Что ты собрался убить? – спрашиваю я, отойдя от печи.
– Огонь! – Ваня закрыл поддувало и задвинул вьюшку. Буйство в огненном телевизоре прекратилось, пламя потухло, а через зазоры в дверцах повалил дым.
– Вань, прекрати! Угорим сейчас! – Я выдвинул вьюшку. Согнулся, прижав руку к глазам.
– Что случилось?!
– Дым попал, ерунда…
– Убить огонь, фантазёр! – смеётся Соня. Все снова покатываются со смеху, даже я. Тру глаза и гогочу.
– Слушайте, с вами всё в порядке? Почему вы ржёте постоянно?
Хихикая, я взглянул на Соню, она показалась мне ужасно смешной. И Ваня, и Маша, и мой собственный вопрос.
– Ты в баклажаны ничего не подсыпала? – обратилась Маша к Соне с наигранной серьёзностью.
– Не-а.
– Может, помидоры кто-то сглазил? Мама говорила, что жена Тимофеича завидует нашим помидорам… – таинственно предположил Ваня.
– Вашим помидорам?! Ха-ха-ха! – неожиданно порочно хохотнула Маша.
– Консервы!.. – вырвалось у меня.
– А на самом деле? Консервы ведь военные, старые…
– Деду капитан-подводник подарил!
– Им там что-то подмешивают, чтобы в замкнутом пространстве не колбасило…
– Хочешь сказать, мы наебенились наркоманской тушёнкой?!
– Ага!
– Ха-ха-ха-а-а-а-а! – совсем уж неприлично загоготал Ваня. Соня ответила «гы-гы-гы», Маша подхватила. И я не удержался.
– Она ведь ещё и настоялась, так сказать! Покрепче стала…
– Я сто лет мяса не ела. А нам плохо не будет? – сдерживая подступающий смех, спросила Маша.
– Завтра отходняк накроет!
– Не буде-е-е-ет пло-о-о-хо-о, а-а-а-а-а-а-а-а! – заорал Ваня, схватил Соню за руку, стащил её с кресла и пустился с ней в странный танец. Соня сопротивления не оказала.
– Вань, а Вань, погоди! Что это ты так разошёлся?! – кричу.
– Разошёлся-я-я-а-а-а-а-а-а! Ха-ха-ха! – Ваня оставил Соню и принялся скакать в одиночку по гостиной.
Меня разбирает смех, но где-то в глубине сознания чувствую опасность. У него же сердце…
– Давай-ка, старина, чайку попьём…
Ваня ничего не хочет слышать, его распирает от радости, ему хочется танцевать.
– Чего к парню пристал?! Тихоня нашёлся, ты ещё кредит в банке возьми! Ипотечный!
– Ипотечный! Ха-ха-ха! – вторит проносящийся мимо Ваня.
– Круто дедушкины запасы вштыривают! Машка, музыку! – гикнула Соня.
Оборачиваюсь. Мария-Летиция-Женевьева уже наполовину стянула чехол с пианино. Откуда к ней вернулась бодрость? Она же валялась только что, как мешок с картошкой. А вот уже её пальцы ударили по клавишам расстроенного инструмента, и Маша запела:
Ах, под сосною, под зеленою,Спать полож-и-и-и-ите вы меня…
Говорит Маша почти без акцента, он обнаруживается только, когда она нервничает или поёт. Гласные немного съезжают с рельс. Пошатываются, как пьяные, но не падают. Например, «и» она произносит как-то ближе к «ы». Сделав выразительную паузу, Маша рявкнула:
– Э-э-э-эх! – И давай так лихо петь и играть, будто выросла в купеческом кабаке:
Калинка, калинка, калинка моя!В саду ягода…
Пальцы, перемазанные йодом, бегают по белым клавишам туда-сюда. Пение и музыка ускоряются.
Ваня схватил чехол от пианино, завернулся, взвизгнул и пустился в пляс.
– У него слабое сердце! – кричу на ухо Маше, пританцовывая.
Она даже не ответила, просто эхнула ещё раз и отмахнулась от меня. Обвожу взглядом гостиную: даун в тоге из чехла топчет скромный урожай яблок, спекулянтша второсортными картинами с подбитым глазом выкидывает коленца, а всем вертепом заправляет француженка-драчунья, наевшаяся напичканных стимуляторами консервов. Соня хохочет, сбрасывает валенки, стаскивает с ноги кружевной гольф и принимается размахивать им над головой.
Ах, сосёнушка ты зеленая,Не шуми же надо мной!
Ваня стаскивает носок, валится на пол, смеётся, крутит носком, подражая Соне. Она накинула гольф Ване на шею и притянула к себе. Он неуклюже обхватил Соню руками. Ой-ой-ой, что будет… Ваня всё-таки к женским ласкам не привык…
Калинка, калинка, калинка моя!
На клавиатуре что-то красное. Ну вот, йодом заляпала, оттирай теперь… Пригляделся. Кровь! Из разбитых пальцев Маши потекла кровь! Она не замечает, шарашит по клавишам и горланит:
Эх, калинка!!!..
Крови всё больше. Она остаётся везде, где пробегают Машины пальцы. Кричу, она не слышит. Что же такое творится?!
Весь этот адский кавардак завершил его вдохновитель, Ваня. Неумело поцеловав Соню в щеку, он схватил свой рюкзачок, расстегнул молнию и выхватил оттуда…
Как же я недоглядел…
Ваня выхватил из рюкзачка сложенный вчетверо холст. Если бы я знал, что он его с собой таскает…
Сначала мой сынок бухнулся на одно колено, как бы преподнося холст Соне. Та сделала реверанс, ещё не понимая, что перед ней.
– Ваня! – крикнул я, подал какой-то нелепый запрещающий знак и шагнул в их сторону.
Он даже не повернулся. Развернул холст и принялся размахивать им, как тореадор красным платком. Всё замелькало передо мной. Голая женщина в нефти, Соня с синяком, Мария-Летиция-Женевьева с окровавленными руками…
В саду ягода малинка, малинка моя!
Ваня бросил холст на пол, вскочил на стул, расстегнул штаны и давай писать.
Струя попадает точно в тело нефтяной «Венеры».
Музыки больше нет. Только струя о ткань.
Неужели обязательно устраивать такую расхуяку…
Последние капли упали в полной тишине.
За моей спиной Маша чиркнула зажигалкой. Затянулась.
– O, putan!!! Кровь!
Все обернулись на её визг. Маша уставилась на свои руки и грохнулась в обморок.
Я мысленно благодарю высшие силы, духов этого дома, кого угодно за предоставленную передышку. Что же мне сказать? Как объяснить?..
Маша быстро очухалась. Она совсем не ударилась, когда упала. Просто повалилась со стула на диван. Я создаю излишнюю суету. Сажусь, встаю, справляюсь о Машином состоянии. Не нужно ли воды? Ах, не нужно… Пауза затягивается.
– Вань, зачем ты на картину написал?..
– Я люблю тебя! – Ваня обхватил Соню. – И тебя, – стиснул Машу. – И папу! – обнял меня. – Я люблю вас всех! Я хочу раствориться в вашем мире! Хочу поделиться собой с вашим миром!
– И что… обязательно писать? – Я ищу тряпку, чтобы вытереть с пола. Никак не могу найти. Где же тряпка, где тряпка?..
– Чего ты тычешься по углам? – Это Соня.
– Тряпку ищу…
Соня протягивает пачку салфеток.
– А как ещё раствориться в мире? – спрашивает Ваня.
Раствориться в мире… Резонно… А как ещё? Только так… Поссать на этот мир… Тру картину, пол… Ну давайте уже… не молчите…
Соня будто слышит мои мысли:
– Теперь понятно, откуда рама…
– Вань, пойди руки помой, – говорю, бросая скомканные салфетки в огонь.
– Соня, я сейчас вернусь.
Я рассказал всё, как было. Сёстры выслушали внимательно. Ваня часто перебивал, если ему казалось, что я недостаточно точен. Например, попытка опустить подробности с умирающим Сазоновым провалилась.
– Я увидел, как машина – бах! – в столб! – Ваня в лицах показал аварию. – Я заглянул – дядя лежит. – Ваня изобразил уткнувшегося в руль Сазонова. – А рядом она. – Ваня любовно погладил ещё влажный холст.
– А почему вы нам об этом сразу не сказали? – наконец задала главный вопрос Маша.
– Мы… мы… мы решили пока подержать её у себя.
– Пока ваш папа лежит в нашей могиле! – выкрикнул Ваня и захохотал. Оказывается, ему не чужда практическая жилка.
В начале нашего знакомства с сёстрами пострадавшей стороной выглядели мы с Ваней. Теперь козыри уравнялись. Отец-одиночка с сыном-инвалидом оказались не такими уж непорочными.
Соня усмехнулась:
– Резонный ход… Но картина не наша. Она оплачена. Отец вёз её заказчику. Я знаю кому.
– В принципе… мы готовы её вернуть… – Я не слишком уверен в своих словах, смотрю на Ваню.
– Мне жалко! – решительно заявляет он. – Она моя мать, я её люблю!
– Вань, не болтай ерунды, какая она тебе мать. Чужая женщина, тем более нарисованная!
– Не отдам!
– Ладно, потом обсудим. А пока, может, воздухом подышим? Покажете место преступления, – предложила Маша.
Своевременная идея.
На улице темно. В небе луна, похожая на засохший кусочек сыра с забытого бутерброда…
– Какой воздух! Влажный, морозный! – Маша крутится, вдыхая полной грудью.
Я спотыкаюсь обо что-то, чуть не падаю…
– Чёрт! Что это такое на самом ходу валяется… – Под ногами вижу вилы. – Кто тут вилы бросил… – Прислоняю их к стене дома.
Спускаемся в овраг, отделяющий посёлок от дороги. Луч фонаря выхватывает груды белых пакетов с мусором, корпуса старых радиоприёмников и телевизоров, белые коробки холодильников.
– Это ужасно, почему у вас так относятся к природе… – всхлипнула Маша.
– Когда тебе нравится, ты говоришь «у нас», а когда не нравится – «у вас», – поддела сестру Соня.
