— Обидно! — вздохнул боярин Афанасий. — Полколчана опустело, а никого даже не подранил. Эх, подошли бы они ближе сажен на двести.
— Так потому и не подходят, — рассмеялся князь. — Ты, боярин, своим холопам, что без луков, вели все же за реку отойти. Пусть обедом озаботятся, да за вещами нашими приглядывают. Мало ли что? Здесь от них проку все равно никакого. А там пригодятся, коли бежать отсель придется. Пусть следят, чтобы оружие наготове держалось.
В далекой Рязани загрохотали пушки, и в этот раз надолго. Защитники дальнего брода успели и отдохнуть, и пообедать, и снова отдохнуть, а стрельба, то слегка затихая, то учащаясь, снова продолжалась и продолжалась чуть не до самого вечера. Незадолго до сумерек две сотни татар попытались приблизиться к их гуляй-городу, но, потеряв несколько лошадей и расстреляв колчаны — ушли к своему лагерю.
— Держится город, — сделал вывод Зверев. — Кабы Рязань пала, им бы сейчас было не до нас. И другие броды тоже, похоже, устояли. Советую на рассвете всем переодеться в чистое. Осталось только одно место в обороне, которое басурмане не проверили на прочность. И никакие костры нам тут уже не помогут. Илья, утром все пищали еще раз проверь, а то как бы не отсырели на росе. Две свечи зажженных на том берегу оставь, дабы огня после отступления не искать. И холопам боярина Лавли укажи, где они стоят, чтобы нас предупредили. А потом… Ну, ты свое место знаешь. Девять пищалей с дробью оставляем за бродом, три берем с собой. Мне, Полелю и Пахому. И да поможет нам Бог.
Татары появились перед гуляй-городом дальнего брода часа через два после рассвета. Видать, изволили поначалу позавтракать, помолиться со всем тщанием и уж потом подняться в стремя. Поначалу они гарцевали на удалении в полверсты, лишь изредка пуская одиночные стрелы. Андрей, Пахом и боярин Лавля так же редко отвечали — прочим лучникам сил выстрелить на такую дистанцию не хватало. Однако к врагу подходили все новые и новые сотни. Когда татар собралось около полутора тысячи, они разделились на отряды примерно по пять сотен, разъехались — и вдруг все разом ринулись на гуляй-город со всех сторон.
— Боже, мы погибли… — только и выдохнул боярин Афанасий, споро опустошая колчан в бойницу своего щита.
И это было истинной правдой: при раскладе в два лука против пятисот всадников ни единого шанса удержаться у защитников брода не было.
— Не дрейфь! — в голос заорал Зверев. — Стрелы кончатся, на тот берег беги!
Он тоже работал луком со всей возможной скоростью. Белые штрихи один за другим чиркали воздух в направлении темной конной массы и неизменно впивались то в лошадиную грудь, а то и во всадника. Несколько лошадей он даже сбил-таки с ног и наверняка застрелил не меньше трех татар. Внезапно правая рука схватила воздух: колчан полностью опустел.
— Пахом, Полель, пищали! — крикнул он, бросая лук под основание щита. — Остальным уходить! Илья, готов?! Все по одной команде… Ого-онь!
Три пищали выплюнули заряд картечи в басурманскую массу с расстояния всего в сотню шагов.
— Бежим!!!
Краем глаза он увидел, как Илья сгребает угли над струйкой белого дыма, вслед за ним кинулся к воде и, высоко подбрасывая ноги, помчался на тот берег. Позади послышался грохот — это щиты, перегородившие татарам путь, ценой своей гибели дарили служивым людям еще несколько мгновений для бегства. Над головой зашуршали стрелы. Свои — боярин Лавля и его холопы, добравшись до запасных пучков стрел, делали, что могли.
Еще несколько шагов…
— Свечи где-е?! — рявкнул Зверев, еще подбегая к щитам гуляй-города этой стороны. Он уже слышал, как за спиной заплескалась вода под копытами ворвавшихся на брод всадников.
— Здесь… — Афанасьевский холоп ждал его со свечой, словно служка деревенского попика. Зверев подхватил прислоненную изнутри к бревнам пищаль, язычком огня коснулся фитиля, развернулся и нажал на спуск, метясь в совсем уже близких басурман. Выпущенная почти в упор картечь не просто убила татарина — она оторвала ему голову и большой кусок плеча, заодно опрокинув кого-то, идущего чуть сзади. Князь бросил эту пищаль, схватил другую, зажег фитиль, высунулся, выстрелил. Потянулся за третьей.
Так же торопливо и злобно грохотали выстрелы и дальше вдоль щитов, перемалывая атакующих. Здесь, на броде, ситуация изменилась кардинально: татары не охватывали сразу со всех сторон, они шли через узость плотным потоком, мешая друг другу, и ни одна выпущенная картечина не пропадала даром. Частые залпы стремительно превращали людей и лошадей в кровавый, воющий от боли, шевелящийся и захлебывающийся в реке завал. И крымчаки, которые шли на Русь не погибать, а грабить, не выдержали, остановились. Перестали лезть в белый пороховой дым, в котором с нестерпимыми муками гибли их товарищи. Они натянули поводья, взялись за луки и обрушили на горстку храбрецов плотный ливень из стрел, проникающий, казалось, в каждую щель. Среди защитников послышались крики боли и ругань — очень многие из сотен и сотен стрел нашли-таки незащищенные места и впились в живую плоть. И тут вдруг с оглушающим грохотом на татарском берегу вздыбилась земля, взметнулось адское пламя, разрывая в клочья и подбрасывая в воздух человеческие тела и конские туши. Потом еще раз, и тут же — еще! Все заволокло дымом, звуки исчезли, превратившись в непрерывный звон, намертво залепивший уши. Прямо рядом с Андреем рухнул оземь татарин, упало конское копыто и человеческая пятерня, еще какие-то непонятные ошметки.
— За мной! — крикнул Зверев, но не услышал сам себя. Он взялся за бердыш, побежал вдоль щитов гуляй-города, толкая своих и чужих холопов и указывая вперед, потом ринулся через реку в стелющийся по земле дым. В отличие от всех остальных, он знал, что никаких поражающих элементов в закопанных минах не было, а значит — очень много татар не убито, а просто оглушено. И их нужно добить, пока они не пришли в себя.
С саблями и бердышами защитники брода опять пошли через реку, выискивая уцелевших после взрывов врагов. Но нашлось таких на удивление немного.
Вскоре слабый ветерок все же развеял белые клубы, и стало видно, что все крымчаки, что сохранили рассудок рядом с местом взрыва или поодаль от него, не просто отошли — они умчались так далеко, что ни единого разбойника не осталось вообще в пределах видимости. И было понятно, почему. Насколько хватало глаз, земля вокруг была усеяна ошметками мяса и костей, кусты и кроны деревьев приобрели зловещий багровый окрас, вода в реке стала мутной от крови и продолжала окрашиваться из-за огромного числа мертвецов, легших на броде в момент штурма, и кусков плоти, нападавших после подрыва фугасов.
— Надеюсь, теперь они поймут, почему здесь горел только один костер, — высказал надежду Зверев. — И лучше, если они не поймут, что именно произошло на самом деле. Ну что, боярин Афанасий? Вели трофеи собирать. Будем «дуван дуванить»[10].
Татары вблизи дальнего брода и вправду больше не появлялись. Зато ближе к вечеру в сопровождении десятка холопов примчался боярин Басманов, сверкающий начищенными пластинами бахтерца:
— Что случилось у вас, бояре? — с тревогой спросил он, спешиваясь возле костра. — Трубеж у Рязани от крови покраснел, средь горожан слухи нехорошие пошли.
— Ну как чего, Алексей Данилович? — незаметно подмигнул боярину Лавле Андрей. — Как пошли на нас ныне татары лавой огромной, то поперва не сдержали мы сего натиска, отступили до реки, а потом и далее. Но тут как крикнет боярин Афанасий: «Не посрамим земли русской, славяне!» — и встали мы, значит, накрепко поперек брода. Он саблей направо и налево машет, басурман в клочья рубит, я бердышом их на кусочки кромсаю. А брод-то узкий, ни обойти нас, ни объехать. Так мы их всех и порубали, пока не кончились. Но их немного было, татар-то. Тысяч пять, не более. За два часа управились.
Опричник, естественно, такой басне не поверил. Однако два десятка мертвецов в реке и несчетное число кровавых ошметков, разбросанных вокруг, явственно доказывали, что схватка была жаркой.
— Верно ли так, боярин Афанасий? — переспросил опричник.
— Нечто сам не видишь, Алексей Данилович? — увильнул от ответа боярин Лавля. — Скажи лучше, как там Рязань? Держится?
— Рязань татары не тронули. Токмо стрелы маленько побросали да слова непотребные кричали. Вчерась хотели к беженцам в Заречье прорваться, через гуляй-город князя Воротынского, да не смогли. Пока стрелы метали, так сила вроде на их стороне была, но как на приступ пошли, то и Рязань подсобила: ядра из города до басурман долетали и убивали многих, и мужики охотчие из черного люда на помощь пришли. Поняли, что несладко придется, коли через реку крымчаки прорвутся. Отстояли брод, в общем. Сегодня, как все видели, на вас они навалились, да токмо… А что за взрывы такие у вас тут случились? — спохватился боярин Басманов. — Люди решили, то вы сами себя подорвали, дабы в полон не попасть.
